– Что? – поразилась я.
– Все, кого вы вылечили прежде, исцелились сами по себе. А потом мы вылечили остальных.
– Что? – только и смогла сказать я. В голове попрежнему не укладывалось.
– Мы вылечили остальных, – повторил Доусон. – Теми осколками. Они вроде как волшебные.
– Может, они и Красных колпаков вылечат? – предположил Дойл.
– Но они железные, – сказала я.
– Гоблины умирают, Мередит. Вряд ли что-то повредит им сильнее, – сказал Рис. У него рука была на перевязи, а рукав куртки почернел от крови.
У Мистраля плащ за спиной болтался кровавыми ошметками. Неужели на них вместе с войском Благого двора напал сам Таранис? Вдруг я поняла, что еще не видела Шолто.
– А где Шолто?
Дойл отвел руку от моего лица и глядел в сторону, отвечая.
– С Шолто все хорошо. На его зов откликнулись слуа, и только это и спасло нас от Тараниса с его армией. Перед слуа они бежали.
Я схватила Дойла за руку. Другую мою руку крепко держал Гален. Столько всего случилось, я просто не знала, как реагировать. Но одно я знала точно: я не хочу, чтобы на лице у Дойла было такое выражение.
Он повернулся ко мне, но на лице уже застыла вечная непроницаемая маска, только у глаз чуть наметились морщинки. Я теперь знала, что они значат.
– Я хочу завернуться в тебя, как в плащ, и всего тебя покрыть поцелуями, но у нас раненые на руках. И все же не сомневайся в моих чувствах к тебе, даже посреди всего, что здесь творится. – По щеке скользнула первая горячая слеза. – Я думала, ты погиб, и...
Гален отпустил мою руку, и Дойл схватил меня в объятия. Я прильнула к нему так, словно его руки на моих плечах были пищей и воздухом, были самой жизнью.
Я слышала, как Рис сказал:
– Пошли, Доусон, глянем, помогут ли Джонти твои железки.
Мне хотелось растаять в поцелуе Дойла и не отрываться от него даже на вдох, но нас звал долг. Всегда бывает долг, всегда надо сражаться с очередным кошмаром или кого-то лечить, или... Это только кажется, будто вести насыщенную жизнь хорошо. Когда стоишь по колено в очередных проблемах, очень хочется жизни размеренной.
Мы оторвались друг от друга, и Дойл подвел меня к Джонти. Доусон уже стоял рядом с ним на коленях, держа в руке осколок, который выпал из меня, когда я его вылечила. Держал он его острием вниз над одной из ран.
– Надо сначала удалить осколки, – сказал Рис.
– На нас и так подействовало, – возразил Доусон.
– А как он действовал на вас? – спросила я, обнимая стройную талию Дойла. Чувствовать рядом его сильное тело казалось слишком хорошо, чтобы это было наяву.
Гален очень старался не смотреть на нас с Дойлом. Я вспомнила, что он первым бросился ко мне, первым схватил в объятия. И хотя я ему обрадовалась, это не сравнить было с чувством, которое я испытываю к Дойлу. Несопоставимые вещи. И я не могла заставить свое сердце чувствовать по-другому, даже ради душевного спокойствия моего лучшего друга.
– Вот так, – сказал Доусон и повел осколком над ранами Джонти острием вниз, словно вырезая невидимые письмена. У меня закололо руку. Метка руки крови проснулась у меня на ладони.
Я шагнула прочь от Дойла. Он пытался удержать меня за руку, но я отдернула ее, не дав ему дотронуться. Почему-то мне показалось, что ему не стоит дотрагиваться до руки крови, когда она жаждет найти себе применение. Я не вполне понимала, что происходит, но побуждение подойти и опуститься на колени рядом с Доусоном было вполне ясным.
Сама того не ожидая, я заговорила вслух, мир словно ждал от меня этих слов, и с каждым словом само время будто испускало вдох, который долго задерживало:
– Ты звал меня железом и кровью. Чего ты просишь от меня?
Доусон посмотрел мне в глаза и губы его шевельнулись, но он тоже как будто не властен был над тем, что говорит:
– Исцели его, Мередит. Заклинаю тебя железом и кровью, и магией, которую ты вложила в эту плоть.
– Да будет так, – сказала я и вытянула руку, растопырив пальцы над спиной Джонти. По коже побежал жар, будто кровь во мне превратилась в расплавленный металл. Мгновение почти невыносимой боли – и из Джонти фонтаном взметнулась кровь, вынося осколки металла.
С шумным вздохом Джонти вернулся к жизни, но кровь все продолжала течь. Я отползла подальше, Доусон тоже. Кровь стала течь медленней, но раны не закрылись, хотя осколки и вышли из тела.
Джонти с явным усилием повернул голову и сказал:
– Ты призвала мою кровь, царица. Ты избавила меня от человеческого железа. Я умираю за тебя, и я счастлив.
Я покачала головой:
– Я не хочу, чтобы ты умирал за меня, Джонти. Я хочу, чтобы ты жил.
– Не все желания сбываются, принцесса, – сказал он.
– Сдается, правильно мы не явились по первому зову, а то бы тоже могли расстаться с жизнью, – раздался голос из темноты. Обернувшись, я обнаружила двоих близнецов-гоблинов, Ясеня и Падуба. В темноте их легко было принять за сидхе – такие они стройные и высокие, разве что мускулы помощнее, но и это легко списать на несколько лишних часов в тренажерном зале. Золотистые волосы у братьев были коротковаты, правда, – только до плеч. Будь они подлиннее, ошибиться было бы совсем нетрудно.
В ночной тьме не видно было, что глаза у них без белков: у Ясеня – зеленые, как листва дерева, чье имя он носил, а у Падуба – алые, как ягоды падуба зимой. Только глаза и выдавали их гоблинское происхождение.
– Я вас не звала, – сказала я.
– Твоя магия призвала Красных колпаков, и кровь нашего отца в наших жилах тебе ответила, – сказал Ясень.
– Ненавижу этот зов этой твоей белотелой магии, – сказал Падуб.
Они дружно кивнули.
– Нам ненавистно, что твоя рука крови зовет нас, словно мы Красные колпаки. Мы – Благие сидхе, и это ты помогла нам понять, что в нас говорит не только гоблинская кровь, и все же твоя сила зовет нас, будто малых фейри, – добавил Ясень.
– Мне самому хватило бы того, что твоя магия в Лос-Анджелесе дала мне больше гоблинской силы, но я думал, она превратит меня в того гоблина, какими мы были когда-то, – сказал Падуб. – Но я – мы – стали даже хуже, иначе твоя магия не влекла бы нас, как собаку – свисток хозяина.
В голосе его звучала горечь.
– И что, вы дали бы им умереть, лишь бы сберечь гордость? – спросила я.
– Мы – гоблины, – сказал Падуб. – Мы никого не лечим. Мы убиваем и рушим. В этом наша суть, а тот договор, по которому мы так давно живем в Америке, отнял нас у самих себя. Для гоблинов больше нет места.
Я поднялась и оступилась, запутавшись в подоле платья. Падуб засмеялся, но я не обратила внимания. Я поняла. Уловила, догадалась. Я не очень твердо знала, что именно я поняла, но мгновенный порыв бросил меня к близнецам, заставил пройти по мерзлой траве, сухо шелестевшей под касанием кожаной юбки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
