Ибн Сина сурово взглянул на обступивших его лекарей и учащихся:
— Мы вселяем в них страх, молодые господа. Нередко мы не в силах спасти их, а иной раз наше лечение их убивает. Так давайте хоть не будем морить их голодом.
И Князь лекарей удалился, сложив руки за спиной.
* * *
На следующее утро Роб пришел в медресе слушать свою перовую лекцию. Она проходила в маленьком амфитеатре с каменными скамьями. Роб волновался, пришел слишком рано и теперь сидел в одиночестве в четвертом ряду. Потом вошли сразу пять или шесть учащихся.
Поначалу они не обратили на Роба ни малейшего внимания. Из их разговора он узнал, что один лекарский помощник, Фадиль ибн Парвиз, отмечен преподавателями: он будет держать экзамен на звание лекаря, и остальные поддразнивали его не без зависти.
— Так тебе, Фадиль, до экзамена осталась одна неделя? — уточнил толстенький коротышка. — Ну, думаю, у тебя от страха моча станет зеленой!
— Закрой пасть, толстый Аббас Сефи, морда ты еврейская, христианин необрезанный! Уж тебе-то нечего бояться экзамена — ты пробудешь в учении даже дольше, чем Карим Гарун, — парировал Фадиль, и все засмеялись.
— Салам, а это кто тут у нас? — Фадиль заметил Роба. — Как тебя зовут, зимми?
— Иессей бен Беньямин.
— А! Знаменитый узник! Еврейский цирюльник-хирург, удостоившийся шахского калаата. Ну, скоро ты увидишь: чтобы стать лекарем, одного шахского указа мало.
Зал понемногу наполнялся. По каменным ступеням поднимался, высматривая свободное место, Мирдин Аскари. Фадиль окликнул его:
— Аскари! Тут появился еще один иудей, который мечтает сделаться лекарем. Скоро вас станет больше, чем нас.
Аскари холодно смотрел поверх голов, обращая на Фадиля внимания не больше, чем на жужжащее насекомое.
Вошел лектор, и всякие разговоры смолкли. Преподавателя философии, с выражением беспокойства на лице, звали Саид Сади.
Роб сразу же получил начальное представление о том, за что именно взялся, когда возмечтал изучить медицину: Саид оглядел зал и заметил незнакомое лицо.
— Вот ты, зимми — как твое имя?
— Иессей бен Беньямин.
— Скажи же нам, Иессей бен Беньямин, как Аристотель описал соотношение тела и духа.
Роб молча покачал головой.
— Это написано в его сочинении «О душе», — нетерпеливо подсказал лектор.
— Мне незнакомо это сочинение. Я никогда не читал Аристотеля.
Саид Сади бросил на Роба озабоченный взгляд.
— Ты должен сразу же взяться за него, — велел он.
Роб мало что понял из лекции Саида Сади. Когда она закончилась и зал опустел, Роб подошел к Мирдину Аскари.
— Я принес тебе привет и наилучшие пожелания от трех жителей Маската: реб Лонцано бен Эзры, реб Лейба бен Когена и твоего двоюродного брата, реб Арье Аскари.
— А! Успешной ли была их поездка?
— Полагаю, успешной.
— Это хорошо, — кивнул Мирдин. — А ты еврей из Европы, слышал о тебе. Что ж, Исфаган покажется тебе странным городом, но здесь большинство учащихся — приезжие. — Далее он сообщил, что среди учащихся четырнадцать мусульман из разных стран Восточного халифата[144], семь мусульман из Западного халифата[145] и еще пять евреев с Востока.
— Значит, я только шестой учащийся-еврей? А после слов Фадиля ибн Парвиза мне показалось, что нас гораздо больше.
— Ой, этот Фадиль! На вкус Фадиля, один учащийся-еврей уже слишком много. Он ведь коренной исфаганец, а они считают Персию единственной на свете цивилизованной страной, ислам — единственной верой. Когда мусульмане ссорятся, то называют друг друга евреями и христианами. А если они в хорошем настроении, то считают самой смешной шуткой назвать другого мусульманина «зимми».
— Тебя это очень злит? — спросил Роб, кивая головой: ему вспомнилось, как все рассмеялись, когда шах назвал его иудеем.
— Это заставляет меня шевелить мозгами и быть усидчивым. Чтобы я смог улыбнуться, когда оставлю мусульман в медресе далеко позади. — Мирдин с любопытством посмотрел на Роба. — Говорят, ты был цирюльником-хирургом. Правда?
— Правда.
— Я бы не стал об этом распространяться, — осторожно проговорил Мирдин. — Персидские лекари считают, что цирюльники-хирурги…
— Не заслуживают их восхищения?
— Да, их не очень-то любят.
— Меня мало волнует, кого они любят. Не собираюсь просить прощения за то, что я — это я.
Ему показалось, что в глазах Мирдина промелькнула искорка одобрения, однако она — если просто не померещилась Робу — тут же исчезла.
— Я тоже, — сказал Мирдин, сдержанно кивнул и вышел из лекционного зала.
* * *
Занятие по исламскому богословию — вел его толстый мулла по имени Абу-ль-Бакр — оказалось не многим лучше лекции по философии. Коран подразделяется на сто четырнадцать глав, называемых сурами. Суры сильно различаются по объему: от нескольких строк до сотен стихов, — и к вящему огорчению Роба выяснилось, что он не сможет окончить медресе, пока не выучит наизусть наиболее важные суры.
На следующей лекции искусный хирург Абу Убейд аль-Джузджани велел Робу прочитать «Десять рассуждений о глазе» Хунейна[146]. Аль-Джузджани, крепыш невысокого роста и устрашающего вида, смотрел на учащихся не мигая, а повадками напоминал поднятого из спячки медведя. Количество учебных заданий стремительно росло, от этого Роба стал прошибать холодный пот, но лекция Джузджани его заинтересовала. Преподаватель рассказывал о помутнении глаза, которое поражало многих людей, лишая их зрения.
— Полагают, что подобную слепоту вызывает испорченная телесная жидкость, просачивающаяся в глаз, — говорил аль-Джузджани. — По этой причине древние персидские лекари назвали болезнь «назул-и-аб», то есть «сход воды», а позднее название было искажено и превратилось в «болезнь водопада», или «катаракту»[147].
Хирург далее сказал, что катаракта чаще всего начинается с маленького пятнышка на хрусталике, которое почти не мешает человеку видеть, но затем постепенно растет, пока весь хрусталик не становится молочно-белым, что приводит к слепоте.
Роб внимательно смотрел, как аль-Джузджани надсекает глаза мертвой кошки. Вскоре между учащимися прошли ассистенты врачевателя и раздали всем трупы животных, чтобы будущие лекари могли попробовать проделать ту же операцию на дохлых собаках, кошках и даже курах. Робу досталась пегая дворняжка с застывшим взглядом, спутанной шерстью и без передних лап. Руки дрожали, у Роба не было ясного представления о том, что надо делать, но ему придало смелости воспоминание о том, как Мерлин избавил от слепоты Эдгара Торна — ведь этой операции Мерлина научили здесь, в этой самой Школе, возможно, даже в этом самом зале.
Вдруг над ним склонился аль-Джузджани, всматриваясь в глаз мертвого пса.
— Приложи иглу к тому месту, которое собираешься надсекать, и оставь там отметку, — резко проговорил преподаватель. — затем двигай иглу к внешнему углу глаза, на одном уровне, чуть-чуть выше зрачка. От этого катаракта провалится ниже. Если оперируешь на правом глазе, держи иглу в левой, и наоборот.
Роб выполнял эти указания, думая о тех мужчинах и женщинах, которые на протяжении многих лет оказывались у него за занавесом — их глаза помутнели, а он ничем не мог им помочь.
Ко всем чертям Аристотеля с Кораном! Вот для чего он проделал долгий путь в Персию, возбужденно повторял про себя Роб.
* * *
В тот день группа учащихся — и Роб в их числе — шла по маристану вслед за аль-Джузджани, будто пономари в свите епископа. Аль-Джузджани навещал своих пациентов, наставлял учащихся, объяснял, задавал им вопросы. Сам он тем временем менял повязки и снимал швы. Роб убедился, что это хирург весьма искусный и сведущий в различных операциях. Те, кому он сделал прежде операцию, теперь выздоравливали после катаракты, ампутации раздавленной руки, удаления опухолей, круговых сечений; затягивалась рана на лице у мальчика, который проткнул острой палкой щеку.
Когда аль-Джузджани закончил свою работу, Роб снова обошел больницу, на этот раз вслед за хакимом Джалаль-ад-Дином, костоправом, пациенты которого были спутаны сложными переплетениями веревок, сцепок, противовесов и блоков. Роб взирал на эти приспособления в молчаливом почтении.
Он с беспокойством ожидал, что его вызовут помочь или спросят о чем-нибудь, однако ни тот, ни другой лекарь его, казалось, и не замечали. Когда Джалаль покончил с делами, Роб помог санитарам покормить больных и прибрать в помещении.
А когда в больнице все было сделано, он отправился на поиски нужных книг. Коран в изобилии имелся в библиотеке медресе, там же он нашел и сочинение «О душе». Однако единственный экземпляр «Десяти рассуждений о глазе» Хунейна, как выяснилось, уже взял кто-то другой, и еще с полдюжины учащихся записались в очередь на книгу прежде Роба.
