За две недели до кражи в Санкт-Петербург прибыли Емельянов и Калошный — на разведку. С нимии Сусанна Сван в качестве поводыря. Муженек ведь и наврать мог про систему (отсутствие!) сигнализации в «Публичке».
Так вот, учти, муженек, что жена твоя — с нами, а если что не так, то и вернемся мы, Емельянов и Калошный, без нее… Да нет, все вроде так. И зачем бы Вадиму Семеновичу лгать, если ему обещана доля?! Убедились? Сусанна Сван отбывает назад, к земле обетованной, а ей на смену, в Питер, поспешают Агони-Бялый и Погуда. Вот вчетвером они и влезли в библиотеку.
Добыча была доставлена в квартиру Тоболина, благо далеко ходить не надо — Тоболин проживает… проживал по адресу: переулок Крылова, 2–41… Это во дворе, примыкающем к РНБ. Ранее четверка до своей эмиграции промышляла куплей-продажей, и не на уровне ларечников — бесхозное сырье, вроде титановых болванок, фотобумага тоннами, ширпотреб вагонами. Тоболин — пятый, на подхвате. «Подкармливали» крохами, которые ему казались манной небесной, сулили выезд за кордон. Только вот ЭТО у Тоболина полежит пока, недолго, день-другой…
Фамилия Кублановского всплыла, когда через день-другой объявился Ульяшов, шофер генерала-Фимы, — за долей.
За что доля?
А как полагаете, беспрепятственное шастанье туда-сюда, туда-сюда, Израиль — Россия, Россия — Израиль… кем бы могло обеспечиваться? Да еще по отношению к личностям сомнительным?
Сыскари вышли на Тоболина буквально через сутки. В подробности вникать не стоит — не потому, что секретно, а потому, что нудно. Особого хитроумия воры не проявили, запрятали добычу неподалеку, в квартире, — переждать, провериться, подстраховаться. Шум уляжется — тогда и…
Тоболин исправно отвечал на телефонные звонки под чутким присмотром оперативников. И доотвечался до визита Ульяшова.
Шофер Кублановского, в отличие от хозяина квартиры, молод-горяч — пытался демонстрировать приемчики…
Ну, угомонили мальца, вывезли.
А вот за Тоболиным не углядели — он ведь как бы под домашним арестом содержался до поры, пока остальные подельники не подтянутся, успокоенные его бодрыми ответами в трубку. Однако то ли сцена усмирения мальца-шофера потрясла (а оперы, надо признать, не церемонились…), то ли резюме все того же мальца-шофера в адрес Тоболина («Хана тебе, старикан!»), то ли осознание факта, что он — помощник компетентным органам, лишь пока всех не повязали, а как только, так и его повяжут, и — в «Кресты», а там не привечают стукачей, обидят группово, а у него и так с перистальтикой проблемы…
В общем, он про перистальтику и гугукнул, и в туалет запросился.
Давай-давай, старый! Обделался, засранец, став свидетелем силового задержания! Иди, гадь!..
И… нагадил! Крупно нагадил следствию.
В навесном шкафчике за унитазом взял бутыль с растворителем и глотнул полновесно!
Ч-черт! В реанимацию, само собой. Но…
Сжег себе кишечно-желудочный тракт. Еще жил какое-то время.
Откачивали, откачивали…
Главное, ни звука осмысленного издать уже не может — поди допроси. Пальцами шевелил — карандаш ему и бумагу!
Дали.
Накорябал: «Женщ не я». Помер.
Такие дела.
Сыскари помудрили, пришли к выводу: «женщ» — это Сусанна Сван, которая как приехала в Питер, так и уехала в свой Ашдод, обсмотрев и одобрив тоболинскую квартиру как перевалочную базу; а все шишки теперь на Тоболина, а он — «не я». Паршиво.
То паршиво, что воровской квартет успел сделать ноги за кордон, сообразив: хозяин перевалочной базы не отвечает на телефонные звонки отнюдь не потому, что ленив и нелюбопытен.
И получилось:
Тоболин — не я; четверка непосредственных исполнителей — не я; а уж Вадик Сван и его женщ вовсе — не я.
Опергруппа, отрабатывающая «израильский след», даже выезжала в загранкомандировку с достаточно убедительными доказательствами вины-причастности бывших российских, ныне израильских граждан.
Тамошняя полиция дозрела до самостоятельного расследования, а участие нашей опергруппы ограничивалось составлением вопросов подозреваемым и передачей их, вопросов, тамошней полиции.
Все шестеро, то есть Вадик и Сусанна Сван плюс Агони-Бялый, Емельянов, Калошный, Погуда, были взяты под стражу, но… вскоре освобождены. Официально разъяснено: «В Израиле, в отличие от России, не принято подозреваемых держать под стражей до суда. Столь суровая мера избирается только по отношению к лицам, совершившим тяжкое преступление. К террористам, например. К убийцам… Задержанные по делу о хищении освобождены под залог».
Что-что, а сумма залога — тьфу для всех шестерых, какова бы она ни была. Достать их из страны, давшей им гражданство, и привлечь их по законам страны, чьего гражданства они лишены, — мягко говоря, проблематично.
Зато Кублановский будет отдуваться за всех. И не из-за того, что, во-от, нашли козла отпущения. Козел-то он козел, но не безвинный агнец. Адвокат Кублановского Карл Рунге намекает на могущественные силы, в интересах которых запрятать генерала-Фиму поглубже и на подольше («Кублановский, безусловно, носитель уникальной, интереснейшей информации… Накануне ареста Кублановскому звонили неизвестные и угрожали: „Нам стало тесно в одном городе! Убирайся в Канаду!“ Кублановский — человек состоятельный и не может иметь отношения к банальной краже…»), но на то Карл Рунге и адвокат.
На самом деле никакой политической подоплеки нет, речь о тривиальной уголовщине. Усиленно распространяется версия: воры предложили генералу-Фиме ПОСМОТРЕТЬ, что у них есть, — не заинтересуется ли новый русский коллекцией раритетов, не купит ли? Разумеется, Кублановский представления не имел, откуда у них эта… коллекция, послал шофера — так… из любопытства… — и вдруг его хватают, бросают за решетку, напраслину возводят, и-иэх!
Чушь! Ибо в любой уголовщине, когда действует группа, роли распределены. Наводчик — исполнитель — заказчик.
Наводчики, понятно, чета Сванов.
Исполнители, понятно, четверка новообращенных израильтян с местным косвенным Тоболиным на подхвате.
А заказчик? Мыслимо ли: воры, обчистив библиотеку, озадачились, мол, и куда все это теперь девать, кому бы сдыхать по более-менее хорошей цене, а не связаться ли нам с генералом-Фимой, у него, по слухам, денег много, авось польстится!
Так что отдуваться генералу-Фиме предстоит именно по уголовщине, без мученического венка политзека.
Пресс-секретарь Кублановского пытается сотворить из своего босса трагическую фигуру, брошенную друзьями в трудную минуту: «Раньше те, кому Фима помогал, ходили вокруг него кругами, ждали часами, добиваясь встречи. Они нуждались в нем. Теперь им не дозвониться. Одному звонишь и слышишь, что он… в туалете. Другой отвечает в трубку: „Вы что, не видите, я сейчас говорю по другому телефону!“ И это друзья…»
Трагической фигуры не получается.
Какой помощи Кублановскому добивается пресс-секретарь от неверных друзей?!
Побег уголовнику устроить?
Или на прокурора надавить, пригрозив несчастным случаем?
Или многотысячный митинг организовать на Манежной, заплатив каждому митингующему по десять минимальных зарплат, только скандируйте «Свободу узнику совести! Свободу опальному генералу!»?
Стоила бы овчинка из этого козла выделки…
Тот же пресс-секретарь возвышает босса в качестве изощренного политика: «Фима пользовался неограниченным влиянием. Он гениально видит каким-то „третьим глазом“ психологию нашего нарождающегося чиновничества. С одной стороны, это жажда быстрого успеха, с другой — постоянное опасение за что-то, а с третьей — стремление кичиться своим величием. И вот он, как бы используя непрофессионализм одних, бездеятельность других, показывая свою приобщенность различным структурам, сумел их всех завязать в какие-то связи и стать незаменимым для всех».
Незаменимых, как известно, у нас нет. Кублановский посиживает в камере, а острого чувства острой утраты у нарождающегося чиновничества почему-то не ощущается. Что же касается гениального «третьего глаза», то отнюдь не требуется глубинный психоанализ, достаточно двумя глазами посмотреть в зеркало: сам такой! Жажда быстрого успеха, постоянное опасение за что-то, стремление кичиться своим величием. Из грязи в князи. Пустышка.
Потому и аргумент: «Ну на кой ТАКОМУ ЧЕЛОВЕКУ ввязываться в сомнительную сделку на 300–400 миллионов долларов за краденые рукописи?!» — это отнюдь не аргумент. Ибо напрашивается контраргумент: «Именно ТАКОМУ ЧЕЛОВЕКУ и ввязываться!» Тесная связь с высшими эшелонами власти (дружба?) декларировалась самим генералом-Фимой и его ближайшими пристебаями. Близкое приятельство с владельцем средств массовой информации Борисом Осинским — тоже. Что-то ни одно СМИ, подвластное Осинскому, не подало голос в защиту оболганного уникума от политики… Может, журналистская братия подавлена величием генерала-Фимы?
