А народ… Оборванные, голодные солдаты откровенно радовались, узнав об аресте и расстреле врагов народа – маршалов: Блюхера, Тухачевского… Они, солдаты, гнили в окопах, кормили вшей, а Тухачевский разъезжал в салон-вагоне, с поварами, молодыми бабами, тонкими винами, спереди и сзади бронепоезд, – как же было не радоваться?
Потом, в 1941–1945-м, погибая сотнями тысяч, миллионами попадая в плен, они, солдаты, не видели никакой связи между своей смертью и арестом маршалов, хотя разделяли эти события всего каких-нибудь пять лет.
Бесноватый фюрер и – гениальный стратег, генералиссимус. У нас нет сомнений, что Сталин бесконечно умнее и лучше Гитлера. Единственное, что немножко нарушает эту приятную картину, – бесноватый шел от Берлина до Москвы три с половиной месяца, а гениальный стратег от Москвы до Берлина – три с половиной года. Немцев погибло девять миллионов, а нас, советских, – тридцать.
У них, при бесноватом, за шесть лет Второй мировой, на два фронта – девять миллионов. У нас, при гениальном стратеге, за четыре года Великой Отечественной, один фронт – тридцать миллионов.
Единственное объяснение таким несоразмерным потерям – уничтожение маршалов и командного состава. То самое уничтожение врагов народа, которое так приветствовалось голодными, разутыми простофилями.
«Народ безмолвствует» – кто ж не знает этой финальной ремарки. Но он не безмолвствовал. После того как бояре прямо в Кремле на глазах у народа врываются в дом Годунова, душат его вдову и его сына, на крыльцо выходит боярин.
МОСАЛЬСКИЙ
Народ! Мария Годунова и сын ее Федор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы. Что ж вы молчите? кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!
А дальше у Пушкина в рукописи:
НАРОД
Да здравствует царь Димитрий Иванович!
Потом Пушкин вычеркнул эти народные слова, чтобы в финале (прямо в нос Николаю I) не звучал единодушный народный клич, приветствующий самозванца. И трагедия сперва кончалась репликой Мосальского, а потом, для еще большего умягчения, приписано было «народ безмолвствует». Но чуть раньше, в той же сцене, народ толпится возле дома Годунова, предчувствуя неминуемую расправу с его детьми.
ОДИН ИЗ НАРОДА
Брат да сестра! бедные дети, что пташки в клетке.
ДРУГОЙ
Есть о ком жалеть? Проклятое племя!
После убийства эти разногласия прекращаются.
* * *
Дымом дымится под тобою дорога;
Чудным звоном заливается колокольчик…
ГогольСталин уничтожил Мандельштама за
Мы живем, под собою не чуя страны,Наши речи за десять шагов не слышны,А где хватит на полразговорца, —Там припомнят кремлевского горца.
Сами эти строки не вызвали гнева. Наоборот, Сталину было приятно еще раз узнать, что подданные живут, ног под собою не чуя. Хорошо; значит, боятся. Нет, ярость вызвали строки:
Его толстые пальцы, как черви, жирны,А слова, как пудовые гири, верны.Тараканьи смеются усища,И сияют его голенища.
Таракан, сапог, жирные (немытые) руки… Это уязвимые места. Он помнил их постоянно: малый рост, лицо, траченное оспой, сухорукость, неистребимый акцент, скучная, тупая речь (Троцкому не мог простить красноречия). Но усы, он ими гордился, они были совсем не тараканьи. У таракана тонкие, длинные, отвратительные, а у него – красивые, пышные, добрые.
Слава богу, эти стихи из всего населения СССР, из всего населения планеты знало меньше десятка. Сам Сталин, два следователя… Автор и те двое-трое, кому он успел прочесть, уже были не в счет.
И все было позади. Всех победил. Всех закопал: Троцкого, Гитлера, всю эту шваль, которая после революции вырвалась наверх и называла себя «ленинской гвардией». Всех этих Мандельштамов, Бабелей, Мейерхольдов…
3 марта 1953 года он лежал на кушетке и листал детскую книжку, которую его приближенная медсестра купила для племянницы, а он увидел и из любопытства взял посмотреть.
Начало было такое глупое, что он довольно рассмеялся. «Ехали медведи на велосипеде». Ему понравилось. И вдруг из подворотни страшный великан —
Рыжий и усатый таракан!…Вот и стал таракан победителем!И лесов, и полей повелителем!Покорилися звери усатому.(Чтоб ему провалиться, проклятому!)А он между ними похаживает,Золоченое брюхо поглаживает:«Принесите-ка мне, звери, ваших детушек,Я сегодня их за ужином скушаю!»
Это было еще не так плохо. Все-таки победитель, хоть и таракан. Хоть и таракан, а
Ослы ему славу по нотам поют,Козлы бородою дорогу метут.
Он знал этих козлов, насквозь их видел. И вдруг – страшный удар:
«Разве это великан? Ха-ха-ха.Это ж просто таракан! Ха-ха-ха.Таракан, таракан, таракашечка —Жидконогая козявочка-букашечка».Клюнул чижик таракана —Раз! И нету великана!
А на картинке был воробей, из клюва которого торчали усы.
Не великан, как во всех городах на главных площадях: пять метров высотой, десять, двадцать. А просто таракан. А книжка детская – значит, миллионные тиражи! И все читают, и все всё понимают.
Сталин понял, что проморгал! Захрипел, задергался; инсульт.
Он ошибся. Вредительские стишки не имели к нему отношения. Чуковский написал их в 1923-м, написал до, совсем не зная, что будет в 1937-м.
Но тогда, в 1923-м, Сталину было не до детских книжек. Этим занималась дура Надюша. А потом – потом никто не решился сказать ему ни слова, ибо это значило бы, что доносчик опознал в вожде таракана.
Сталин принял таракана на свой счет, как принимали на свой счет вредительского «Бориса Годунова» и Николай I, и Андропов. Он ошибся, точно как простодушная детсадовская воспитательница, вдруг увидевшая в «Тараканище» намек на сегодняшний день, хотя слова «Въехали медведи на велосипеде» не содержат насмешки над появлением в Думе партии «Единство».
Он был убит жестокой насмешкой, презрением. Тем самым словом, которым он владел плохо, но умел ценить настолько, что убивал всех, кто владел им лучше, опуская тем самым язык и литературу к своему дикому семинарско-бандитскому уровню. (Не забудем, что после изгнания из семинарии он увлеченно грабил поезда и банки; и за это, а не за богословское образование был назван Владимиром Ильичом Лениным «чудесным грузином».)
Он был убит собственной неуверенностью. Ибо сам-то он про себя всегда знал, что не гений, а лжец, интриган, убийца. Знал, что любить такого невозможно. Вот его и не любили, а он за это мстил. И ставил всенародный, всемирный спектакль о любви к себе.
Россия давно уже не птица-тройка. Но пока еще и не «мерседес». Мы – гигантский паровоз. Великолепная огромная могучая машина… Кто говорит, будто мы стоим на месте?! Пылает в топке огонь, бешено вертятся колеса, машинист уверенно смотрит вперед. И для тех, кто внутри, нет никаких сомнений – летим! А что КПД низок – так и хрен с ним.
Но тот, кто стоит снаружи, видит: грандиозный локомотив увяз в буреломе, в болоте; рельсы либо утонули, либо украдены, и в топке понапрасну сгорает уголь и жизнь миллионов.
Друг ЖИВОТНЫХ[187]
P.S. Вообразите оторопь автора, когда летом 2006 года «КоммерсантЪ» напечатал признание Путина: «Сижу в машине, как таракан в бронированной банке».
2004
Приговор
13 февраля 2004, «МК»
От чего зависит наша жизнь? От цен на нефть? От погоды? От выборов – думских и президентских?
Спросим иначе. Что может изменить нашу жизнь к лучшему? Если жизнь зависит от упомянутых вещей, то они у нас просто замечательны. И цены на нефть хорошие, и погода отличная, и выборы прекрасно удались, а следующие удадутся еще прекраснее…
Все чудесно. Почему же жизнь не меняется к лучшему? Или она не зависит от этих вещей?
Она зависит от Бога, неважно, согласны вы с этим или нет.
Если согласны, то вам ясно, что на Его волю цены и выборы никак не влияют.
Что же делать? Как улучшить жизнь каждого? Ибо речь не только о бедных. Им тяжело, но и богатые в нашей стране несчастны. Загнанные суетой, агрессивные, боящиеся своей охраны и своего телефона, предательства «друзей» и высочайшего гнева… Многие жрут и пьют так, будто последний день живут; и стоящие перед ними на столе три сорта зернистой икры, и купающийся в специальном бассейне очень дорогой карликовый бегемотик, и юные телки – ничто не разгоняет угрюмость их лиц и смертную тоску во взоре.
Успокойтесь, дорогие мои, выход есть! – как говорил Лопахин господам в «Вишневом саде» (но они его не послушались).
Выход есть! Надо издать пятидесятимиллионным тиражом книгу «Белое на черном». Она должна быть в каждой семье, ее надо включить в школьную программу. Не изучать, не писать сочинений «на тему» – просто прочесть. Всем достигшим четырнадцати лет.
