молочно-белых антенны, которые раскачивались, словно тростник на берегу реки. От чудовища исходила вонь гниющей на жаре требухи; запах был столь сильным, что у Нилит на глаза навернулись слезы. Но ее взгляд остановился на его зубах. Они, как и когти, светились – прозрачные, постоянно двигающиеся.
Несмотря на отсутствие глаз, существо, похоже, полностью сосредоточилось на Нилит. Синие когти с лязгом вцепились в железные прутья; монстр навалился на них всем своим весом. Страх, исходивший от него, полетел на Нилит, словно зимний ветер. Аноиш испуганно заржал и поскакал прочь.
Один.
Голодное чудовище раскрыло пасть, и из нее потекли огромные капли слюны.
Два.
Нилит проглотила свой страх и в пару прыжков сократила расстояние. Она взмахнула саблей, и из ее глотки вырвался вопль.
Три.
Последний засов отодвинулся.
– За работу, моя лапочка! – рассмеялся преследователь Джоби.
С клекотом монстр вырвался из своей клетки и налетел на Нилит в тот момент, когда ее сабля оставила зарубку на руке Джоби. Нилит услышала его крик, а затем чудовище сбило ее с ног.
Взревев, она оттолкнула его и измазалась в его слизи. Мощное чувство голода, которое испытывал монстр, боролось с ее желанием выжить. Он метался из стороны в сторону, извиваясь, словно кобра перед флейтой нищего. Снова и снова монстр атаковал ее; песок шипел под его телом. Монстр тянул к ней когти. Челюсти существа раскрылись так широко, что Нилит показалось, будто его голова раскололась надвое. Защелкали два ряда сияющих зубов. И все это время монстр визжал, словно кошка, которую сжигают заживо.
Его ярость лишала Нилит сил. От страха руки Нилит тяжелели. Когда она сделала очередной выпад, у нее заплелись ноги и она упала на песок. Покрытое слизью существо немедленно навалилось на нее всем своим весом. Ледяные когти прижались к груди Нилит, не давая ей пустить в ход саблю. А когда мерзкое существо сомкнуло челюсти на ее руке, Нилит услышала свой жалкий вой – он перекрыл даже яростно ржание Аноиша, верещание сокола и крики преследователя Джоби. Зубы, холодные, словно сосульки, коснулись ее кожи.
– НЕТ!
Глава 20. День из жизни камерария
По нашим оценкам, в прошлом году наш великий город посетили миллион человек, и почти половина этих людей считается пропавшими без вести или убитыми. Скорее всего, они стали товаром для торговцев душами. Из этого числа незаконно порабощенных душ дознаватели и прокторы Палаты Кодекса сумели вернуть три тысячи десять. Сорок один душекрад был забит камнями до смерти.
Доклад палаты кодекса императору Фаразару, 1002 год
– Судья! Долбаный судья! Один из нас!
Прежде чем продолжить, камерарий Ребен подождал, пока эхо его криков отразится от потолка. Женщина-писец, стоявшая рядом с его столом, принялась яростно царапать тростниковой ручкой по свитку.
– Этому нет оправдания. Чудовищный позор и страшная потеря для города.
Спорное утверждение, если учесть, каким весом и влиянием обладали десятки аристократов, пропавших за последнее время. Ребена встревожила только потеря Гхора. Да, он был надменным, развращенным глупцом, но его смерть – не просто убийство, а оскорбление. Неважно, что Ребена торопит будущая императрица; это происшествие – вызов самой Палате. За все то время, пока здесь работал Ребен и пока здесь служили двадцать его предшественников, ни одному душекраду еще не хватило дерзости напасть на сам Кодекс.
– Где ответы? Где аресты? Где правосудие? Будь оно все проклято!
– Господин камерарий, проклятия тоже записывать?
Ребен бросил взгляд на писца.
– Да, записывай каждое долбаное ругательство. Я же сказал – дословно!
– Слушаюсь, господин камерарий.
– А что там с расследованиями дознавателей и прокторов? Ни до кого не дошли слухи? Никто не похвалялся в таверне? Ни одна тень не сбежала? Вы хотите сказать, что безжалостные громилы могут убить судью Палаты Кодекса в его собственном доме, а в качестве объяснения у вас есть только испуганный пердеж?
Он увидел, что рука писца замерла над свитком.
– ДОСЛОВНО!
– Слушаюсь!
– Мне нужны результаты. Мне нужно правосудие. Я хочу, чтобы голову этого наглого душекрада незамедлительно принесли в Палату на блюде! В противном случае мою голову доставят на блюде будущей императрице! – Ребен щелкнул пальцами. – Исправь на «ваши головы». В противном случае ваши головы доставят на блюде будущей императрице.
– Разумеется, камерарий.
Когда воцарилась тишина, женщина оторвала взгляд от свитка. Ребен все еще задумчиво расхаживал, прижав белые костяшки пальцев к красным губам.
– Это… все, господин? – осторожно спросила она.
– Отправь копию свитка каждому судье, каждому дознавателю в Центральных районах. Каждому проктору, в каждую караулку! И по дороге найди мне эту проклятую Хелес!
– Да, камерарий, – ответила женщина-писец и воспользовалась этой возможностью, чтобы улизнуть.
Пытаясь успокоить сердце, рассерженный Ребен сделал несколько кругов по своему просторному кабинету. Его сердце не знало покоя с того самого дня, когда начались исчезновения и убийства. Почувствовав боль в груди, он прижал к ней руку и покачал головой. Чем сильнее он напрягался, тем больше замечал, что за гневом прячется страх.
– Ребен, старый ты дурак, успокойся. Ты не станешь следующим, – прошептал он.
Гхор жил на широкую ногу. Те, кто работал в Палате Кодекса, в отличие от остальных жителей города, получали звание за выслугу лет, и дознавателям платили не тенями, а серебром. Но Гхору вздумалось сделаться тором, и он скопил немалое состояние. Однажды он даже подал прошение о том, чтобы ему разрешили присвоить себе новый титул – и не какой-нибудь, а «благородный советник».
Ребен не настолько любил роскошь. Из теней у него были только домашние слуги, и их число не превышало несколько сотен. Единственным сокровищем, которое он боялся потерять, было его звание главы Палаты Кодекса. Семьей он не обзавелся, любимым человеком – тоже, и друзей, если не считать коллег, у него было очень мало – а теперь, после смерти Гхора, стало еще меньше. Ребен раздраженно потер виски, пытаясь, как встарь, думать словно дознаватель.
«Врагов нет только у дурака» – так гласила пословица. За долгие годы своего существования Палата не раз выставляла себя на посмешище, однако враги окружали ее со всех сторон. Сражаться с преступностью, которая не только укоренилась на улицах Аракса, но и проникла в высшие эшелоны власти, было невозможно. «Беззубый волк» – так кто-то назвал Палату Ребена. Он навсегда запомнил этого человека – жулика, которого он поймал на шулерстве, пухлого энергичного юношу, которому кто-то отрезал одну ногу до колена. Такие слова подобны занозам: если их не вытащить, они пробираются все глубже и становятся такой же частью тела, как и ногти.
Скрипнул дубовый паркет, а затем послышался робкий шепот:
– Камерарий?
– Я десять раз тебе говорил!.. – заревел он, оборачиваясь, и уже собирался напомнить женщине-писцу о том, как важно стучать в дверь, как вдруг заметил рядом с ней голубую полосу. Комок в горле Ребена стал еще больше.
Итейн Талин, одетый в костюм из зеленого шелка,
