Такие получаются две версии…
И вторая — ближе к «почти доподлинно предположить».
18
Чувство боевой ситуации — это такое чувство… Ничто, казалось бы, не предвещает, но!
Колчин поставил «девятку» на стоянку гостиницы, к столбику. Колчин взял ключ у портье. Колчин вызвал лифт.
Ничто, казалось бы, не предвещает… То-то и оно. Когда ничто не предвещает, но ты чуешь, это и называется чувство боевой ситуации.
— Меня никто не спрашивал? — непринужденно поинтересовался он у девочки-портье.
— Нет, — на мгновение отвлеклась она от портативного телевизорика, улыбнулась ритуально (клиент — прежде всего!) и опять примагнитилась взглядом к экранчику. Судя по противности фальшивых голосов, там терзались эмоциями то ли «дикие розы», то ли «вторые мамы», то ли «мануэлы» с «эдерами».
Камуфляжный старик-охранник встал при появлении Колчина, опознав в том клиента, однако обозначив незыблемость границ: проходите, добро пожаловать! но никто иной-посторонний не проскочит!
Никто?
Колчин нажал кнопку не своего, седьмого, этажа, но восьмого.
Когда вышел из кабинки, замер.
Дождался, пока дверцы сомкнутся. Вслушался.
На этаже (на восьмом) — никого, кроме него. И на звуки приехавшего лифта никто не среагировал, не выглянул из номеров.
И правда! Чего бы обитателям номеров на восьмом этаже настораживаться и выглядывать: не к нам ли? Да и лифты в «Чайке» почти бесшумны.
Ндстолько бесшумны, что хоть лепи жестяную табличку, выпросив у майора-полковника Борисенко: «Прежде чем открыть дверь, убедитесь, что кабина перед вами!» И обитатели восьмого этажа закономерно не слышат, ибо не вслушиваются.
А вот на седьмом, на колчинском, — как сказать… Вслушиваются столь же чутко, сколь и ЮК.
Он спустился на этаж по лестнице.
Невесомо подкрался к двери номера — «вешка» отсутствовала. Кто-то заходил. Без спросу.
«Чайка» — гостиница квартирного типа, горничные посещают номера по согласованию с жильцами. Колчин санкции на посещение не давал, никто с ним не согласовывал.
Если в его отсутствие номер открывали, то — не горничная. Кто-то заходил. А то и не вышел до сих пор.
Чувство боевой ситуации — оно такое, оно не обманывает. Хотя проще предположить — устроили Колчину прослушку в номере, подобную той, что на Шаболовке, и скрылись от греха подальше, с ЮК, знаете ли, не хочется сталкиваться нос к носу.
Предположить-то проще, однако предположение — работа ума, чувство боевой ситуации — работа инстинкта.
Инстинкт надежней сознания.
Инстинкт подсказывал (и не шепотом! в полный голос! ладно хоть внутренний…): в номере — люди.
Ни звука, ни стука, ни бряка из номера.
Значит, люди там с обостренным чувством боевой ситуации, аналогичным колчинскому. Однако!
В Москве, на Шаболовке, ЮК не сразу выявил наличие «жучков» (и не он выявил, а беспардонный Сёгун!), но лишь потому, что ситуация была на тот момент неявная. Зато чуть позже, когда проявилось: да, боевая! — он уловил «маячок» в «мазде», даже не исследуя машину сантиметр за сантиметром, — уловил. Инстинкт. И слежку уловил. Но если доверяться собственным ощущениям, из-под «колпака» он ушел, выехав из Москвы на ильясовской «девятке». Не было за ним наблюдения, не было ни разу, пока он в Санкт-Петербурге.
И вот…
И не просто наблюдение, засада в номере.
И не тривиальная засада — девочка-портье и камуфляжный старик выдали бы себя, будь они в курсе. Он же поинтересовался: «Меня никто не спрашивал?» Ответное «нет» прозвучало с той естественностью, когда действительно «нет». Когда бы Колчина кто-нибудь спрашивал, но строго-настрого наказал отвечать «нет», естественность игралась бы, неестественной была бы естественность — уж Колчин бы почувствовал нюанс. Как почувствовал теперь: там КТО-ТО есть.
Варианты?
Несколько.
Открыть дверь ключом как ни в чем не бывало, шагнуть внутрь. Далее — моментальный кульбит вперед… Не даст он ИМ лишней секунды, той, когда человек вырисовывается силуэтом в дверном проеме, нащупывая выключатель.
Или спуститься вниз: «Что-то не то, видите ли, с ключом. А может, с замком? Не поднимитесь, не посмотрите?» Тогда ИМ, заслышавшим посторонних, придется бежать на цыпочках от двери, прятаться в шкаф, в сортир, пережидая посторонних, угадывая миг между прошлым и будущим: ага! посторонние ушли, Колчин один в номере! Один-то один, но эффект внезапности превращается в оружие ЮК, а не ИХ, — боевик-спец из шкафа либо из сортира обречен на провал, если фигурант в курсе: боевик-спец в шкафу либо в сортире…
Еще вариант — окно. ОНИ нацелились на дверь, окно у НИХ за спиной. Но это самый неудобоваримый вариант. Во-первых, гостиница крупноблочно-железобетонная, балконов не предусмотрено проектом, а цепляться скрюченными пальцами за неровности бетона в положении вис на верхотуре седьмого этажа — работенка для каскадера, для Ломакина того же, но не для Колчина, не для сэнсея (он в несколько иной области сэнсей!). Да и звону бьющегося будет — почти как у Алабышевой-Дробязго на Скобелевском, 17. Декабрь, окна закрыты и утеплены наглухо. А реакцию жильцов, иностранных специалистов лучше и не предугадывать, ну их совсем!
Он просчитал варианты быстро.
Очень быстро.
Быстро, как только можно.
Еще быстрей…
Каждый вариант имел изъян — не тот, так другой.
Был, конечно, и вовсе забавный вариант — пройтись по холодочку триста метров до однокомнатной обители Галины Андреевной Мыльниковой-Красилиной-Лешаковой, потребовать ночлега. А на выходе из «Чайки» согласоваться с горничной — пусть приберет номер.
Но потому-то он, вариант, и забавный, что априорно прикидываешь его с НЕ:
Не запускать же перед собой в номер горничную!
Не к Мыльниковой-Красилиной-Лешаковой же идти ночевать!
Однако иных, кроме просчитанных, вариантов Колчин предложить себе не мог.
И тогда… Тогда вариант предложили ОНИ!
Колчин нутряно почуял — сейчас ОНИ проклюнутся.
Колчин был невесом, невидим-неслышим, изготовившись в коридоре перед дверью в собственный номер. Сделал полушаг в сторону (если приоткроют щель, дверь сгодится в качестве прихлопывающей плоскости на манер крысоловки), утвердил стопу покрепче, выставив закаменевшее бедро (если вздумают сразу, без разведки, распахнуться в надежде оглушить того, кто за ней, то бедро примет удар и «сыграет» обратно).
Дверь здесь открывалась в коридор, не в номер.
Н-ну?! Открывай, как тебя там?!
«Как тебя там» не открыл, но проклюнулся:
— Юрий Дмич! Угробишь ведь, ну! — раздалось из-за двери, из номера.
— Угроблю! — посулил Колчин. Впрочем, облегченно.
Зубарев открыл и тут же вскинул руки в дурашливом «сдаюсь-сдаюсь».
Да уж, с Колчиным американские штучки не пройдут, любимые американские штучки — скопление друзей-приятелей-родственников в комнате с потушенными огнями и хоровое-истошное «Surprise! Surprise!» в миг включения света ничего не подозревающим хозяином. Колчин наперед учует и ответит сюрпризом на сюрприз.
Благо Андрюша Зубарев — ученик ЮК, да и кое-какого опыта набрался в реальных боевых ситуациях. Вот и не рискнул, в последний момент опомнился, окликнул, упреждая: «Угробишь ведь, ну!»
Угробил бы. Даже после того, как выяснилось — это Зубарев, это Андрей, это тот, о ком Колчин вспоминал не далее сегодняшнего утра и подгонял время: скорей бы сутки до назначенного срока миновали. Это Зубарев, пришедший за сутки до им же назначенного срока, пришедший не с пустыми руками — с коньячком натуральным, без нефтепродуктной вони… но и в другом смысле не с пустыми руками. С информацией почти исчерпывающей.
Однако Юрий Дмитриевич Колчин — человек дистантный, а ученик позволил себе нечто нарушившее субординацию. Ну вот вроде бы замечательные отношения между учителем и учениками, и вдруг ученик, заигравшись, хлопает учителя по плечу: «А ты у нас голова-а!» Угробить за такое — не угробить, но ДАТЬ ПОНЯТЬ следовало бы. Хотя бы элементарным недоуменным изломом брови: что?..
Но Зубарев на то и спец, чтобы зафиксировать фамильярную ладонь в миллиметре от плеча учителя, вопреки всем законам физики, погасить инерцию размаха и преобразовать жест в уважительное «пардон! пылинка! я смахнул!».
«Угробишь ведь, ну!» — смахнул пылинку с учителя Андрей Зубарев, подав голос из-за двери: я знаю, учитель, что от вас ничего не укроется, и я, собственно, и не пытался это проверить, вот… сдаюсь-сдаюсь…
— Давно ждешь? — буднично спросил Колчин, словно проникновение постороннего в номер для ЮК — обычное дело, предсказуемое, даже ожидаемое, но только сам ЮК припозднился.
— Часа полтора, — ответил Зубарев, словно они заранее договорились о встрече, ну да ничё, мы, питерские, завсегда готовы к тому, что вы, столичные, заставляете себя ждать, так что и не извиняйтесь. А на безмолвный саркастический вопрос учителя, мол, и все полтора часа — в положении «товьсь!» за дверью? объяснился: — «Девятку» твою, Юрий Дмич, из окна приметил, когда ты парковался. И тебя тоже.
