светило солнце. Только около шести, так не подремать ли ещё? И тут до него донеслись негромкие голоса. Кирилл прислушался. У костра разговаривали двое.
— Он считает меня дебилом, я сажусь регулярно в лужу. Ты думаешь, я не понимаю? Может, лучше уж мне всё бросить и вернуться…
— Петь, да что ты? Возьмём вчерашний вечер. Ты гречку сварил нормально, для Тимки сделал ловушки.
— А-а-а, гречку просто. Крупу насыпал, добавил соли…
— А манку — сложно. Ну правда! Я тебе покажу. Мы можем вместе попробовать пару раз, а уж потом ты один. Её вообще-то лучше вдвоём. Один в кипящую жидкость то-о-оненькой струйкой сыпет крупу, а другой всё время мешает. Над костром это трудно.
— Кирилл Игнатьич и Решевский по одному умеют.
— Ну и что? Когда мы тоже… ну я говорю, лет через десять…
Они засмеялись. Стало слышно, как затрещали сучья в огне. Лиза закашлялась от дыма и сказала
— Подвинься.
— Ох, а костры! И это правда — мужская работа, — вздохнул тот.
— Папа считает, что есть просто — Работа. Не мужская и не женская. Нет, не так. Есть такое правило. На привале, в походе и экспедиции, каждый ищет себе работу. Понимаешь, не ждёт, пока скажут, а сам. В этом весь фокус. Но тяжёлое делают мужчины. И это нормально. А костры… Вот смотри. Есть костёр «Пионерский», есть «Таёжный», есть «Нодья» и «Колодец». Хочешь, я покажу, какой попроще.
Снаружи снова послышался треск — это ломали ветки, потом стук топора.
— Петь, сейчас галька ещё мокрая. Мы можем начать прямо на ней. Так будет наглядней.
— Интересное кино! Всё сразу станет немедленно гаснуть. Нужно как раз сухое место искать.
— Вот именно! Но не всегда оно есть. Значит, например, летом ты или снимаешь дёрн, или должен что-то вниз подложить. Кстати, хорошо с собой сухую растопку иметь. И немного спирта или бензина, если очень уж мокро. Мы на байдарке возили металлический лист, чтобы на нем костёр разжигать. Так, ладно, это теория. Гляди и делай как я.
— Ой, колется! — вскрикнул неожиданно Петька.
— Петь, здесь ёлок-то почти нет, да и эти — чудные, но ничего. На них в самом низу под лапами, как и в нормальном лесу, такие тонкие веточки есть. Называется — паутинка. Они сухие. Ты их и бери. Ага! Молодец, довольно.
— Годится, Лиз. Что теперь делать?
— Шалашиком их поставь и снизу… Ох, нет, постой. Наделай щепок потолще, сможешь?
— Запросто. Такие подойдут?
— Отлично. Теперь совсем просто. Ты подожжёшь шалашик — он загорится. Тогда ты снаружи ставишь щепки потолще — также опять шалашом. Когда разгорится сильнее, можно брать другие дровишки, даже если они сырые. Ставишь их вокруг, они сохнут.
— Полундра! От них пар идёт, как от чайника. А костёрчик горит, просто класс! Слушай, я тебя всё спросить хотел. А почему у меня другая бурда горькая вышла? Эта, ну..
— Пшёнка? Ты пойми, здесь не деревня даже, а просто край света. Мы крупу тут купили. Не потащишь же всё на свете? А такую крупу надо перебирать, мыть, и потом шпарить.
— Чего? Куда шпарить? Зачем?
— Петька, чудо гороховое! Кипятком! Крупу! Шпарить! А потом воду слить и тогда горечь сойдёт.
— Понял. Лиз, ты не злись. У меня все ступни в волдырях, я…
— А это твои пижонской крупной вязки носки. Носки надо, конечно, шерстяные носить, но гладенькие — ноги беречь. Я тебе папины дам. Ты свои сними, ради бога.
— Сама, небось, колготки носишь?
— А вот и нет. Колготки вообще нельзя.
— Это ещё почему?
— Если ноги промокли, надо обувь и прочее быстро снять, а колготки, сам понимаешь…
— М-м-м, Лизка! Я чувствую себя полным идиотом, неучем и младенцем.
— Тише, папу разбудишь. Пойдём побродим? Костёр наш пробный только залей, а в общем угли прикрой. Снаружи зашуршали шаги, что-то звякнуло пару раз, и всё стихло.
Между двух гор тёмным мрачным провалом зияло озеро. Оно было всё ещё покрыто льдом, лишь кое-где блестели языки свободной воды. В некоторых местах лёд подходил вплотную к берегу и был достаточно крепок, чтоб по нему пройти. Но не везде. Местами он был сильно изъеден, и не вынес бы тяжести человека. Двухметровой толщины льдины, обтаяв с поверхности, сохранили широкие скользкие подводные выступы. Вскарабкаться из воды на такую льдину без посторонней помощи почти невозможно.
Ребята, обходя подозрительные тёмные пятна, метров на сто отошли от берега. Они заглянули в небольшую полынью. Перед ними открылась неповторимая картина! Сначала ничего нельзя было разобрать, кроме голубоватого мерцания, исходившего из глубины озера. Солнечные лучи, проникая под лёд около берегов, где имелась полоска чистой воды, пронизывали водную толщу. У нее был от этого непередаваемый изумрудно-голубой мерцающий цвет.
Вода озера была совершенно чиста и прозрачна. В него не впадали реки. Само оно девять месяцев в году находилось подо льдом. Так что любая примесь за это время оседала. Тающие льдинки у берегов, колеблемые ветерком, издавали лёгкий и мелодичный звук, напоминающий звон хрустальных подвесок люстр.
Лиза сделала ещё один осторожный шажок и всмотрелась. Постепенно стало можно различить лежащее на большой глубине усеянное мелкими камешками дно.
— Слушай, я о таком даже мечтать не могла. Это же царство царя Берендея. Нет, это Снежная королева и её…
— Погоди они все — земные. Они ходят или летают: Берендеи, Королева… А у нас с тобой подводное царство.
— Петруч-ч-ч-ио, — расшалилась не на шутку Лиза, — Молодец! Это зачарованное подводное царство. Здесь всё застыло в абсолютной неподвижности. Под нами покоится голубая пучина. Тут никогда не ступала нога… нет, опять не годится. Нога по воде…?
— Не плескало хвоста! Не мелькал ни плавник! — Петя, держа Лизу за руку, низко наклонился над водной гладью. — Лизка, а вот и рыба! Прямо подо льдом, здоровая как акула!
— Ты куда, здесь же скользко! — с этими словами девушка потянула Петю обратно и, неловко повернувшись, потеряла равновесие.
Её ноги заскользили, рука оторвалась от Петиной и попыталась ухватиться за снег, но от этого стало только хуже. Она проехала, словно на лыжах, несколько шагов и боком сползла в полынью. От испуга Лиза даже не пыталась сопротивляться. «Голубая пучина» с тихим плеском расступилась и сомкнулась над её головой.
— Собака моя, как нарочно, охотиться перестала, когда корм на исходе. Бывало, не дозовёшься из тундры. А теперь жмётся к палатке или, понурив голову, слоняется у лагеря, — озабоченно сказал Тимофей.
Они недавно перешли с Кириллом на «ты», и он ещё немного запинался, когда нужно было обратиться к Бисеру напрямую.
— А как охотятся
