рядом с ней.
– За свою долгую жизнь я понял, что за беззаветным служением людям всегда скрыта какая-то награда. Благотворительное общество, которое собирает пожертвования в пользу бедняков, все равно покрывает потолки своего дома позолотой.
– Это совсем другое, – возразила Нилит. – Награда меня ждет скромная, а может, ее и не будет вовсе.
– Как же ты любишь эту долбаную загадочность!
Нилит окинула взглядом Дюнные равнины. Да, от «упырей» она избавилась, но об осторожности не забыла. Где-то далеко на западе бушевала песчаная буря, и Нилит надеялась, что в их сторону буря не двинется. Она посмотрела на север, где, словно на дне горной реки, мерцал Аракс. Границы города приближались с каждым ударом копыта, однако Нилит казалось, что они не движутся, что они навеки останутся за пределами досягаемости. Волны дюн и разломы, раскинувшиеся рядом с городом, складывались в скучную картину. Появились несколько заблудших дорог; они, словно притоки, ползли из пустыни, чтобы влиться в море глины и песчаника. Нилит прищурилась. По ее прикидкам выходило, что до Просторов около сотни миль. И еще сто до башни размером с копье титана и до Великого колодца Никса.
Если Нилит сейчас бросит все, вернется к Погонщикам ветров и растворится в пустыне, заметит ли это кто-нибудь? В последнее время подобные мысли все чаще занимали Нилит – и звучали все громче. Она, как всегда, наклонилась вбок и выплюнула всю слюну, которую сумела собрать.
– Таково мое бремя. Я несу его с тех самых пор, как отправилась в это путешествие – а может, я взвалила его на себя много лет назад.
Безел пронзительно расхохотался.
– Если не хочешь говорить, я делаю вывод, что дело охрененно рискованное. Или что ты мне не доверяешь.
Нилит заставила себя ухмыльнуться. Разговор с соколом вызвал у нее новый приступ головной боли. Она прижалась к Аноишу и крепко вцепилась в его гриву. Затем она посмотрела на сокола: он летел прямо, словно стрела, и постоянно вглядывался в горизонт.
– Я доверяю тебе.
Он издевательски рассмеялся.
– Ценность доверия завышена. И в твоем доверии я не нуждаюсь. Просто сделай то, о чем мы условились.
– И я это сделаю. Хотя я тут подумала…
– Да, я чувствую, как дымятся твои мозги.
– Может, просто будешь жить дальше и делать все, что хочешь?
– Я уже так делал. Двести долбаных лет я прожил в облике птицы. Видел сотню императоров и императриц. Побывал в тех краях, которые даже не обозначены на ваших картах. Я охреневаю со скуки. С меня хватит.
– А почему ты не бросишь свой колокольчик в Никс? Почему не доберешься до загробного мира, до дуата?
– Зачем мне еще двести лет толкаться в толпе сраных мертвецов?
– В толпе? В какой толпе? – недоуменно спросила Нилит.
Безел, похоже, рассердился, словно вспомнил какую-то прошлую обиду.
– Нилит, это все – одна большая ложь. За гранью жизни нет ничего, кроме бесконечной толпы теней – ноющих, плачущих, ждущих, глядящих на мертвые звезды. Я зависал там целую вечность, прежде чем никситы притащили меня обратно. Обычно души не задерживаются там настолько, чтобы во всем разобраться, вот почему об этом не говорят. Лучше отправиться в небытие, чем вернуться туда.
Не успела Нилит ответить, как сокол взмыл в синее небо, чтобы осмотреться. Она ждала, когда он вернется; с ее губ было готово сорваться признание. Она поклялась, что не выдаст свои тайны, пока не будет стоять над Великим колодцем Никса, но птица раскрыла перед ней свою душу, и Нилит чувствовала, что должна ответить тем же. Она слишком хорошо знала, что слова могут разделить груз, а она уже и так угасала под своим бременем.
Но такой возможности ей не предоставилось: Безел объявил о своем возвращении пронзительным криком.
– Сюда идет человек!
Нилит уткнулась в гриву Аноиша, ощутив прикосновение усталости.
– Выглядит опасным?
– Сложно сказать. Похож на путешественника. Приближается с северо-запада. Едет на повозке. Две лошади. Если не свернем, то встретим его еще до заката.
– Он один?
– Если не прячет кого-то под надетой на себя горой шелков и драгоценностей. Или на повозке. На ней ящик, накрытый тканью.
– Шелка и драгоценности… – Нилит умолкла, задумавшись. Она вспомнила про напыщенных болтунов, которые стояли над баржой Гираба, требовали плату за проход и выкрикивали угрозы. – Приглядывай за ним. А где мой проклятый муж?
– Опережает нас миль на десять. Он уже замедлился.
– Ну так вперед! – крикнула Нилит, и в ее голове снова вспыхнула боль. – Будем разбираться с этими идиотами по очереди.
Она ударила пятками в бока коня, и Аноиш ускорился, поднимая за собой столб оранжевой пыли.
– Проклятый жук!
Насекомое решило, что ему нужно отдохнуть. Да, раньше оно шло рысью, словно верный конь, но точно не подчинялось законам дня и ночи.
Вчера жук сделал двухчасовой перерыв просто потому, что ему не понравился какой-то камень. А теперь он залег и принялся трещать, глядя на далекую песчаную бурю, которая растеклась по западному горизонту, словно шлепок оранжевого навоза. Фаразар смотрел на бурю с тем же отвращением, и зарождающийся страх заставлял его губы подергиваться.
Его прошлую встречу с песчаной бурей никак нельзя было назвать приятной. Он провел руками над своим обнаженным телом и вспомнил, как шипел пролетавший сквозь него песок, как его жалила медная пыль. Именно такие происшествия напоминали Фаразару о том, что он уже умер, о том, что он просто еще одна полужизнь, из которой состоят светящиеся массы Арка.
Зарычав, он пнул ногой землю, забрасывая жука песком.
– Ну же! Пошли!
Он снова попытался увести жука, для чего отошел к ближайшей груде камней, расположенной между дюнами, и хлопнул в ладоши. Звук, который они издали, был негромким, и это очень разочаровало Фаразара.
– Тупой ублюдок! У меня нет времени!
Черные, бездушные глаза жука посмотрели на него, а затем снова на бурю; насекомое угрожающе защелкало мандибулами. Его раздвоенные лапы копнули песок – один раз, второй, третий – однако жук не сдвинулся с места.
– Ладно!
Фаразар подошел к своему телу и положил руку на веревку. Поначалу ему было сложно сжать ее, но потом он научился управлять своими пальцами силой мысли, и вскоре он уже тащил труп по песку – постепенно, фут за футом. Жук бесстрастно наблюдал за ним, слегка поводя рогами.
Фаразар преодолел половину пути до вершины дюны, как вдруг его внимание рассеялось, и он рухнул на колени. Он пнул свое тело от злости. Послышался звук рвущейся плоти, и одна из рук – его рук – выскочила из покрытого пятнами, наполовину стершегося сустава. Рука была высохшей, серой и покрытой морщинами, словно черносливина, которую забыли под кроватью. Там, где до мяса не добралась сухая жара, оно начало разлагаться, почернело и стало студенистым, словно нефть. Кое-где шевелились бесстрашные черви. Там, где раньше по венам текла кровь, выросла черная
