— Вот хорошо, наконец-то хоть кто-то прилетел! — закричал орленок. — Сейчас же накорми меня!
— Ну, ну, не спеши так! — попыталась угомонить его Акка. — Скажи сперва, где твои отец с матерью?
— А кто их знает? Сами улетели вчера утром, а мне на прокорм оставили одну пеструшку. Но тебе-то понятно, что я ее уже давно съел. И не стыдно матери, бросила меня подыхать с голоду!
Теперь Акка уже не сомневалась, что взрослых орлов подстрелили, и подумала, что, если орленок подохнет с голоду, разбойничьему роду в долине придет конец. Но ее тут же покоробило от этой мысли. Неужели она, Акка, не поможет осиротевшему орленку хотя бы тем, что в ее силах?!
— Чего расселась тут и глазеешь на меня?! — завопил орленок. — Ты что, не слыхала? Есть хочу!
Акка распростерла крылья, быстро полетела вниз и опустилась на берегу маленького озерца в долине. Немного погодя она вновь поднялась к орлиному гнезду: в клюве у нее болтался лосось. Но когда она положила перед орленком рыбу, тот пришел в ярость.
— Неужто, по-твоему, я стану это есть? — зло зашипел он, отшвырнув рыбу в сторону и пытаясь клюнуть Акку. — Достань мне белую куропатку или пеструшку, слышишь?
Тут Акка, вытянув шею, больно щипнула орленка в поросший пушком затылок.
— Вот что, — загоготала старая гусыня, — уж коли я стану добывать тебе корм, будь доволен тем, что дают. Твои отец с матерью погибли, от них помощи ждать нечего, и если желаешь подохнуть с голоду, ожидая, что тебе подадут белых куропаток да пеструшек, — дело твое. Я тебе мешать не стану!
С этими словами Акка улетела и довольно долго не показывалась в орлином гнезде. Изголодавшийся орленок съел рыбу, и когда гусыня положила перед ним еще одну, он тотчас ее проглотил, хотя было видно, что этот корм ему явно не по вкусу.
Тяжелая работа выпала на долю Акки. Взрослые орлы так никогда и не появились, и ей одной пришлось добывать корм орленку. Она приносила ему рыбу и лягушек; этот непривычный корм, казалось, не приносил ему вреда, так как он быстро рос и становился все сильнее. Он скоро позабыл своих родителей-орлов и думал, что Акка-то и есть его настоящая мать. Акка же, со своей стороны, полюбила орленка, словно родное дитя. Она старалась получше воспитать его и отучить от дикой злобы и высокомерия.
Через несколько недель Акка стала замечать, что приближается пора линьки, когда птицы меняют перья и не могут летать. Целый месяц она не сможет приносить орленку корм, и он наверняка подохнет с голоду.
— Вот что, Горго, — сказала однажды своему питомцу Акка. — Я не сумею больше прилетать к тебе сюда. Ты должен набраться храбрости и сам спуститься вниз, где я по-прежнему буду добывать тебе корм. Выбирай: либо погибнуть с голоду в горах, либо броситься на крыльях вниз, в долину! Но это может стоить тебе жизни!
Ни минуты не задумываясь, орленок взобрался на край гнезда и, едва смерив взглядом расстояние до дна долины, распростер свои маленькие неокрепшие крылья и ринулся вниз. В воздухе он несколько раз перевернулся, но все же сумел выправиться и спустился на землю цел и невредим.
Все лето Горго провел в долине в обществе маленьких гусят и стал их добрым товарищем. Он сам стал считать себя гусенком и пытался делать все так же, как они. Когда гусята бросались в озеро, он лез в воду вслед за ними, пока однажды чуть не утонул.
Испытывая страшное унижение оттого, что не может научиться плавать, он пошел к Акке и стал ей жаловаться.
— Почему я не могу плавать, как другие? — спросил он.
— Уж больно кривые когти и длинные пальцы ты отрастил, когда лежал на скалистой плите, — ответила Акка. — Но не печалься. Все равно из тебя еще выйдет прекрасная птица!
Вскоре крылья орленка выросли настолько, что могли поднять его в воздух. Но он догадался об этом только осенью, когда гусята стали учиться летать. И тут он по праву стал гордиться собой. В летных состязаниях он вскоре опередил всех своих товарищей. Те никогда не оставались в воздухе дольше, чем их заставляли. Он же проводил в небе целые дни, постигая искусство летать.
Горго еще не знал, что он — птица высокого полета, иного роду-племени, чем гуси, но не мог не заметить многое, подчас удивлявшее его. И он постоянно задавал Акке вопросы:
— Почему белые куропатки и пеструшки бегут и прячутся, стоит им заметить мою тень в горах? Других молодых гусей они так не боятся!
— Уж больно выросли твои крылья, когда ты лежал на скалистой плите, — отвечала Акка. — Это и отпугивает мелких пташек и зверюшек! Но не печалься. Все равно из тебя еще выйдет прекрасная птица!
После того, как орленок научился хорошо летать, он смог и сам удить рыбу, ловить лягушек, но вскоре стал раздумывать и над этим.
— Почему же так получилось, что я кормлюсь рыбой да лягушками? — недоумевал он. — Ведь у молодых гусей совсем иной корм.
— Это оттого, что я не могла приносить тебе что-нибудь другое, пока ты лежал на скалистой плите, — отвечала Акка. — Но не печалься. Все равно из тебя еще выйдет прекрасная птица!
Когда дикие гуси отправились в свой осенний перелет, Горго, по-прежнему считая себя диким гусем, отправился вместе с ними, в их стае. Но в воздухе было полно и других птиц, мчавшихся на юг, и среди них поднялся страшный переполох, когда Акка показалась в сопровождении орла. Вокруг косяка диких гусей стали кружиться стаи любопытных пернатых, громко высказывавших свое удивление. Акка попросила их помолчать, но не так-то легко было заставить смолкнуть столько крикливых птичьих клювиков.
— Почему они обзывают меня орлом? — непрерывно спрашивал Горго, все больше и больше приходя в ярость. — Разве они не видят, что я — дикий гусь? Я-то ведь не пожиратель птиц, который истребляет себе подобных. Как смеют они так оскорблять меня?
Однажды дикие гуси пролетали над крестьянской усадьбой, во дворе которой множество кур копалось в мусорной куче, выбирая корм.
— Орел! Орел! — закричали куры и бросились наутек в поисках убежища.
И тут Горго, который не раз слышал, как орлов честят злодеями и разбойниками, не смог сдержать гнева. Сложив крылья, он камнем ринулся на землю и запустил когти в одну из кур.
— Я отучу тебя, отучу обзывать меня орлом! — яростно вскричал он, ударяя ее клювом.
Но в тот же миг Акка позвала его из вышины, и он послушно поднялся к ней в небо.
Рассерженная гусыня летела ему навстречу.
— Ты что делаешь? — закричала она и несколько раз ударила его клювом. — Неужто ты собирался задрать эту жалкую курицу? Стыдись!
Увидев, что орел покорно снес наказание, птицы, следовавшие за стаей, осыпали Горго градом издевок и насмешек. Униженный орел обратил к Акке злобный взгляд — казалось, еще миг, и он бросится на нее. Но тут же одумался и сильными взмахами крыльев взмыл высоко в небо, чтобы не слышать птичьих криков. Он долго парил там в высоте, а потом совсем скрылся из виду.
В стае диких гусей он появился три дня спустя.
— Я знаю теперь, кто я, — сказал он Акке. — Раз уж я орел, я должен жить так, как подобает орлу. Однако мы можем остаться друзьями. Я никогда не нападу ни на тебя, ни на кого другого из твоей стаи.
Акка же лелеяла горделивую мечту — перевоспитать орла, сделать из него добрую, мирную птицу, и ей было невыносимо слышать, что он хочет жить так, как принято у орлов.
— Неужто, по-твоему, я захочу быть другом пожирателя птиц? — спросила она. — Если ты будешь жить так, как я тебя учила, только тогда я разрешу тебе лететь с нами.
Оба были горды и непреклонны, и ни один не желал уступить другому. Кончилось тем, что Акка запретила орлу показываться ей на глаза. Гнев гусыни-предводительницы был страшен, никто не смел называть при ней имени Горго.
С той поры орел метался по всей стране, одинокий и неприкаянный, как все отпетые разбойники. Частенько бывал он в мрачном расположении духа и наверняка не раз тосковал по той поре, когда, считая себя диким гусем, забавлялся с веселыми гусятами. Своей дерзкой отвагой Горго снискал великую славу среди диких птиц и зверей. Говорили, будто на всем белом свете он не боится никого, кроме своей приемной матери Акки.
И еще говорили, что никогда в жизни он не охотился на диких гусей.
В НЕВОЛЕ
Горго было всего три года от роду — он еще не успел найти себе подругу и свить с ней где-нибудь гнездо. И вот однажды случилось так, что он был пойман охотником и продан в Скансен. Там еще до него обитала чета орлов. Их держали в плену, в клетке из железных прутьев, прикрытой сверху стальной проволочной сеткой. Клетка, правда, стояла на воле и была так велика, что туда удалось пересадить несколько деревьев и навалить довольно большую груду камней. Пусть орлы чувствуют себя как дома! Однако птицам там было плохо; почти целый день они сидели неподвижно на одном и том же месте. Их темные красивые перья взъерошились и утратили блеск, глаза с безнадежной тоской были устремлены ввысь, в небо.
