Открытие Макиавелли относится к тысячелетним государствам, а не к локальным властным группировкам. Представьте себе сотни тысяч доблестных, нацеленных исключительно на величие своей страны и не стесненных никакими моральными нормами граждан, умеющих к тому же согласовывать свои действия и поступаться личными интересами ради общего дела. Подобная Власть отличается от привычной нам Власти одного сюзерена, как атомная бомба от бочки с порохом; кто сможет противостоять такой мощи?! Никто; однажды возникнув, столь совершенная социальная машина неизбежно завоюет весь мир. Но поскольку мир до сих пор остается разделенным между тысячами более мелких государств и группировок, можно сделать противоположный Макиавелли вывод: создать такую машину практически невозможно. С нашей стороны было бы грубой ошибкой учить вас тому, что, скорее всего, не сработает (хотя и обещает в случае успеха все блага земные), вместо того, что работает в 99 % случаев. Вот почему, хотя на самом деле все и наоборот, вы должны учиться иерархической Власти.
Читатель. Аргументированно. Но постойте, вы намекали, что учение Макиавелли о доблести было тщательно замаскировано сильными мира сего — через пиар «макиавеллизма». Получается, что они все-таки ценят «республиканские» технологии Власти?
Теоретик. Разумеется, ценят — ведь эти технологии работают. То, что не сработает в руках одиночки из периферийной страны — то есть в ваших руках, — вполне может сработать в руках потомственных аристократов из стран со специально обученным населением. В оставшейся части книги вы сами увидите, как «республиканские» технологии Власти развивались практиками и переоткрывались теоретиками. Они действительно полезны и действительно работают, но пользоваться ими могут лишь могущественные властные группировки, а не отдельные люди. Так что хотя вы лично и не сможете ими воспользоваться, знать о них все равно нужно.
Вернемся к Макиавелли. Как мы уже писали, доблестный гражданин руководствуется теми же принципами, что и доблестный государь:
«Совет легата[446] был принят, и он заслуживает внимания и подражания со стороны всякого гражданина, ибо когда на весы положено спасение родины, его не перевесят никакие соображения справедливости или несправедливости, милосердия или жестокости, похвального или позорного. Наоборот, предпочтение во всем надо отдать тому образу действий, который спасет ее жизнь и сохранит свободу» [Макьявелли, 2002, с. 459].
Поэтому поддержание определенных порядков (каких именно — чуть далее), способствующих величию государства, может быть делегировано таким доблестным гражданам:
Однако благоразумие и доблесть преобразователя должны простираться так далеко, чтобы не сделать его власть наследственной; ведь люди более склонны ко злу, чем к добру, и его преемник может употребить эту власть уже не во благо, а целях собственного честолюбия. Кроме того, если государственное устройство хорошо устанавливать одному, то охрана такого устройства в течение длительного времени станет для одного лица непосильным бременем; нужно вверить ее попечению множества людей, заинтересовав их в этом. Когда людей много, им трудно договориться о наилучшем образе правления вследствие расхождения во мнениях, но, убедившись в достоинствах уже существующего порядка, им будет так же невозможно прийти к согласию о его отмене [Макьявелли, 2002, с. 164].
Какие же порядки полезны для величия государства? Те, что мотивируют граждан действовать в общественных, а не в личных интересах. Во-первых, это религия[447]:
Ведь в отсутствие страха Божьего царство непременно должно погибнуть, или недостаток благочестия в нем должен быть возмещен страхом перед царем. Но так как жизнь государей непродолжительна, то с угасанием их доблести нередко прекращается и существование царства. Поэтому государство, которое опирается только на доблесть одного человека, недолговечно. Ведь ее действие прекращается со смертью правителя, и трудно ожидать ее возобновления в преемниках [Макьявелли, 2002, с. 171].
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Когда религиозные чувства сильны, убедить граждан действовать в интересах государства довольно просто:
После поражения, которое римляне потерпели от Ганнибала при Каннах, множество граждан собралось на сходку; опасаясь за судьбы отечества, они порешили покинуть Италию и удалиться на Сицилию; узнав об этом, Сципион явился к римлянам и обнаженным мечом в руке заставил их поклясться, что они не покинут родины [Макьявелли, 2002, с. 170].
Разумеется, для достижения такого эффекта религиозные чувства граждан нужно постоянно поддерживать (вовлечением каждого в религиозную практику, как это было, например, у альмохадов). Глава 12 первой книги «Рассуждений» так и называется — «Сколь важно заботиться о благочестии, и как подрыв его Римской церковью в Италии погубил страну». Макиавелли прямо противопоставляет религию римлян, служившую интересам государства, религии Ватикана, служившей интересам одной только католической церкви и потому вредной для остальных государств.
Вторым (и столь же не новым) способом «производства доблести» Макиавелли считает законы и обычаи, позволяющие гражданам участвовать в делах государства:
Римскую республику возвращали к ее истокам такие обычаи, как избрание народных трибунов, цензоров, и все законы, направленные на обуздание властолюбия и заносчивости людей. Но все эти порядки должны быть приведены в движение доблестью одного из граждан, который бесстрашно вступился за них вопреки противодействию их нарушителей[448] [Макьявелли, 2002, с. 258–259].
Подобные действия должны одобряться обычаями и законами государства (и сохраняться в коллективной памяти как образец достойного поведения) — только тогда в каждом следующем поколении будут рождаться не только «привыкшие пресмыкаться и повиноваться», но и доблестные граждане. Тем не менее Макиавелли признает, что никакие законы и обычаи не гарантируют вечного воспроизводства доблести — рано или поздно рождается поколение, в котором не находится достойных граждан, и с этого момента республика начинает превращаться в тиранию. Как же обеспечить действительно долгосрочное воспроизводство доблести?
Если религия (идеологическое воспитание) и обычаи (восходящие еще к античным традициям остракизма) представляются нам достаточно очевидными способами «производства доблести», то третья идея Макиавелли может показаться неожиданной даже нам, людям XXI века[449]. Третья технология — это свобода, постоянная конкуренция между разными группировками, причем заканчивающаяся не победой одной из сторон (и уничтожением другой), а компромиссом в виде изменения законов, после которого конкуренция продолжается:
Те, кто осуждает беспорядки между нобилями и плебсом, по-моему, порицают самую причину римской вольности… они не видят, что в любой республике существуют два противоборствующих стана: народ и знать, и что все законы, охраняющие свободу, рождаются из этого противостояния… Нет также никаких оснований хулить устройство республики, явившей столько образцов доблести; ведь добрые примеры проистекают из хорошего воспитания, правильное воспитание — из хороших законов, а последние — из тех самых беспорядков [Макьявелли, 2002, с. 150].
Свобода обеспечивает гражданам возможность постоянно тренироваться в доблести, ведь в такой борьбе запрещено убивать до смерти[450]. Компромисс между конкурентами вместо устранения проигравших обеспечивает сравнительно низкую цену на входной билет во Власть. Такова главная рекомендация Макиавелли для создания долгосрочной и претендующей на величие Власти. Нужно ли далее объяснять, почему вы, уважаемый читатель, знаете Макиавелли по «Государю», а не по «Размышлениям»? Почему Макиавелли — враг рода человеческого, а не величайший в истории гуманист, научно обосновавший полезность свободы, конкуренции и компромиссов?
