Утром я уже восседал за столом приемной. Встретил Чуйкова, поздоровался. Он оглядел меня с ног до головы:
– Вот он, «не желает»! Будешь работать!
– Слушаюсь.
Позже, заслушав доклады командующих армией и переговорив с Москвой, он вызывает меня:
– Ну, вот что. Приказ подписан, будем работать. Вот тебе мои условия: во-первых, никогда, ни при каких условиях меня не обманывать. Говорить правду и только правду, какая бы горькая или какая бы хорошая она ни была. Во-вторых, я прошу, чтобы те поручения, которые я тебе даю, были выполнены точно и в срок. В-третьих, видишь стопку корреспонденции? Все письма от министра обороны и до личных просьб и жалоб военнослужащих лежат в ней. Все эти документы ты должен знать так же, как и их составитель. Тебя никто не торопит: подготовил, доложил, но если у меня возникнут вопросы, ты должен на них ответить. Понятно?
– Все понятно.
– Больше у меня никаких требований.
Надо сказать, что Чуйков в то время был очень занят, поскольку был не только Главнокомандующим, но и членом Совета оккупационных войск Германии (СОВГ), в которую входили представители всех союзных держав. Он день работал в Группе, а день в СОВГ. Рабочий день у него начинался в 10 часов утра, а заканчивался иногда в 3 часа ночи с перерывом на обед и сон с 16 до 18 часов. Трудился Чуйков, не считаясь со временем, не щадя сил и здоровья. Утром взбадривался часовой зарядкой, верховой ездой или игрой в теннис с начальником охраны. Я приезжал на час раньше, разбирал документы. К десяти появлялся Главком. Уточнив текущую обстановку в войсках группы и переговорив с Москвой, он брался за почту: внимательно все просматривал и по каждому документу или частному письму принимал конкретное решение и писал краткую исчерпывающую резолюцию. После работы с корреспонденцией он принимал генералов и офицеров группы, решал служебные вопросы. Часто Чуйков выезжал в войска. Меня поражали его терпение, внимательное отношение и конкретика в решении всех вопросов. В его жизни не было мелочей. Это дисциплинировало и нас, его подчиненных. При этом он никому никогда не прощал неправды, неточных, а тем более ложных докладов. Человек, допустивший такую ошибку, переставал для него существовать.
В 1952 году в авральном порядке строилась прямая подземная линия связи Москва – Берлин. За ее прокладку и работу на территории ГДР отвечал лично Главком. 31 декабря начальник войск связи Группы доложил Чуйкову о том, что все работы завершены. Чуйков доложил министру обороны и в Генеральный штаб. Поздно вечером, за несколько часов до Нового года, раздался звонок «ВЧ»:[31]
– Товарищ Чуйков, Хозяин выражает вам свое недовольство. Он хотел лично переговорить по прямой связи с Вильгельмом Пиком[32], но связь не работала…
Чуйков побледнел, потом побагровел от бешенства. По резкому, продолжительному треску вызова я понял, что случилось что-то неладное, и вбежал в кабинет. Впервые я увидел столь разъяренного Главкома. В приступе буйства он орал, перемежая слова потоком нецензурной брани:
– Срочно! Немедля! Сию же минуту ко мне генерала К…!
Я бросился выполнять приказ. Позвонил на квартиру начальника связи группы.
– Товарищ Брюхов, – с трудом услышал я ответ, – передайте Главкому, что я болен. У меня высокая температура, и врачи уложили меня в постель.
Я доложил Чуйкову, но ответ еще больше взбесил его:
– Я же приказал! Живого или мертвого доставить ко мне!
Я выскочил за дверь, как ошпаренный, и по телефону предупредил генерала, что выслал за ним машину. Вскоре этот сильно больной человек появился на пороге приемной. Лицо его пылало, пот градом катился по лицу.
– Что случилось? – чуть слышно проговорил он.
– Я не в курсе. Проходите в кабинет.
Даже через закрытую дверь было слышно, как беспощадно Чуйков распекал генерала, оскорбляя и унижая его. Выплеснув злобу, Главком выгнал начальника связи из кабинета. Убеленный сединами боевой генерал, тяжело шаркая ногами по ковру, еле двигался к выходу. Я помог ему добраться до кресла. Сев в него, он безжизненно откинулся на спинку; голова свалилась набок, по морщинистым щекам вместе с потом текли слезы. Я подал ему стакан воды. Смочив губы, генерал отстранил его и, посидев минут десять, с трудом встал и, отказавшись от моей помощи, побрел к выходу. Мне было жаль этого человека…
Вскоре раздался звонок из Москвы, который я переключил на Главкома:
– Василий Иванович, спасибо, связь работает. Хозяин переговорил с немецкими товарищами…
Оказалось, что работы по установке оборудования были выполнены в срок, о чем генералу доложил его заместитель. Тот, лично не проверив, доложил Главкому, но на одной из подстанций связисты замешкались и чуть позже включили линию. Тем не менее участь начальника связи группы была предрешена. Вскоре на его место прибыл другой генерал.
Грубость и хамство удивительным образом уживались у Чуйкова с добротой и простотой. Однажды в выходной день, под вечер, мы возвращались с охоты и обогнали автомобиль «БМВ». Судя по зигзагам, которые он выписывал на дороге, за рулем сидел пьяный водитель. Мы остановились, и Чуйков послал меня узнать, чья это машина и кто в ней едет, а сам, не утерпев, пошел за мной следом. В машине за рулем не сидел, а буквально лежал пьяный водитель из Военторга. Рядом сидел сильно подвыпивший офицер, а на заднем сиденье вповалку лежали три пьяных лейтенанта. Увидев генерала, молодой лейтенант вылез из машины и, стараясь устоять на не слушающихся его ногах, заплетающимся языком стал докладывать:
– Товарищ генерал…
Чуйков не стал его слушать и твердо и спокойно сказал:
– Садитесь в машину и ждите. За вами приедут.
– Никак нет! – хорохорился лейтенант. – Я трезв, могу вести машину. Я имею любительские права, а это значит, могу любую машину водить…
Последние слова развеселили Главкома. Он повернулся ко мне:
– Сделай так, чтобы машина не тронулась с места.
Я снял трамблер, и мы уехали, а вернувшись к себе, я послал коменданта с машиной забрать офицеров. Утром в комнате для задержанных я сообщил лейтенантам, кто их задержал. Они сникли и походили на провинившихся школьников. После этого я доложил Чуйкову, предварительно подготовив записки об арестованных.
– Зачем их сажать на гауптвахту? – спокойно сказал Главком – Не нужно портить им службу. И командира предупреди, чтобы не наказывал их.
Чуйков был заядлым охотником. Я тоже очень любил охоту, но когда в течение года ты каждый выходной ездишь охотиться, это надоедает. А мы ездили именно каждый выходной – то за уткой, то за оленем, то за кабаном. Надо сказать, что на охоте Чуйков терпеливо выслушивал указания егеря по мерам безопасности, безропотно стоял на номере, куда его ставили, и своевременно реагировал на все сигналы. Здесь он был охотник, а не Главком, – равный среди всех.
