политические активисты, лишенные своего представительства в белом парламенте, но начинавшие выражать протест, который должен быть услышан. Был здесь издатель черного журнала «Драм» и местный корреспондент «Соуэтца» – газеты, названной по огромному черному пригороду.
От одной такой встречи с черными Тара уже чувствовала себя бесконечно смелой и дерзкой.
Белые в комнате были не менее примечательны: и бывшие члены Южно-Африканской коммунистической партии – бывшие, потому что несколько лет назад партию запретили, и человек по имени Харрис, которого Тара уже встречала в этом доме. В составе «Игрун» [226]он сражался в Израиле с англичанами и арабами. Этот свирепый рослый мужчина вызывал у Тары восхитительное ощущение страха. Молли намекала, что он специалист по партизанской войне и саботажу и всегда передвигается по стране тайно или по каким-то таинственным делам переходит границы соседних государств.
С мужем Молли серьезно разговаривал о чем-то другой юрист из Йоханнесбурга по имени Брэм Фишер, который специализировался на защите черных клиентов от обвинений по одному из бесчисленных законов, призванных обезоружить их и ограничить свободу передвижения. Молли говорила, что Брэм Фишер реорганизует прежнюю коммунистическую партию во множество подпольных ячеек, и Тара мечтала, как однажды получит приглашение вступить в одну из них.
В той же группе она увидела Маркуса Арчера, еще одного бывшего коммуниста, индустриального психолога из Витватерсранда. Он отвечал за обучение тысяч черных рабочих на золотых шахтах, и Молли говорила, что это он помог организовать профсоюз черных шахтеров. Молли также тайком рассказала, что он гомосексуалист, и использовала слово, которое Тара раньше никогда не слышала: «Он голубой, голубой, как незабудка». И поскольку это было абсолютно неприемлемо для приличного общества, Тара нашла это восхитительным.
– О Боже, Молли, – прошептала Тара. – Я так волнуюсь. Вот настоящие люди, я с ними чувствую, что и сама наконец живу.
– А вот и он, – улыбнулась Молли этому взрыву и потянула Тару за собой, протискиваясь в тесноте.
Мозес Гама стоял, прислонившись к дальней стене, окруженный кольцом поклонников; он на голову возвышался над ними. Молли с Тарой протолкались в первый ряд.
Тара смотрела на Мозеса Гаму, и ей казалось, что даже в этом замечательном обществе он выделяется, как черная пантера среди бродячих уличных котов. Хотя его голова казалась высеченной из глыбы черного оникса, а красивые нилотские черты оставались бесстрастными, в них чувствовалась сила, которая словно заполняла всю комнату. Это было все равно как стоять на высоких склонах темного Везувия, зная, что в любую минуту может начаться катастрофическое извержение.
Мозес Гама повернул голову и посмотрел на Тару. Он не улыбнулся, но в глубине его темного взгляда промелькнула какая-то тень.
– Миссис Кортни, я попросил Молли пригласить вас.
– Пожалуйста, не называйте меня так. Меня зовут Тара.
– Мы потом должны поговорить, Тара. Вы останетесь?
Она ничего не могла сказать, слишком взволнованная тем, что он выделил ее из всех, и только молча кивнула.
– Если вы готовы, Мозес, можно начать, – предложила Молли, взяла его за руку и отвела к возвышению, на котором стояло пианино.
– Друзья! Друзья! Прошу внимания! – Молли хлопнула в ладоши, и оживленный гул стих. Все повернулись к возвышению. – Мозес Гама – один из наиболее одаренных и уважаемых представителей нового поколения молодых черных африканских лидеров. Еще до войны он стал членом Африканского национального конгресса и был истинным вдохновителем создания Профсоюза африканских шахтеров. Хотя правительство и по сей день не признает черные профсоюзы, это тайное объединение шахтеров является самым представительным и влиятельным среди них; в нем состоит свыше ста тысяч платящих взносы членов. В 1950 году Мозес Гама был избран секретарем АНК и неустанно, самоотверженно и деятельно работал, чтобы отчаянный крик наших черных граждан был наконец услышан, хотя им и отказывают в праве решать собственную судьбу. Короткое время Мозес Гама входил в назначенный правительством Туземный представительный совет, эту позорную попытку удовлетворить политические амбиции черных, но вышел из его состава со знаменитыми словами: «Я говорил по игрушечному телефону, и на том конце никто меня не слушал».
Последовал взрыв смеха и аплодисментов, и Молли повернулась к Мозесу Гаме.
– Я знаю, вам нечего сказать нам такого, что успокоило бы и утешило нас, но, Мозес Гама, в этой комнате много сердец, которые бьются в лад с вашим и готовы вместе с вами проливать кровь.
Тара аплодировала, пока не отбила ладони, а потом наклонилась вперед, готовая слушать. Мозес Гама тем временем вышел к краю возвышения.
В аккуратном синем костюме и белой рубашке с темно-синим галстуком, он, как ни странно, оказался наиболее строго одетым человеком в комнате, полной людей в мешковатых шерстяных свитерах и старых твидовых спортивных пиджаках с кожаными нашивками на локтях и жирными пятнами на лацканах. Пиджак классического покроя элегантно облегал широкие, спортивные плечи Мозеса Гамы. Но казалось, что на нем плащ из шкуры леопарда – символ достоинства вождя, а в коротко подстриженных густых волосах – перо цапли. Голос у него был глубокий и волнующий.
– Друзья мои, есть единственный идеал, к которому я стремлюсь всем сердцем и который готов защищать ценой жизни: каждый африканец обладает прямым наследственным и неотъемлемым правом на Африку, наш родной континент, – начал Мозес Гама. Тара зачарованно слушала его рассказ о том, что это наследственное право отнимают у черного человека уже больше трех веков, а за последние несколько лет, с тех пор как к власти пришло националистическое правительство, эти факты постепенно закрепляет – официально – монументальное здание законов, распоряжений и установок, которые и представляют собой на практике политику апартеида.
– Мы все слышали утверждение, что концепция апартеида ввиду своей крайней нелепости, очевидного безумия неосуществима. Но предупреждаю вас, друзья: люди, придумавшие этот безумный план, столь фанатичны, столь упрямы, столь свято убеждены, будто действуют под божественным руководством, что это заставляет апартеид работать. Они уже создали огромную армию мелких гражданских чиновников, насаждающих это безумие, и за ними стоят все ресурсы земли, богатой золотом и полезными ископаемыми. Предупреждаю вас, они не задумываясь истратят все это богатство ради создания своего идеологического чудовища Франкенштейна. Нет
