плед.
— Это была дерьмовая жизнь, дружок.
«Но она же нравилась нам обоим? — удивляется он. — Поэтому я рано или поздно заставлю тебя к ней вернуться, хочешь ты того или нет. Вот увидишь, пройдет месяц, и ты снова будешь жить в свое удовольствие и плевать на всех с высокой колокольни».
Дотягиваюсь до флакончика с таблетками, в котором осталось всего три штуки. Кладу в рот одну капсулу, запивая остатками воды из полуторалитровой бутылки.
— Знаю. Поэтому и думаю, что нам с тобой больше не по пути, — закрываю глаза, собираюсь уснуть, но чертенок протестующе кричит:
«Это еще что за заявления, Милашечка? Что значит «не по пути»? Да я же как лучше хочу, между прочим! И ты сама потом еще благодарна мне будешь!»
И эта фраза про благодарность напоминает о том, как он, руководствуясь своими якобы благими намерениями, поспособствовал тому, чтобы Нестеров от меня отвернулся. Это действует как красные штаны матадора на разъяренного корридой быка.
— Не буду я тебе благодарна, — шиплю я, не открывая глаз. — И наши с тобой понятия о «лучше» стали кардинально противоположными. Оставь меня в покое.
«Ты что это, дорогуша, хочешь, чтобы я ушел, что ли? — чертенок озадаченно чешет рогатую голову. — Так не получится. Тебе от меня не избавиться. Никак».
— Я найду способ, не сомневайся.
Уснуть не получается. И не только потому, что приходится ругаться с чертенком. Я не могу перестать думать о том, зачем Нестеров мне звонил? Что хотел сказать? Мог ли он сказать что-то, чтобы я передумала? Конечно, мог. Да я, блин, растаяла бы разу после «алло», сказанного его завораживающим голосом.
Достаю из баночки еще одну таблетку, раз уж первая не помогает. Не удержавшись, смотрю на экран телефона, на котором больше нет никаких уведомлений. А чего я ждала? Я ведь сама его в черный список добавила.
«Какой такой способ, Милашечка? — ехидничает чертенок. — Поедешь в психбольницу на Шепеткова? Предпочтешь стать обколотым седативными препаратами овощем, лишь бы избавиться от надоедливой, но доброжелательной шизы? Такой себе способ, дорогуша, из серии «назло бабушке отморожу уши».
— Ты во мне сомневаешься? Думаешь не смогу? Да ты плохо меня знаешь!
Теперь воспринимаю его слова как некий вызов собственным способностям и всерьез задумываюсь о том, как могла бы избавиться от того, кто, достаточно долго просиживая мое левое плечо, дает вредные советы.
«Вот тут ты не права. Я столько лет с тобой, днем и ночью, и знаю тебя вдоль и поперек, как облупленную!»
— А я возьму и в храм пойду, — заявляю я. — Начну молиться, посещать службы, свечки ставить.
Однако и это его не пугает:
«Не поможет, — хихикает чертенок, потирая ладошки. — Для этого истинная вера нужна, а не просто службы и свечки. А я слишком хорошо тебя воспитал. Слишком очернил твою душу, чтобы ты могла уверовать и стать искренне хорошей».
Этот его спесивый апломб и уверенность в моей безнадежности злят неимоверно и сбивают всё желание уснуть. Еще и свет выключать не хочется, из страха, что полчища местных тараканов сожрут меня во сне.
Злюсь и выпиваю третью таблетку. Снова ложусь, заворачиваюсь в плед, прикрывая веки:
— Ты меня недооцениваешь. Среди всего, чему ты меня научил, было кое-что хорошее. Это умение добиваться своего.
«Может и так. Но цели-то всегда были плохими, так что я бы на твоем месте прекратил упорствовать и признал, что мы с тобой заодно. Не забывай, что я — часть тебя».
— Худшая часть, — бормочу я, чувствуя, как какая-то из таблеток все-таки начинает действовать и сознание медленно проваливается в сон.
Проснувшись, долго лежу с закрытыми глазами, а когда вспоминаю о вчерашних событиях, ловлю себя на желании снова расплакаться.
Чертенок молчит, видимо, обидевшись. Но так даже лучше. Сейчас у меня нет ни сил, ни желания с ним спорить. Тянусь к телефону. На экране девять часов сорок пять минут и тридцать три пропущенных вызова от Антона.
Это он что, сразу за все дни своего молчания решил оправдаться? Догадываюсь, кто к этому причастен и решаю не перезванивать. Однако телефон вибрирует уведомлением о новом звонке. И я сдаюсь:
— Привет, Тош, — отвечаю хрипловатым ото сна голосом.
— Цыпленок, — облегченно выдыхает брат. — Я чуть с ума не сошел, пока не мог тебе дозвониться.
Учитывая контекст последней фразы, у него имелись предпосылки переживать. Интересно, что именно Нестеров ему рассказал? Я ведь просила не упоминать о моем переезде и новой работе, которую все равно уже потеряла.
— Я просто спала, Тош, и не слышала твоих звонков, — заверяю я, решив не говорить напрямую о своих подозрениях. Но желание узнать о причинах его беспокойства никуда не уходит. — У меня всё в порядке. А ты почему встревожился?
— Узнал, что ты продала свою долю в «Архитеке». Не стоило этого делать. Я рассчитывал на то, что дивиденды, пусть и не самые большие, помогут тебе продержаться какое-то время без моей помощи и переживал, решив, что ты совсем лишилась средств к существованию.
В груди теплеет от мыслей о том, что он переживал обо мне. Ставлю чайник, чтобы подогреть воду сразу и для умывания, и для кофе.
— Не волнуйся, Тош. Просто так было нужно. Но я со всем справлюсь.
— Конечно, справишься, цыпленок. Потому что я выкупил долю, и она снова твоя. А в конце недели тебе, как обычно, поступят на счет деньги. Шиковать, конечно, не выйдет, но до моего возвращения продержишься.
— Спасибо, — бормочу я, — А где ты сам взял средства на то, чтобы выкупить долю обратно?
— Неважно. Я выкручусь, ты же меня знаешь.
В том-то и дело, что знаю, потому и волнуюсь. Но вслух об этом не говорю. Вместо этого расспрашиваю о работе. Брат, непривычно серьезен. Судя по его рассказам, он все время занят переговорами, какими-то проектами, встречами и прочим. Про Марка не упоминает, хотя, судя по всему, Нестеров сейчас должен лететь к нему.
Завершив разговор, завтракаю, просматривая вакансии. Отзываюсь на несколько из них и получаю звонок с приглашением на собеседование на должность продавца-консультанта в одном из магазинов косметики большой сети.
Снимаю вчерашнее платье и умываюсь, а выйдя из ванны останавливаюсь перед узким зеркалом на дверце шкафа, признавая, что выгляжу откровенно плохо. Лицо припухшее. Кожа на губах потрескавшаяся и воспаленная. Темные круги под глазами, а синяк на запястье напоминает о вчерашнем происшествии в «Лжи» и его последствиях.
Хотя нет. О последствиях напоминает не он. На шее с правой стороны клеймом темнеет фиолетово-красный засос. Скрываю его, распустив волосы.
И только тогда
