Но сейчас трутница пришлась как нельзя кстати.
Натаскав из лесу немного хвороста и сложив его в низкую круглую кучку, он вынул из коробочки кусочек ткани, пропитанный душистым маслом, и пару раз чиркнул кремнем. Вспыхнул маленький слабый огонек, который тут же охватил лоскут и грозился опалить ему пальцы, так что он сунул его в хворост и присел рядом, медленно поддувая пламя, чтобы оно скорее разгорелось.
Дождавшись, пока затрещат слегка влажные обломанные ветки, он удовлетворенно кивнул головой и поднялся, с болью оглядывая Денну. Он хотел с ней остаться, хотел успокоить, когда она проснется, и попросить прощения, ведь у него не оставалось другого выбора, но не мог. Скоро его хватятся, а так долго выбрасывать труп в яму даже при всем его старании невозможно, ведь она находилась сразу за разрушенными дворцовыми пристройками в полукилометре от эльфа, который в последнее время итак в нем слишком уж часто сомневается.
Скрепя сердце он развернулся на каблуках и вылетел из пещеры, а последней его мыслью было напоминание забрать из Дворца свою порванную одежду и, самое главное, мечи. А плащ… Ну, скажет, что тот порвался, там как раз полно сухих клинниц, о которые можно ненароком зацепиться и испортить одежду.
До Дворца он дошел намного быстрее, чем думал. Наверное, сказалось неприятное возбуждение и беспокойство то ли за себя, то ли за Денну. Прошмыгнув через небольшую трещину в стене, через которую ни за что не прошел бы вместе с умирающей девушкой на руках, он в один миг оказался прямо у нужной стены и протянул руку за мечами к тому месту, где их оставил, но пальцы лишь зачерпнули пустоту.
Он замер и только сейчас учуял шестерых высоких мужчин у дальней стены, но оказалось слишком поздно. Они накинулись на него словно свора собак и в один миг окружили, замкнув кольцо, и стали быстро сокращать расстояние.
Не тратя времени на слова – они все равно не будут слушать, - он развернулся и со всего размаху всадил кулаком первому Безымянному между глаз. Тот покачнулся и упал, пытаясь ухватиться за плечо рядом стоящего, но лишь сбил того с темпа. Воспользовавшись этим, он пригнулся, сделал финт ногой и резко вывел левую руку вверх, метя прямо в промежность. Глаза второго округлились, он резко выдохнул и скрючился, беззвучно рухнув на колени.
Уходя от свистящего меча, он подпрыгнул, на лету свивая пальцы обеих рук в замок, и обрушился на того, что был ближе. Череп с хлюпаньем треснул, разбрызгивая остатки мозгов и ошметки кровавой кашицы из костей и кожи, а Безымянный, так и не успев поставить окно, свалился на землю уже мертвый.
Шею внезапно захлестнула волна боли, и он пораженно пошатнулся, ощущая, как внутри растет гнев. Безымянные не знают эмоций, но ведь именно ярость и ненависть дает силы сражаться с удвоенной скоростью. И они это узнают, будь он проклят!
Он отшатнулся в сторону: еще один клинок пролетел в нескольких сантиметрах от его лица. Стиснув зубы, он на мгновение замер, слушая, как кровожадное лезвие заточенного меча мчится к его груди по прямой, а затем просто вытянул руку вперед и словил клинок пальцами, остановив его в дюйме от сердца.
Оттолкнув меч в сторону, он тыльной стороной ладони ударил по ребру жесткости, и когда стальной клинок взметнулся вверх, перехватил левой рукой его рукоять, а ладонь правой положил на навершие. Ноги его оттолкнулись от земли, словно взведенная пружина, и острие точнехонько вошло прямо в глотку Безымянного, повалив его на камни.
Стряхнув с глаз кровь, он перекатился, вынимая из трупа меч, и выставил его перед собой, зубами ощущая столкновение стали о сталь. Сделав резкое движение кистью, он перенаправил силу в сторону, и оружие противника ушло в сторону, открыв его для атаки.
«Сейчас!» - кричали инстинкты в его голове, требуя смерти, и он охотно повиновался. Колющий удар получился скользким, но из грудины, вспоротой острой стороной лезвия, показались окровавленные порванные легкие. Безымянный взревел, падая навзничь, и стал извиваться от боли, пытаясь сохранить при себе жизнь.
«Не выйдет!»
Шипы на его каблуке глубоко вошли в скулы, и очередной противник затих, отправившись туда, во мрак забвения.
Не успел он обрадоваться шансу на победу, как во двор вбежал целый отряд из тридцати человек, и все были вооружены до зубов, а кроме парных мечей в их амуниции виднелись разного вида кинжалы и отравленные иглы – такого Безымянные не использовали еще никогда. Но даже так он готов был сражаться до последнего вздоха, и ему было плевать и на хозяина, и на собратьев с рыбьими глазами, которые не выражали никаких чувств. Он жил ради убийств, существовал, чтобы нести смерть, и, подпитываемый долго дремавшей праведной яростью и запахом крови, вошел в раж битвы. Он готов был умереть, но забрать с собой всех, кого видел перед глазами.
Его взор затуманился, все поплыло, охватываемое багровой дымкой. Он поднял с земли второй меч, только что лишившийся владельца, и с криком кинулся в самую гущу Безымянных, с радостью осознавая ту мысль, что умрет в настоящем сражении, самим собой, а не тем послушным рабом, что из него сделал хозяин.
Он бился за себя и делал это только для себя. Сегодня его последний день, сегодня сама смерть склонится перед ним, а эльф будет кусать локти, лишившись всех своих подданных! Сегодня и навсегда!
Его дух воспарил, подарив ему крылья, а мечи пели в руках, с радостью разрубая плоть и кости. Вся кожа покрылась чужой кровью, грудь изошла страшными ранами, ребра с хрустом ломались, впиваясь острыми концами в кожу, а вражеские клинки легко достигали его цели, пробиваясь через незащищенную плоть, но он шел вперед, сея смерть, проливая кровь и уничтожая каждого, кто встает у него на пути.
Семь, восемь, девять, двадцать, двадцать пять…
Он уже перестал вести счет смертям, а Безымянные все пребывали. Одна нога отказала, кинжалы достигли своей цели и разрубили кость его левой руки у предплечья, почти отняв руку от туловища, из зияющей раны на боку виднелись его внутренние органы, однако боли он почти не чувствовал. Он полностью отдался бою, подарил душу дикому танцу погибели, разя врагов, чьи лица за последние полвека отпечатались у него в памяти. У Безымянных нет ни друзей, ни братьев, и жалеть их не имеет смысла. Только убивать, ведь смерть – единственный выход! Главное двигаться, опередить действие отравленных игл, вонзившихся в его кожу…
Они были лучшими, но он доказывал, что он – лучше всех.
Количество жертв перевалило за пятый десяток, от трупов было не протолкнуться, он по пояс стоял в крови, мясе и смердящих потрохах, его глаза заплыли, он почти ничего не видел. Руки ослабли, рукоять единственного сохранившегося целым меча от крови выскальзывала из пальцев, но он был счастлив, пожалуй, так счастлив, что смерть казалась ему достойной наградой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
