Третий подход можно назвать фигуральным. Согласно этой точке зрения, Павел предвидит «невообразимое благословение»[597], готовящееся сойти на язычников, — всемирное благословение, которое настолько превзойдет все прежние, что будет сравнимо лишь с новой жизнью из смерти. Возможно, Павел делает здесь косвенную ссылку на видение Иезекииля, в котором восстановление Израиля передано в образах оживающих мертвых, иссохших костей, обретающих плоть и жизнь (Иез. 37:3 и дал.). Может быть, Павел ассоциирует это видение с языческим миром? Может быть, он пророчествует о «мощном и энергичном возрождении истинной религии из противоположного состояния, которое было религиозной смертью» [598], или о «беспрецедентном возрождении всего мира вследствие широкой и успешной евангелизации»[599]? Если Бог использовал трагедию иудейского отпадения, чтобы дать спасение язычникам, то какими же несказанно богатыми могут быть Его благословения этому миру в результате принятия Израиля и его полноты?
Далее мы встречаемся с двумя небольшими метафорами, похожими на пословицы, одна из которых имеет отношение к обрядовой жизни Израиля, а вторая — к сельскохозяйственной. И та, и другая укрепляют, каждая по–своему, уверенное пророчество Апостола о великих грядущих благословениях, и, подобно стиху 15, обе части стиха 16 также начинаются с условного союза «если». Если начаток теста свят, тогда и весь замес свят (16а)[600] (ср,: Чис. 15:17 и дал.). Одно из предлагаемых толкований звучит так: если часть чего–либо посвящается Богу, то и целое тоже принадлежит Ему, то есть если первые уверовавшие обратились, то последует обращение и остальных. Далее, «если корень свят, то и ветви» (16б), что может быть истолковано так: если израильские патриархи принадлежали Богу по завету, то и потомки их тоже входят в завет. Эти образы — «корень» и «ветви» — детали аллегории оливкового дерева.
б. Аллегория оливкового[601] дерева (17—24)
Олива, как и виноградная лоза, всегда была признанной эмблемой Израиля (Иер. 11:16; Ос. 14:6; Пс. 79:9 и дал.). Этот иносказательный образ помогает правильно понять учение Павла об иудеях и язычниках. Выращенное оливковое дерево — это народ Бога, корни которого — патриархи, а ствол — символ времени, символ истекших с тех пор столетий. Некоторые из ветвей отломились — речь идет о неверующих иудеях, временно отброшенных; а ты [верующий язычник] дикая олива, привилась на место их [среди израильского остатка] и стала общником корня и сока оливы (17).
Некоторые комментаторы, пытаясь анализировать эту аллегорию Павла, заходят слишком далеко. Согласно обычному процессу, рассуждают они, «привои обязательно берутся от ветвей культивируемого оливкового дерева и прививаются к дикому стволу, обратный же процесс не имеет смысла и не выполняется» [602]. К. X. Додд продвинулся еще дальше, дойдя до саркастической иронии в адрес Павла: «Павлу была свойственна ограниченность городского жителя… Он даже не нашел в себе достаточно любопытства, чтобы поинтересоваться тем, что происходило в оливковых садах, повсюду встречавшихся на его пути»[603]. Бедный Павел! Да он просто городской невежда! И вот некоторые исследователи начинают указывать на стих 24 как на «противоречащий природе», хотя и предполагают, что Павел все–таки знал, о чем говорил: просто он решал теологические, а не садоводческие задачи.
В 1905 году сэр Уильям Рамсей написал занимательную статью, до сих пор цитируемую, в которой он покушался на древние и на современные авторитеты. Процесс, описанный Павлом, как говорит Рамсей, все еще применяется в Палестине «в исключительных обстоятельствах…», потому что «существует традиционный способ укрепления оливкового дерева, переставшего плодоносить, который заключается в том, что к нему прививается черенок от дикой оливы; в результате этот дикий побег облагораживается соком дерева и последнее вновь начинает приносить плод»[604]. Поэтому Павел приводит описание не «обычного процесса прививки молодой оливы», а «способ укрепления неплодоносного оливкового дерева»[605]. В таком случае «противоречие природе» не в «прививке», а в «принадлежности», так как побег отсекается от дикого дерева, которому он (побег) естественным образом принадлежит, и прививается к садовой оливе, которой он таким же естественным образом не принадлежит[606].
Павел строит свою аллегорию на двух понятиях: «отломиться» и «привиться», желая преподать своим читателям два дополнительных урока. Первый адресован уверовавшим язычникам, которых он предостерегает от обольщения (17–22), а второй — иудеям, которым он обещает возрождение (23–24).
Что касается верующих из язычников, то здесь все предельно ясно: оливковое дерево подрезано и привито. Некоторые ветви срезаны. Это аллегорическое изображение факта отвержения определенной части иудеев. На их место привит дикий побег, то есть определенная часть язычников уверовала и воша в число тех, кто имеет завет с Богом. Не превозносись пред ветвями… Это предупреждение, которое Павел обосновывает рядом аргументов. Во–первых, напоминает он, ветви без корня не имеют в себе жизни. Вспомни, что не ты корень держишь, но корень — тебя (18). Во–вторых, нужно осознавать, что ты держишься только своей верой. Вы можете воспротивиться, говоря: ветви отломились, чтобы мне привиться (19). Формально это так. Хорошо. Они отломились неверием, а ты держишься верою… (20). Следовательно, твое положение довольно уязвимо.
В–третьих, не гордись, но бойся (20), потому что нельзя забывать, что произошло с неверующим Израилем, по естеству своему принадлежащим оливковому дереву. Ибо, если Бог не пощадил природных ветвей, то смотри, пощадит ли и тебя (21), не принадлежащего природно.
В–четвертых, вы должны размышлять постоянно о характере Бога. Итак, видишь благость и строгость Божию: строгость к отпадшим [иудеям–отступникам], а благость к тебе, если пребудешь в благости Божией; иначе и ты будешь отсечен (22). Это не значит, что истинно верующие могут быть отвергнуты, это значит, что истинным детям Божьим свойственны твердость и стойкость (напр.: Евр. 3:14; 1 Ин. 2:19).
Такое назидание избегать бахвальства, причем, подкрепленное столь серьезными аргументами, было необходимоуверошавшим римским язычникам. Дело в том, что хотя иудеи охранялись законом от посягательств язычников, они все же немало страдали от обычного злобного нрава язычников, иногда переходившего во вспышки насилия. Иудеи сопротивлялись ассимиляции с языческой культурой и не желали оставлять или изменять своих традиций, сохраняя «свою исключительность, которая порождала неприязнь язычников, из чего впоследствии возник антисемитизм. Иудеи были мишенью для насмешек, презрения и часто ненависти со стороны язычников, среди которых они жили»[607]. Павел верил, что уверовавшие во Христа римские язычники не станут участвовать в подобных антисемитских выпадах.
Сделав необходимые предостережения уверовавшим язычникам об опасности гордыни и обольщения, Павел спешит ободрить неверующих иудеев. Его довод таков: если привитые ветви могут быть отсечены, то отсеченные могут снова стать привитыми. Ключевым словом здесь является упорствовать (epimend), этот же глагол употреблен в предыдущем стихе 22 и переведен «продолжать быть»[608]. И если они не станут упорствовать в своем неверии, то будут привиты, потому что Бог может опять привить их (23)[609]. Более того, свою уверенность в этом Павел иллюстрирует, сравнивая прививку природных и неприродных ветвей: Ибо, если ты [уверовавший язычник] отсечен от дикой по природе оливы и не по природе привился к хорошей оливе, то тем более они [то есть верующие иудеи] привьются к своей оливе (24). Другими словами, «возрождение Израиля не такой сложный процесс, как обращение язычников»[610].
Мы видим, что большая часть «цепочки благословений» вошла в аллегорию оливкового дерева, особенно отвержение иудеев (отсечение природных ветвей), присоединение язычников (дикие черенки привиты), а также ожидаемое возрождение иудеев (природные ветви будут вновь привиты). Однако в ней не нашло отражения то, что через восстановление Изралия в вере благословения язычников умножатся. Главную роль в ней играют предостережение и обетование. Вначале предостережение, ибо поскольку было возможно отсечение природных ветвей, привитые тоже могут быть отсечены (21). Язычники, как и иудеи, тоже могут быть отвергнуты. Здесь нет места самодовольству. Затем обетование: поскольку привиты дикие ветви, то и с природными может быть то же (24). Иудеи, как и язычни ки, могут быть восстановлены. Следовательно, нет основания для отчаяния.
в. Божественная тайна (25—32)
Выстроив свою аллегорию, Павел вновь напрямик обращается к читателям, «братьям», видимо, имея в виду иудеев и язычников, ставших членами церкви, намереваясь говорить с ними об их будущем: Хочу, братья, чтобы вы познали эту тайну, чтобы не впасть вам в самообман… (25)[611]. Он уже предостерегал их от хвастовства (18) и гордости (20), а теперь предупреждает об опасности самодовольства. «Избегать невежества. чтобы избежать самообмана» — такова основная мысль этого отрывка, ибо Павел знает, что корень самодовольства в невежестве. Именно тогда мы впадаем в искушение гордыней, когда имеем неверное понятие или ложные фантазии о самих себе. И напротив, знание — путь к смирению, ибо смирение — честность, а не лицемерие. Абсолютным антиподом гордости является истина. Если бы иудеи и бывшие язычники, члены Римской церкви, смогли верно понять свои взаимоотношения в Божьем замысле, им было бы нечем хвалиться.
