Первую неделю в Скансене Горго был еще бодр и оживлен, но потом на него напала страшная сонливость. Как и другие орлы, он смирно сидел на одном и том же месте, уставившись в одну точку и ничего не замечая вокруг.
Однажды утром Горго, пребывавший в своем обычном оцепенении, услыхал, как кто-то снизу зовет его. Он едва заставил себя опустить взгляд на землю, откуда раздавался голос.
— Кто зовет меня? — спросил он.
— Горго, неужели ты меня не узнаешь? Я — Малыш-Коротыш, который путешествовал по свету с дикими гусями.
— Что, Акка тоже в неволе? — спросил Горго так вяло, словно пытался собраться с мыслями после долгого сна.
— Нет, и Акка, и белый гусак, и вся стая, верно, целые и невредимые, уже на севере, в Лапландии. Один я здесь, в плену.
Но Горго, кажется, его уже не слышал — он отвел взгляд и снова устремил его в ту же невидимую точку.
— Орел! — воскликнул Нильс. — Я не забыл, как ты однажды принес меня назад к диким гусям и как пощадил белого гусака! Скажи, чем я могу теперь пособить тебе?
Горго, с трудом подняв голову, сказал:
— Не мешай мне, Малыш-Коротыш! Я сплю и вижу во сне, будто я, вольный, парю высоко-высоко в небе, и я не желаю просыпаться.
— Встряхнись и погляди вокруг, — убеждал его мальчик. — А не то вскоре станешь таким же жалким, как и эти орлы!
— Хотел бы я быть как они. Они глубоко погрузились в свои сны, и ничто не может их отвлечь, — отвечал Горго.
Когда настала ночь и орлы давно уже спали, вдруг послышалось легкое царапанье о стальную проволочную сетку, покрывавшую орлиную клетку сверху. Двум старым, отупевшим орлам-пленникам шум не помешал, но Горго проснулся.
— Кто там? Кто там скребется на крыше? — спросил он.
— Горго, это я, Малыш-Коротыш, — ответил Нильс. — Я подпиливаю стальную проволоку наверху, чтобы выпустить тебя.
Орел поднял голову и в свете лунной ночи увидел мальчика, подпиливавшего стальную проволочную сетку. На миг он преисполнился надежды, но тут же снова пал духом.
— Я — большая птица, Малыш-Коротыш, — сказал он. — Где тебе распилить столько стальных проволок, чтобы я мог выбраться на волю? Лучше брось эту затею и оставь меня в покое!
— Спи, не обращай на меня внимания, — ответил мальчик. — Сегодня ночью и даже завтра мне эту работу не осилить. Но все же я попытаюсь освободить тебя, здесь ты погибнешь!
Горго снова заснул, но утром, проснувшись, он тотчас увидел, что немало стальных проволок уже перепилено. В тот день он был намного бодрее, чем во все другие дни плена. Хлопая крыльями, он прыгал с ветки на ветку по дереву, желая поразмяться.
На другое утро, лишь первая полоска зари окрасила небо, Малыш-Коротыш разбудил орла.
— Теперь, Горго, попытайся! — сказал он.
Орел глянул вверх. И впрямь — мальчик распилил столько проволок, что в стальной сетке зияла большая дыра.
Горго расправил крылья и рванулся ввысь. Первые его попытки выбраться из плена были неудачны, и орел падал обратно в клетку. Но наконец ему повезло, и он счастливо вылетел на волю.
Гордо рея, он взмыл под облака. Крошечный Малыш-Коротыш сидел, с тоской глядя ему вслед и мечтая о том, чтобы кто-нибудь тоже выпустил его на свободу.
К тому времени мальчик уже освоился в Скансене и был тут как дома. Он перезнакомился со всеми обитавшими там животными, а со многими даже подружился.
В Скансене было что посмотреть и чему поучиться, и мальчик подчас не замечал, как идет время. Однако он ни на одну минуту не переставал тосковать по Мортену-гусаку и другим своим спутникам. «Не будь я связан обещанием, — думал он, — я бы уже давно нашел птицу, которая бы отнесла меня к ним.
Может показаться невероятным, что Клемент Ларссон не вернул мальчику свободу, но следует вспомнить, как помутилось в голове у старого музыканта перед тем, как он покинул Скансен. В то утро, когда ему надо было уезжать, он все же думал выставить малышу кашу с молоком в голубой плошке, но, на беду, такой нигде не нашлось. К тому же все обитатели Скансена — лапландцы, далекарлийские девушки, строительные рабочие и садовники — пришли к нему проститься, и он так и не успел раздобыть голубую плошку. Пора было уезжать, и Клементу ничего другого не оставалось, как только попросить о помощи одного хорошо знакомого ему старика из Лапландии.
— Случилось, что один из малого народца, из домовых, живет здесь, в Скансене, — сказал ему Клемент, — и я обычно кормлю его по утрам. Окажи мне услугу: возьми эти монетки, купи голубую плошку и поставь ее завтра с кашей и молоком под лестницу Бульнеской лачуги.
Старик лапландец удивился такой просьбе, но у Клемента не было времени растолковать подробней; он торопился на станцию, к поезду.
Честный лапландец отправился в Юргорден за плошкой, но так как подходящей голубой ему не попалось, он купил белую. И в белой плошке добросовестно выставлял домовому каждое утро кашу с молоком.
Вот так и получилось, что мальчика не освободили от его слова. И он с обидой думал — Клемент уехал, а вот ему уйти не позволил.
В эту ночь мальчик больше чем когда-либо тосковал по свободе. Ведь уже прошла весна и наступило лето. Много раз за время путешествия он страдал от холода и ненастья, а когда очутился в Скансене, то подумал: может, это и хорошо, что ему пришлось прервать полет с дикими гусями. Ведь попади он в Лапландию в мае, он бы попросту там замерз. Теперь же стало тепло, земля покрылась травой, березы и тополя оделись блестящей шелковистой листвой, даже осторожные дубы начали разворачивать свои листья. Зацвели вишневые, да и все другие фруктовые деревья. На ягодных кустах уже виднелись мелкие зеленые ягодки. Горох, капуста и бобы зеленели на огородах Скансена. «Должно быть, теперь и на севере, в Лапландии, тепло и радостно, — думал мальчик. — Как хотел бы я снова очутиться на спине у Мортена-гусака! До чего хорошо было бы снова в такое чудесное утро лететь в нагретом тихом воздухе и глядеть вниз на землю, такую нарядную, украшенную зелеными травами и яркими цветами.
Так он сидел и думал, как вдруг из облаков стремглав вынырнул орел и опустился рядом с ним на крышу клетки.
— Я хотел испытать свои крылья, поглядеть, годятся ли они еще для полета, — сказал Горго. — Надеюсь, ты не подумал, что я брошу тебя здесь, в неволе? Садись ко мне на спину, я отнесу тебя к твоим спутникам!
— Нет, нельзя! — ответил мальчик. — Я дал слово остаться здесь, пока меня не выпустят на свободу.
— Это еще что за глупости! — рассердился Горго. — Сначала тебя притащили против твоей воли, а потом заставили дать обещание остаться здесь! Неужто ты не понимаешь, что такую клятву никто держать не станет!
— И все же я вынужден остаться, — сказал мальчик. — Спасибо тебе, ты очень добр, но помочь ты мне ничем не можешь.
— Не могу помочь? — спросил Горго. — Сейчас увидишь!
В тот же миг он подцепил Нильса Хольгерссона своей большой когтистой лапой, поднялся с ним под самые облака и понесся на север.
XXXIX ВПЕРЕД, ЧЕРЕЗ ЙЕСТРИКЛАНД!
ДРАГОЦЕННЫЙ ПОЯС
Среда, 15 июня
Стокгольм уже скрылся из виду, а Горго все летел на север. Наконец он приземлился на поросший лесом холм и отпустил крепко зажатого в когтистой лапе мальчика.
Очутившись на воле, тот со всех ног пустился бежать в ту сторону, где, как ему казалось, лежал город.
Орел гигантским прыжком догнал мальчика и придержал его лапой.
— Неужто ты собираешься вернуться назад в темницу? — спросил он.
— Какое тебе дело? Куда хочу, туда и бегу! — ответил, пытаясь освободиться, мальчик.
Тогда орел снова крепко обхватил Нильса своей могучей лапой и, поднявшись с ним в воздух, помчался дальше на север.
Орел пролетел всю провинцию Упланд и нигде больше не останавливался, пока не добрался до водопада близ Эльвкарлебю. Он сел на камень посреди бурлящей реки, у самого подножья водопада, и только тут отпустил своего пленника.
Мальчик сразу понял, что здесь от орла ему никуда не скрыться. Сверху белопенной стеной низвергался водопад, а вокруг кипел и клокотал могучий поток. Нильс был очень огорчен тем, что невольно нарушил свое слово. Он решил не разговаривать с орлом и повернулся к нему спиной.
Опустившись в таком месте, откуда мальчик не мог убежать, орел стал рассказывать, как его воспитала Акка с Кебнекайсе и как он, сам того не желая, сделался врагом своей приемной матери.
— Теперь, Малыш-Коротыш, ты, может, поймешь, почему мне хочется снова доставить тебя назад к диким гусям, — молвил он под конец. — Я слыхал, будто ты в великой милости у Акки, и хотел просить тебя помирить нас.
Как только мальчик понял, что орел унес его из Скансена не просто из упрямства, он перестал на него сердиться и дружески сказал:
