Я узнал об этом еще в Питере, поэтому и уехал. Стрекоза жив. И он в этом городе.
— У нас есть немного времени, — сказала я. — За тобой скоро приедут, и мы больше не увидимся. Я хочу тебе сказать: я сожалею, что в конце концов нашла тебя. И я очень сожалею, что ты оказался такой мразью.
— Ты уже звонила им?
— Конечно. В твоих интересах, чтобы они приехали как можно скорее, потому что если наш друг Гризли заинтересуется, что мы делаем на кладбище, будет хуже. Их не устроит твой арест, они хотят проделать с тобой то же самое, что ты с твоими жертвами.
— Ты ошибаешься, девочка. Ты даже не представляешь, как ошибаешься! Помоги мне, и я тебе все объясню.
— А я все уже знаю, — ответила я. — Ты прекрасный актер, но… но этого мало, чтобы обмануть женщину, которая когда-то тебя любила. Мне все не давала покоя мысль, что я не замечаю очевидного. А потом все встало на свои места. Все началось с фотографий убитых мужчин. Они были чем-то похожи. Они были похожи друг на друга… и на тебя. Рост, строение тела… цвет глаз. Я думаю, у тебя тоже найдутся следы пластической операции, я пыталась их разглядеть, да крохотные шрамы под волосами не видно. У тебя был хороший хирург, кое-что подправил — и вот уже другое лицо.
— Послушай…
— Ты появился в городе два года назад, у тебя ни родни, ни близких. Имитатор звонил лишь тогда, когда тебя не было рядом. Ты не хотел, чтобы я ехала к Агнессе в тот вечер, а потом позвонил Авдотьеву и вынудил его убить женщину. Ты был этой ночью на кладбище. Даже то, что ты так старательно избегал моих объятий, теперь тоже понятно: рассчитывать на то, что я тебя не узнаю в постели, глупость. На это даже твоего мастерства не хватит. Участковый — хорошее прикрытие.
— Точно. Как и твое. Должен сказать, у тебя паршивая работа. Когда-нибудь ты это поймешь.
— Кто-то должен останавливать таких, как ты.
— Ну, конечно. Старая песня. Подумай, чем киллер на службе у Отечества отличается от обычного? Не жди от Родины наград, и на пенсию у нас тоже не выходят.
— Может, у меня не лучшая в мире работа, но я не вспарываю людям животы, как ты, чертов психопат.
— Я же сказал, ты заблуждаешься. Скажи на милость, зачем мне понадобилось везде таскаться с тобой, привлекая к себе всеобщее внимание?
— Иногда приходится рисковать.
— Я охранял тебя.
— Ага. Особенно в машине, с удавкой в руках.
— Ты считаешь, это был я?
— Я уже сказала, ты хороший актер. Мне понадобилось очень много времени, чтобы узнать в тебе своего бывшего любовника.
— Ты заблуждаешься, — снова повторил он. — Ты поймешь это, когда успокоишься и решишь немного пошевелить мозгами. Но будет поздно. В вашем ведомстве скоры на расправу. У меня к тебе просьба: будь осторожна. Он жив, и он идет по твоему следу.
— Зря ты надеешься, что я помогу тебе смыться, — покачала я головой.
— А я и не надеюсь, — усмехнулся он. — Это не твои друзья подъехали?
Я выпрямилась и увидела четверых мужчин, которые шли к нам от сторожки. Впереди невысокий мужчина в сером костюме и куртке нараспашку. Павел Иванович. А за глаза его называют у нас просто Иваныч. Добродушный с виду дядька. Правда, добродушия в нем — кот наплакал. Увидев меня, он вроде бы вздохнул с облегчением.
— Как ты? — спросил сердито.
— Скверно.
— Ты же сказала, что поехала в этот город по личным делам?
— Кто знал, что личное дело так обернется? — пожала я плечами. Мужчины рывком подняли с земли Ковалева.
Иваныч повернулся и долго смотрел в его лицо.
— Это ты, — сказал хмуро, а Ковалев засмеялся и ответил:
— Рад, что вы меня еще помните.
— Не могу поверить, — с печалью покачал головой Иваныч. — Глаза. Глаза остались прежними.
— Не сомневался в вашей наблюдательности, — язвительно сказал Ковалев и повернулся ко мне: — Подумай над тем, что я сказал тебе. И будь осторожна.
— Уведите его. И пришлите кого-нибудь забрать труп.
— Я думаю, это Чайка, — кивнув на крест, сказала я, когда Ковалева увели.
— Тогда нам повезло, — ответил Иваныч и улыбнулся. — Хорошая работа. Поздравляю.
— Если не возражаете, я тоже отбуду.
— Конечно. Встретимся через недельку, когда ты немного отдохнешь.
Я уныло брела к своей машине. На душе было скверно. Никакого намека на радость победы или хотя бы удовлетворения. В голове настойчиво бились его слова: «Ты ошибаешься, девочка, ты даже не представляешь, как ошибаешься». Я бы хотела поверить. Очень хотела. Но поверить я не могу, я могу лишь обманываться. Горько, что человек, которого я любила, оказался зверем. Горько, что остановить его пришлось именно мне. Но поступить по-другому я не могла. И не потому, что моя работа — останавливать таких, как он. Я выбрала эту работу, потому что таким, как он, нет места среди людей.
На кладбище успели выставить оцепление. Гризли стоял рядом со своим джипом и хмуро смотрел в мою сторону. Надо бы сказать парню, что вожделенных денег они не получат. Я бы на их месте думала не о деньгах, а о том, что за два убийства придется отвечать перед законом, но в ту минуту мне было не до Гризли. Я села в свою «Ауди» и не спеша поехала к дому Ковалева. Ключи от его квартиры были у меня в кармане. Я собрала свои вещи, вышла на лестничную клетку; заперла дверь и посмотрела на ключи в своей руке. Что с ними делать? Подумала и позвонила соседям. Дверь мне открыла девочка лет одиннадцати.
— Передай ключи Алексею Дмитриевичу, когда он вернется, — сказала я и быстро покинула подъезд.
Надо было уезжать. Но оставить город оказалось не так просто. Я искала предлог задержаться здесь и поехала на квартиру к Светке. Прошлась по комнате, встала у окна. «Имя, твое истинное имя знаю только я», — прочитала вслух. Она знала, кто он, и заплатила жизнью. Как их пути пересеклись вновь, я вряд ли узнаю. «Надо вернуть ключи ее матери», — решила я. Но вместо того, чтобы отправиться к Валентине Ивановне, легла на диван, разглядывала потолок и думала о Светке, о Ковалеве и о себе. А еще с горечью о том, что теперь никогда не смогу грустить о Валерке, фантазировать, мечтать, как мы вдруг встретимся где-нибудь, когда-нибудь. Я даже лица его не могла теперь представить, вместо лица — звериный оскал и запах крови.
— Придется мне это пережить, —
