Лионель поправил шляпу и повернул Грато на север.
Глава 10
Дриксен. Щербатая Габи
Устричное море
400 год К.С. Ночь с 6-го на 7-й день Летних Волн
1
«Хитрый селезень» уходил с вечерним отливом. Шкипер умело лавировал, и северная звезда Ретаннэ, что ведет моряков в открытом море, висела то по носу, то по правому борту. Руппи следил за звездой, лениво удивляясь удаче и тому, что больше не нужно ни ждать, ни убегать. Спать хотелось зверски, но сначала требовалось оторвать ладони от влажного дерева, спуститься в каютку, стянуть сапоги...
Сзади затопали, но Фельсенбург не обернулся, только захотел, чтобы пробежали мимо. Желание не исполнилось: кто-то шумно засопел и доложил, что пожилой господин ждут в своей каюте. Руппи кивнул и побрел за посыльным — молодым парнем, чем-то похожим на шкипера. Поднимаясь на борт, лейтенант был готов и к докладу, и к разговору, но Грольше сказал, что Олаф спит, и Руппи, сам не зная почему, обрадовался отсрочке.
— Вот, — сказал провожатый, — тута. Шкипер свою уступили.
Каютка была крохотной, но Олаф в ней выглядел уютно, что ли. Мысль была глупой, и улыбка, которая помимо воли растянула губы, тоже.
— Здравствуй, — поздоровался адмирал цур зее. — Садись. Ты все это сделал один?
— Как бы я смог? Нас было...
— Йозев мне рассказал что знал. Само собой, тебе понадобились люди и ты их нашел, но без тебя ничего бы не было. Так?
— Не знаю. — Руппи не врал. Кто-то мог попытать счастья прямо у ратуши. С того же Луциана сталось бы пустить в ход не только золото, но и Свечу, да и Шнеетали... Ну не могли же они сидеть просто так?!
— Я боялся, что тебе подсказали...
Олаф? Боялся?!
— Мне подсказывали... Йозев, Грольше, епископ...
— Но решил ты сам?
— Да.
— Расскажи, как это было.
Доложить просто, но Олафу нужен не доклад.
— Мама сожгла ваши письма. — Прости, мама, но адмирал должен знать, что его адъютант не прятался! — Поэтому я и не отвечал. Я был в полном неведении, пока не оказалось, что к нам едет Гудрун... принцесса Гудрун.
— Постой. Твоя мать сказала, что сожгла мои письма? Но я тебе не писал.
— Не писали?
— Я не нарушал закон, да и зачем бы? Ты не стал бы лгать под присягой, а и кесарю, и мне, и бедняге Шнееталю требовалась правда.
Значит, мама сожгла подделку! Убийцы начали с писем, не вышло, придумали фальшивого Дица и добились бы своего, не вмешайся она... О таком не расскажешь. Схватка и танец, танец и ветер... Это поймут лишь те, кто хоть раз целовал чудо с чаячьими крыльями. Пусть смертельно опасное, плевать, от смерти жизнь лишь становится ярче!
— Мой адмирал, — Руппи сделал усилие и вернулся в уютную каюту к ждущему ответа человеку, — меня собирались выманить из замка и убить, прежде чем я дам показания. Первое им удалось, второе нет, но возвращаться в Фельсенбург я не стал. Поехал под чужим именем в Эйнрехт разобраться в том, что происходит. Мне не хотелось встречаться с родственниками, и я отправился к Файерманам. Мастер Мартин мне сказал, что кесарь болен, а регентом стал Фридрих. Дальше мне просто повезло. Я встретил адрианианцев и занял у них денег, потом отыскал боцмана Канмахера. Его внук был моим другом...
— Я помню обоих... Обвинитель много говорил о молодом человеке с твоими приметами. Ты дал повод?
— Не думаю. Я вызвал и убил двоих придурков. — Пока двоих, только Олаф не Фридрих, чтобы обещать ему чужие шкуры. — Кроме покойных, меня никто не видел.
— Ты дрался из-за меня?
— После дуэли я встретил адрианианцев, — попытался уйти в сторону лейтенант. — Мы поладили. Мне кажется, епископ Луциан на самом деле магнус Славы, потому что...
— Не части, — устало попросил Олаф. — Я все равно скажу тебе что должен. Я не хотел умирать, тем более так...
— Мой адмирал...
— Руппи, пожалуйста, помолчи. Я понимаю, что ты, что вы все для меня сделали. Помнишь полковника, который освободил Алву?
— Конечно! Если честно...
— Если честно... — улыбнулся, именно улыбнулся Ледяной. — «Что по силам лучшему из фрошеров, то по силам и худшему моряку его величества...» Только Людвиг при всей своей гордости так и не взял Хексберг, а мы двое... Ты смог повторить сделанное фрошером, я — нет. Алва вернулся в тюрьму, я позволил себя увести. Да какое там позволил, я счастлив, что остался в живых, хотя умереть достойно, надеюсь, все же сумел бы.
— Алва возвращался не на плаху, и потом...
— Сейчас ты скажешь, что я должен жить ради Дриксен, справедливости и так далее, — ровным голосом произнес Ледяной, и Руппи промолчал, потому что собирался сказать именно это. — Я бы тоже так считал, если бы сохранил флот и людей, но они погибли. Все, кроме Бермессера и нашего шкипера, которые наплевали на мой приказ.
— Но вы же были правы! Никто не мог знать про шторм...
— Никто, — согласился адмирал цур зее. — Если б я был судьей, честным судьей, я бы вынес такому, как я, оправдательный приговор, но законы — не всё. Есть удача, и есть нечто большее... Я больше не вправе вести за собой флот.
— А кто вправе? Бермессер? Северяне, которые фрошеров в глаза не видели? Кроме вас, некому...
— Потому что Шнееталь, Доннер, Бюнц на дне. Потому что я отдал приказ защищать купцов и дожидаться ночи. Любой другой приказ — любой! — был бы лучшим... Сцепись мы на абордаж, сдайся, удери, кто-то да уцелел бы...
Руппи уже слышал что-то похожее... Точно! Говорили об отце Александере и о том, что смерть в бою не самое страшное. Аристид ушел, Олаф — нет, ошиблись оба. Они с Грольше тоже могли ошибиться с местом засады, не справиться с охраной, не суметь сбить с толку погоню, только это совсем не то, что молчание Бруно... Как уход Аристида — не то, что бегство этой кошачьей «Звезды».
— Бермессеру место на рее, — выпалил лейтенант, — вместе с его... лжесвидетелями. Не хотели мокнуть, будут сохнуть! Удача... она приходит и уходит, а подлость остается! Мы обещали «Ноордкроне», и мы сделаем...
— Да, — Ледяной задумчиво тронул шрам, — ты умеешь решать за себя и за других. Научиться такому нельзя, скорее наоборот.
2
Ричард выскочил из будуара в приемную, ничего не соображая, и едва не налетел на своего бывшего эра. Рокэ полулежал в том самом обитом алым бархатом кресле, где... Как он попал во дворец? Или это морок, бред?!
Юноша замер, не отрывая глаз от Алвы. Тюрьма мало изменила Ворона, разве что сошел загар и сочетание белой кожи, черных волос и ярко-синих глаз превратило герцога в существо из иного мира.
— Эр Рокэ...
Красивая голова медленно повернулась, звякнули цепи. Герцог отнюдь не казался слепым, а в углах губ играла обычная усмешка.
— Окделл? Не лучшее место для встречи и не лучшее время. Я посоветовал бы вам уйти, эрэа сейчас вернется. Ей не понравится, что мы беседуем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
