я разделять не хотел.
Когда я наконец вышел в гостиную, из спальни доносились вполне отчетливые рыдания и всхлипы — судя по всему, там происходила настоящая истерика. У двери с полотенцем на плече, уже успевшая переодеться в пижаму, растерянно стояла Саша, прислушиваясь, но не спеша туда входить.
— А что случилось-то? — она поймала мой взгляд.
— Некоторым, — отрезал я, — надо учиться отвечать за свои поступки.
Рыдания с каждой секундой становились все громче. Стараясь не вслушиваться, я направился в ванную.
— Ну может, — бросила Саша мне вслед, — помягче надо было как-то?
Может быть. Вот только не особо хотелось быть мягким там, где меня могут ударить.
Распахнув дверь, я зашел в ванную. Взгляд машинально упал на зеркало — первое на моем пути за сегодняшний вечер, и меня чуть не вывернуло от собственного отражения. Твою ж… Я мысленно выругался, осматривая свой потасканный вид. Мне еще повезло, что они меня не бросили. Торопливо стянув одежду и сняв медальон, я залез под душ и включил воду. Хотелось смыть с себя усталость, раздражение и большего всего эту мерзкую губную помаду. Вода бежала по телу, унося вместе с собой красную грязь. Надпись, которую три ведьмы оставили мне на память, уже почти стерлась — кроме слова “мудила”. Оно же, казалось, въелось в кожу, как бы намекая, что, возможно, этим вечером я не во всем был прав. Стало мучительно не хватать значка — с ним меня такие мысли не посещали. Но с другой стороны — не делает ли он меня хуже? Ярко-красные капли стекали с тела и исчезали в черной бездне канализации. Вполне возможно, особенно если вспомнить, кто его хозяин.
Выйдя из ванной, я чувствовал себя заметно бодрее, чище и свежее. Вся квартира уже прочно пропиталась тишиной и темнотой: и гостиная, и спальня, и моя комната. Лишь из-под кухонной двери пробивалась тонкая полоска света. Я осторожно подошел к ней, ловя отголоски происходящего внутри разговора.
— Ну вот с чего ты это взяла? — спросила Саша мягким, успокаивающим тоном, какой от нее обычно не услышишь. — Как он может тебя ненавидеть?
— Я чувствую… — всхлипнула Майя в ответ. — У меня всегда так! Меня все ненавидят… Ты же тоже только рада будешь, если меня здесь не будет!
За дверью с громким щелчком выключился чайник.
— Может, поначалу, — все тем же тоном произнесла Саша, — я так и думала. Но сейчас меня все устраивает.
Следом раздался смачный всхлип.
— Что, — выдохнула Майя, пытаясь вернуть контроль над немного осипшим голосом, — и эти две тебя тоже устроили?
— Ну, — судя по звукам, в чашку полилась вода, — я думала, с ними все гораздо хуже. Держи!..
Что-то глухо шоркнуло — видимо, чашка поехала по столешнице, переходя из одних рук в другие.
— Не понимаю, — тихо и уже гораздо спокойнее заговорила Майя, — как ты можешь не ревновать?
— Ревновать — значит что-то терять. А я не думаю, что что-то теряю. Вот, например, он привел тебя. Так в итоге в этом больше плюсов, чем потерь…
Судя по звукам, Майя хмыкнула в чашку.
— Считай, что у нас клуб, — озорно продолжила Саша, — из всех, кто хочет с ним потрахаться! А я его председатель…
Вода вновь полилась, вероятно, наполняя еще одну чашку.
— Так что не вижу смысла ревновать. Я и так знаю, — уже серьезнее произнесла Саша, — что я для него особенная, с кем бы он ни трахался.
— Ну ты-то конечно… — пробурчала Майя.
— И ты тоже особенная, — Сашин голос стал елейно вкрадчивым, — иначе бы я не звала тебя на тройничок…
В тишине скрипнул стул.
— Отодвинься! — проворчала Майя.
— Ну вот опять! — наигранно обиженно воскликнула Саша. — А ведь вроде только поладили…
Следом за дверью раздался смех — еще не веселый, но уже и не горький. Какой бывает после ссоры, обиды и слез, когда словно вспоминаешь, что есть эмоции получше — и вместе со смехом уходят остатки горечи.
— И что, — помедлив, Майя заговорила вновь, — даже ко мне не ревнуешь? Мы же его вроде как… делим…
В воздух взвился Сашин смешок, одновременно дразнящий и будоражащий — один из тех, который и делал ее девушкой номер один в рейтинге, на который мне сегодня намекали и который я бы не хотел не только озвучивать, но и вообще признавать, что он существует.
— Я не считаю, что мы его делим, — заявила Саша. — Я думаю, что мы им пользуемся! — торжественно изрекла она. — По очереди… — стул снова скрипнул. — А могли бы и одновременно…
— Иди к черту! — прыснула Майя. — Здесь тебе не свингер-клуб!
Некоторое время они смеялись вместе, будто наконец найдя то, что можно делать вместе. Затем, не давая повиснуть тишине, ножки стула лязгнули по полу.
— Ладно, — сказала Саша, — пойдем. Поздно уже.
— Нет, — упрямо отрезала Майя, — я сегодня буду одна!
— Да ну брось! Если будешь одна, никому же лучше не будет.
Что-то выразительно брякнуло — вероятно, чашка со звоном опустилась на стол.
— Ты не понимаешь, — вздохнула Майя, — он до сих пор сердится.
— Да не сердится он, — тут же возразила Саша, — просто дуется, а то, может, уже и перестал! Больше верь в людей! Они не настолько страшные…
После секундной заминки ножки еще одного стула лязгнули по полу. Я бесшумно отскочил от двери и торопливо направился в спальню. Не хотелось, чтобы они знали, что я слышал этот разговор — но я был рад, что его услышал.
Нырнув в кровать, я лег на свое место и укрылся одеялом. В тишине гостиной раздались шаги, дверь со скрипом распахнулась, и обе, в пижамах, вошли в спальню — сначала боевито Саша, потом немного робко Майя, опустив глаза в пол.
— Все, — Саша поймала мой взгляд, — двигай задом! Сегодня не ты по центру.
С этим можно было и поспорить, но раз все пошли на компромисс, то и я пойду. Однако молча пойти на него я не мог.
— И в какую сторону? Твою или ее?
Слегка скривившись, словно спрашивая глазами, как можно быть таким непонятливым, Саша нетерпеливо кивнула в сторону Майиной части кровати.
— Сегодня Майя главная, — подытожила она. — Сегодня пустим ее по центру.
Вообще-то, главный обычно тот, кто выдает такие фразы. Ну да ладно. Удержавшись от комментариев, я подвинулся. Немного неуверенно посмотрев на меня, будто уточняя, точно ли я не против, Майя осторожно забралась в самый центр. Саша хлопнула по выключателю и в темноте плюхнулась на свое место.
На пару мгновений в спальне повисла такая вязкая тишина, словно я был тут один. Лишь тепло двух девичьих
