– Понятно.
– Экспресс-тест лабораторного соскоба показал, что Герке надышался хлороформом. В живом организме сорок процентов одноразовой дозы проходят через легкие в течение восьми часов, поэтому мы будем исследовать ткань легких, это тоже потребует времени.
Пия, которая совершенно выбилась из сил, зевнула. Она не могла понять, к чему клонил Хеннинг.
– Ты сможешь прислать нам завтра протокол по электронной почте? – спросила она. – Я сейчас в Грисхайме, стою перед домом. Снайпер опять совершил убийство.
– Я так и думал, что ты встречаешь Новый год не в кругу друзей, – ответил Хеннинг бодро и невозмутимо. – Мы только что слышали сообщение по радио. Может, все-таки выслушаешь?
– Да, конечно, – вздохнула Пия.
– Я пришел к предварительному заключению, что Герке надышался хлороформом и после этого потерял сознание, – продолжал Хеннинг. – В протоколе Крёгера я не увидел, что на месте обнаружения трупа был найден ватный тампон или пропитанная хлороформом салфетка. Кроме того, кровоизлияния на затылке и сзади на шее свидетельствуют о том, что его привязали, и довольно крепко.
До Пии, наконец, дошел смысл его слов.
– Ты считаешь, что его убили?
– Надеюсь, для подтверждения не потребуется много времени. Но у меня есть уважительная причина – очередной труп.
– А как же инсулин?
– Его мог кто-то ввести. Он был одурманен и не мог сопротивляться. – По голосу Хеннинга нельзя было сказать, что семейный конфликт его сильно огорчал. – Хлороформ – довольно старомодное средство, но его отлично можно использовать, чтобы кого-то надолго…
– Насколько надежно твое предположение? – перебила его Пия.
Боденштайн и Крёгер вышли из здания и подошли а ней.
– Достаточно надежно. Но вы, разумеется, получите результаты всех лабораторных исследований.
– Спасибо, Хеннинг, – снова перебила Пия своего бывшего супруга. – Как раз подошел шеф. Завтра еще поговорим.
– Что хотел «бог трупов» в такое время? – поинтересовался Крёгер.
– У него сегодняшней ночью нет никаких более интересных занятий, поэтому он провел вскрытие трупа Герке, – ответила Пия, – и почти уверен, что его смерть была насильственной. Очевидно, Герке одурманили хлороформом. В его легких не обнаружено частиц сажи, и это означает, что при сожжении документов он был уже мертв.
– Еще одно убийство. – Боденштайн смиренно покачал головой. – Великолепно! У нас ведь больше нет дел.
– Вы можете спокойно ехать. – Крёгер похлопал его по плечу. – Мы здесь сами справимся. То, что может доктор Кирххоф, я тоже могу.
– Ты фантазер, Кристиан, – сказала Пия и опять зевнула. – Шеф, поехали по домам. Завтра будет новый день.
* * *
Около четырех утра Боденштайн высадил Пию у Биркенхофа и отправился домой. Его гнев и собственное бессилие превратились в лихорадочное беспокойство. Поскольку Инка после возвращения с экстренного вызова предпочла спать в собственной постели, у него не было оснований оставаться дома. Он понимал, что не должен ни с кем считаться, ни с кем. Не должен ни перед кем оправдываться и испытывать угрызения совести, если он работает в выходные дни. Не было обиженных детей, которым он что-то обещал, никаких полных упрека взглядов. В пять утра он мог во всем доме зажечь свет, включить кофемашину, спокойно принять душ и побриться, не боясь кого-то разбудить. Почему, думал Оливер, входя в спальню и направляясь к платяному шкафу, с намотанным на бедра полотенцем, он должен, собственно говоря, менять этот образ жизни? Жить в семье казалась ему куда сложнее, чем одному. Недостатки семейной жизни значительно перевешивали преимущества. Еще после развода с Козимой ему понравилось жить одному. Тогда он жил в «Доме кучера» в поместье Боденштайн, и его не устраивало разве что отсутствие комфорта. Сейчас, напротив, у него был красивый дом и к тому же райская свобода.
Комиссар наслаждался свежесваренным кофе и, глядя в большие окна, доходящие до пола, любовался ночной панорамой Рейн-Майнской области. Он не относился к категории людей, которые вступают в Новый год с массой благих намерений, чтобы всего через пару недель потерпеть крах. Но в этот момент он наметил три вещи, с которыми непременно хотел разделаться в 2013 году. Во-первых, надо найти снайпера, во‑вторых, закончить отношения с Инкой и, в‑третьих, принять предложение Габриэлы. Покончить со своими сомнениями и постоянными уступками – из чистого удобства! В этом году он решил кое-что изменить, и это его радовало.
Движимый таковыми намерениями, он через некоторое время надел пальто, погасил свет в доме и спустился к машине. Прорыв в деле снайпера произойдет в ближайшее время, это подсказывала ему его интуиция, но он боялся пропустить что-нибудь важное, и это его очень тревожило. Расследование с самого начала велось хаотично, а действия команды были несогласованными. Всякий раз, когда он думал, что ухватился за нужную ниточку, появлялись новые обстоятельства, совершалось новое убийство, а вся эта болтовня о психологическом портрете убийцы совершенно его запутала. Решение Николя привлечь к расследованию психолога-криминалиста было явно преждевременным. До того как они поняли, с чем связаны все убийства, они терялись в психологических догадках, которые уже на следующий день сызнова приходилось проверять, и в определенный момент они потеряли контроль над ситуацией. Был ли он, в конце концов, виноват в том, что они не могли арестовать снайпера и что погибли уже столько человек?
Боденштайн ехал по усыпанным разорвавшимися петардами улицам спящего Келькхайма и думал о старшем комиссаре Менцеле, его бывшем шефе с девизом: помни все, что слышал или видел, и ищи следы. Снайпер не давал времени все основательно продумать и исключить неверные концепции. Он их просто травил, оказывал на них давление, и они позволяли ему это, хотя при расследовании убийств нет ничего более губительного, чем спешка, стресс и переутомление. Уставшие люди совершают ошибки, делают неправильные выводы, теряют основную нить. Теперь им по меньшей мере известны имена и они знают, что движет преступником. Они могут предупредить тех, кто указан в списке Хелен Штадлер.
Вот уже несколько дней Боденштайн втайне рассчитывал, что высшая инстанция отстранит его от этого расследования, которое привлекло серьезное общественное внимание, или назначит руководителем какого-нибудь супер-следователя из земельного уголовного ведомства, но этого не произошло. Руководство или верило, что он справится, или не нашлось никого, кто оказался бы настолько легкомысленным, чтобы заведомо обречь себя на неудачу в этом непопулярном деле. Провал всегда негативно сказывался на карьере, провал на глазах общественности – это профессиональное самоубийство. Он, правда, никак не рассчитывал на провал. Наоборот! Сейчас, когда бо́льшая часть пазла лежала на столе, оставалось лишь правильно его собрать. И непременно сегодня.
* * *
Глаза Пии слезились от усталости. Было около семи утра. Она ехала по асфальтированной дороге, шедшей в направлении Хофхайма параллельно автобану. В четыре утра она приехала домой, Ким не было, и ее кровать была убрана. Поговорив по скайпу с Кристофом, она задремала на диване, но способствующая отдыху фаза глубокого сна так и не наступила. Один сон сменялся другим, и около пяти часов на ее мобильный телефон пришло загадочное сообщение, которое Ким написала еще накануне в десять вечера в ответ на ее СМС, но из-за перегрузок, которые случались каждый год в новогоднюю ночь, оно пришло с опозданием. «О’кей. Сообщи, если понадоблюсь. Не пей ничего до 11. Там посмотрим!; —) С наилучшими пожеланиями, Ким».
В половине седьмого Пия перенесла сон на неопределенное время. Она приняла душ, переоделась, покормила животных и уехала из дома.
Она ехала сквозь беспросветное утро и размышляла, какие совершила ошибки, которые могли бы стоить Кристофу жизни. Провинности, допущенные Ренатой Роледер, Патриком Шварцером и Беттиной Каспар-Гессе, не были тяжкими уголовными преступлениями, а скорее малозначительными человеческими проступками, давно забытыми и вытесненными из памяти. Но принятые ими тогда решения так глубоко ранили другого человека, что превратились в бумеранг, который самым суровым образом наказал их десять лет спустя.
Через дорогу перебежала лиса. Зеленые глаза призрачно вспыхнули в свете фар и исчезли в темноте.
У каждого в жизни случаются эпизоды, когда вызываешь в ком-то разочарование и печаль, причиняешь кому-то боль и становишься причиной неподдельных страданий. Практически для каждой формы поведения, которая наносит вред другому, существуют правила компенсации, а именно – Уголовный кодекс. Времена архаичного самосуда прошли, и даже если многие считают, что к ним несправедливо применили закон, они, как правило, не хватаются за оружие, чтобы отомстить. Но снайпер делал именно это. Он не верил в правосудие и закон. Он придерживался библейского принципа: жизнь за жизнь, око за око, зуб за зуб, руку за руку, клеймо за клеймо, кровь за кровь, и чинил свое правосудие. О чем думал он, совершая преступления? Самое дорогое тебе за дорогое мне?
