— Уходи. Завтра... Завтра жди меня на Павелецком у той тумбы на площади. Я приду. Ну, иди же.
Она попятилась. Не верила. Верила. Снова не верила.
— Убирайся! — заорал Олли. — Дура, дура, дура!!!
— Во сколько ты придешь? — прошептала она.
— Как смогу. Жди. — Он с силой оттолкнул ее за кулисы.
А в полумраке сцены Данила-германец медленно поднимался по ступеням, держа голову Крестителя на серебряном блюде. Подарок для двух Саломей. Но.., но ВЫШЛА ТОЛЬКО ОДНА. Вспыхнул свет. Все замерли. Ирод встал.
Саломея не стала говорить — забыла монолог, или голос подвел ее. Она танцевала. Без музыки, фонограмма включилась только в самом конце. А Саломея кружилась, прыгала, встала на руки — как героиня Флобера, прошлась вверх ногами, снова кружилась, снова прыгала. Сбила ударом босой ноги голову с блюда. Та покатилась по ступенькам. Восковая голова со стеклянными глазами.
Германец в волчьей шкуре стоял как громом пораженный. Он судорожно сжимал толстое копье со стальным наконечником. На поясе его был нож.
Кравченко сразу отметил это «новшество» — не им ли там, в подмосковном лесу, прикончили актера Лавровского? «Значит, сегодня он не надеется на удар. Хочет добить уже наверняка. Чтобы снова не разочаровать тех, кто платит за...»
Ирод смотрел на танец Саломеи. Руки его висели как плети.
— УБИТЬ ЭТУ ЖЕНЩИНУ! — сказал он внятно и громко.
Копье в руке германца дрогнуло. Саломея прыгнула и встала, выпрямившись.
— Ну чего же ты ждешь?! Убить эту женщину! — закричал Ирод. Он обернулся к германцу. Тот растерянно смотрел на сцену.
Все остальное произошло в течение одной секунды. Кравченко вскочил, следом вскочил альбинос-швед. Кресло его перевернулось. Он издал душераздирающий вопль, взмахнул руками и упал на ковер в эпилептическом припадке прямо под ноги Вадьки. Этого было достаточно, чтобы на миг внимание всех переключилось на эту свалку.
И тут Ирод — Верховцев с чудовищной силой ударил германца в солнечное сплетение, рванул копье у него из рук и метнул его в Саломею. Копье прошло сквозь тело Олли, как игла через масло. Верховцев упал на колени, вцепился в древко руками. Кровь хлестала на белый ковер.
Кравченко перемахнул через бившегося в судорогах шведа, ринулся к Верховцеву. А Мещерский никак не мог встать. С ним что-то случилось — ноги не слушались. И тут снова раздался вопль — неистовый звериный рев. Кто-то выл по-волчьи, захлебывался яростью. Данила, скорчившийся после удара, разогнулся. Лицо его перекосилось, оно было страшным. Он схватил Верховцева за пурпурную хламиду тетрарха, развернул к себе и со всего размаха всадил ему нож в живот. Потом ринулся к Олли.
Верховцев сделал несколько неверных шагов, точно слепой, шаря руками, споткнулся, схватился за римский светильник, упал, увлекая его за собой. Пламя лизнуло занавес. Вспыхнул пластик. Кругом все истошно кричали.
Данила пытался поднять Олли, тот хрипел, кровь текла у него изо рта по подбородку. Тут к ним подбежал Кравченко. Данила, потерявший свой нож, яростно ударил его кулаком в лицо. Выдернул копье из тела Олли, взвалил того на плечо, побежал к выходу — той потайной двери за занавесом.
А пламя уже гудело, все, толкая и давя друг друга, ринулись в зимний сад. Мимо Мещерского пронеслась женщина в золотых одеждах с безумными глазами — Иродиада. Он попытался схватить ее, но она оттолкнула его и ринулась к Верховцеву. Того с головой накрыло горящим занавесом. Что-то треснуло, пламя вспыхнуло до самого потолка. Иродиада скрылась в нем, как в огненном облаке.
Мещерский тащил Кравченко. Они выскочили на улицу. Данила — как был в костюме германца, только потерял свой шлем — запихивал Олли в джип, стоявший у подъезда. На ступеньках, на тротуаре было скользко от крови.
Джип рванулся с места. Мещерский и Кравченко, едва пришедший в себя после удара, бежали к «БМВ».
— Я водить не умею эту колымагу! Там электроника чертова! — кричал Мещерский. — Вадя, что делать?!
Кравченко сел за руль сам. У него все плыло перед глазами. Ну и удар! Как только шею не свернул! Не удивительно, что он их копьем пробивал насквозь.
Навылет.
— Ничего, Сережа, от нас не уйдет. — Он отдышался и запустил мотор. — Они все свое получат. Все! Мальчишку жалко, он... А где девчонка! Она-то куда делась? Сбежала? Или он снова ее спас? Ведь он ее спас тогда, в первый раз, я только не знаю почему!
Джип гнал по Садовому кольцу на полной скорости. «БМВ» мчался следом. Ночь. Пустынное Садовое. Огни, огни, огни. Мокрый тротуар, зеркальное шоссе.
— Не уйдут, Сереж, никуда не денутся!
* * *
А в то время, как начиналась эта бешеная гонка, Катя и... Колосов подъезжали к Холодный переулок со стороны Нового Арбата.
Никита вернулся к себе в кабинет в половине одиннадцатого вечера. Где он только не был в этот долгий выходной: в прокуратуре, у шефа на ковре, потом рванул в «Ботанический Сад Души», потом к Берберову. Пустота поглощала все — все усилия. Он чувствовал это. Ничего. Почти никаких зацепок. Почти. Позвонил напоследок Кате и.., его оглушило!
— Где же ты был, Никита? Я весь телефон тебе оборвала! Я.., мы...
Он заехал за ней, и они помчались в Холодный переулок. На этот раз Колосов тоже рассчитывал только на себя. «Мужчины все одинаковы. Все без исключения. „Я — сам“ — это у них в крови», — думала Катя. Она сходила с ума от беспокойства. Где Вадька и Сережа? Что у них там происходит?!
В Холодном переулке оглушительно трезвонила сорвавшаяся сигнализация на какой-то машине. Над двенадцатым домом поднимался столб дыма. По пустынной улице кто-то пробежал, отъехала машина, другая. Охранник соседнего офиса названивал «01». Пожарные прибыли через десять минут. Из брандспойта полилась пена — словно жидкая вата. Заработали насосы. Пожарные лезли по лестницам в окна. Пламя быстро сбили. Дом не сгорел.
Катя сидела в машине. Колосов сидел рядом, тяжело облокотившись на руль. Смотрел, как работают пожарные. Он чувствовал, что снова куда-то жестоко опоздал.
* * *
Данила гнал по Кольцу. Олли привалился к нему, кровь его залила весь салон. Но он был еще жив. Ресницы его трепетали. Они проскочили Зубовскую и теперь мчались к Парку культуры. Данила видел в зеркало — их быстро нагоняет синий «БМВ». СУКИ, ЗРИТЕЛИ, они и тут не хотят отстать!!! Они — НАБЛЮДАТЕЛИ, эти...!!! Он скрипел зубами, ругался, плакал.
Олли вздохнул, открыл глаза. Данила крутанул руль, притормозил на мгновение — тормоза завизжали. Олли приподнялся и тут же упал назад. Его взгляд застыл, голова запрокинулась, белокурые волосы, мокрые, слипшиеся, разметались по спинке сиденья.
Он был весь красный от крови. Она вытекала из его тела, как песок из солнечных часов.
Данила нажал на педаль газа. Джип взревел. Впереди был Крымский мост. «БМВ» шел почти вплотную — пытался обогнать. Данила выжал из машины последнее. Оторвался.
Зрители. Наблюдатели Жизни. Эстеты. Гады!!! Будьте вы прокляты!! Он набрал в легкие побольше воздуха. НАТЕ ВАМ — НАБЛЮДАЙТЕ ЖИЗНЬ, НАБЛЮДАЙТЕ ЖИЗНЬ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ!!!
Джип резко подался вправо, Данила впился в руль, нога его словно приросла к педали газа. Джип на полной скорости сбил ограждение — толстую чугунную цепь, перевернулся и рухнул с моста в серую ночную реку.
Когда «БМВ» затормозил, они уже лежали на дне.
Мертвый и тот, кто не хотел больше жить. Вдали, со стороны Октябрьской площади, донесся вой милицейской сирены. «БМВ» развернулся и на полной скорости погнал прочь — прочь от Крымского моста.
Глава 41
ЭПИЛОГ
Прошла неделя, снова наступила суббота. Кравченко и Мещерский сидели в гостях у Кати. В духовке на этот раз жарилась утка с яблоками. Кравченко поминутно бегал ее проверять. Мещерский, невыспавшийся и томный, скромно шинковал капусту для салата. Катя протирала бокалы — Вадька разорился на отличное вино.
— Нарезать компоненты для салата должен повар, а смешивать — художник, — молвил Мещерский назидательно, вооружился двумя пластмассовыми лопаточками и начал ворошить овощи.
— Компоненты, — ворчал Кравченко. — Словечко для химической реакции бромида с бензолом. Аппетит отобьешь, кулинар!
— Твой отбить трудновато, — заметила Катя и грустно улыбнулась. Она-то знала, что после той субботы у Вадьки действительно пропал аппетит. Но ненадолго — всего на двенадцать часов.
— Я сегодня намереваюсь угостить вас настоящим южноафриканским блюдом, — изрек Мещерский.
— Ой, лучше не надо. — Кравченко открыл холодильник и подозрительно оглядывал его содержимое. — Что, опять мороженые моллюски или сладкая картошка?
— Нет, это всего лишь луковый салат. Катя сморщилась, попросила осторожно:
— Ну-ка, перечисли компоненты. Мещерский простодушно перечислил:
— Репчатый лук, апельсин, маслины, соль, перец и подсолнечное масло.
— Адская смесь. — Кравченко поежился. — Давай лучше все по отдельности. Мне — маслины.
