Да Фэ ждал его у подножия чертова колеса. Оператор был в красном джерси и жадно уплетал пропитанные медом пончики, купленные в соседнем киоске. Облизывая пальцы, он поднял свое лошадиное лицо и широко улыбнулся:
— Ты застал меня на месте преступления, саго. Я сластена. А разве нельзя иметь тайный порок?
Камерон смотрел, как да Фэ набросился на другой пончик; затем, скрывшись из вида, посмотрел на чертово колесо, с которого сходили последние пассажиры, й проследил глазами за часовой стрелкой вокруг его оси… Но беглого взгляда на канаты соседней ветряной мельницы было достаточно, чтобы понять, что это невозможно. Они слишком короткие, чтобы достать, подумал он.
Оператор заговорил с набитым ртом:
— Что случилось, саго? Боишься высоты?
Никогда не показывай собаке, что ты ее боишься, подумал про себя Камерон.
— Я смотрел, достаточно ли близко мельница к чертову колесу, — сказал он.
— Около пятнадцати футов, — ответил да Фэ. — Это при максимальной скорости, конечно, когда крылья почти распластаны от центробежной силы.
— Кто я, как вы думаете? Летающая белка?
Оператор засмеялся и, не успев проглотить кусок, поперхнулся. Потом, придя в себя, покачал головой со сдержанной радостью.
— Поверь мне, caro, то, что ты смертен, берется в расчет. Иначе говоря, канат подвесной люльки, на которой ты будешь качаться, уже достаточно удлинен, чтобы ты мог за него схватиться.
— Так просто.
— Да, caro, так просто. Все будет подогнано, чтобы обеспечить твою безопасность. Что касается самого полета в космосе, мы можем снять его в любое время и почти в любом месте. Даже перила веранды в отеле прекрасно подходят. Простой пятифутовый шлепок на песок, но с соответствующей гримасой и в правильном ракурсе, и никто не увидит подмены.
— А как вы собираетесь создать иллюзию, что мельница крутится?
— Просто ты несколько раз крутанешься на ней на расстоянии вытянутой руки, а потом я склею куски пленки в определенной последовательности.
К ним подошел Ли Джордан и внимательно слушал.
— Надежная конструкция, сказал он, косясь на Камерона. — Я бы сделал это сам, если бы не боялся высоты. Небольшая лошадь — вот мой предел.
— После нескольких кругов вращение замедлится, и ты сможешь ухватиться за канаты, — продолжал да Фэ. — Это будет единственная трудная вещь. Расслабься, когда ударишься о брезент…
— Эй, я думаю сам делать это! — запротестовал Джордан.
— А кто же еще, саго? Трюкача не будет в кадре, когда беглец спрыгнет с мельницы и окажется в воздухе. Ты появляешься крупным планом, когда он приземлится на батут.
— Безумие, — сказал актер.
— Это как падать с лошади, — сказал ему Камерон. Безумие, думал он, но прекрасное. Кто еще может изобразить фарс крупным планом, кроме Джордана, который, играя главную роль, застрахован дублером-невидимкой, тенью, делающей высотные трюки на его фоне?..
Но через полчаса на чертовом колесе в разгаре солнечного дня он снова задумался над абсурдностью ситуации. Далеко внизу малочисленный полицейский кордон сдерживал нарастающую толпу у залива; прямо над его креслом в корзине на конце пожарной лестницы сидел да Фэ, рассматривая его через глазок камеры. Со своей, слегка покачивающейся, удобной позиции Камерон видел всю излучину берега, необозримое морское пространство. Все остальное — отели, коттеджи и пирс, особенно люди — казалось невероятно миниатюрным. И вот, поглядывая на фортепьянные струны, на которых держались лопасти мельницы, находящейся на расстоянии вытянутой руки, он вдруг сообразил, что делать. Он старался не смотреть вниз, но не мог заставить себя не бросать взгляды украдкой. Terra firma (твердая почва). Эта фраза приобрела новое значение. С тоской он воображал, что бежит по дорожке с препятствиями на стадионе. Детская игра. Что бы он ни отдал в этот момент, чтобы обе его ноги оказались на земле, обутые в спортивные ботинки! Акрофобия, сказал он себе, отрывая глаза от земли, не поддавайся ей… Оператор, с не видимым из-за камеры лицом и огромным торсом, вылезающим из корзины, был похож на бабуина, готового к прыжку с верхушки дерева. Наконец, оторвавшись от глазка, он широко улыбнулся Камерону.
— Ну, саго, до этого момента будет сниматься
Джордан, который, обезумев от страха, прыгает на колесо, ища спасения от преследователей. Но полиция видит его и просит диспетчера освободить колесо от пассажиров. Они надеются, что обессиленный беглец таким образом скоро окажется у них в руках. Кажется, у него нет выхода. Ан нет, вдруг позади него начинают вращаться крылья мельницы. Заманчиво близко. Может, стоит попытать счастья? Нет, невозможно. Но подумай, что тебя ждет внизу! Так почему не рискнуть? В конце концов, терять нечего.
— Вы, должно быть, шутите, — сказал Камерон. — Какой дурак поверит, что кто-нибудь может ухватиться за мельницу? Ведь даже циркач…
— Но он делает это, саго! На пленке. Черно-белой. А потому все возможно. А еще мы хотим, чтобы все это красиво смотрелось. Наш беглец ведь не настоящий акробат. Просто молодой парень, безрассудный, ищущий удачи. Подумай, как он приноравливается, ждет момента совместить свой прыжок с максимально приблизившимися крыльями, чтобы в нужную долю секунды уцепиться пальцами…
Камерон неотрывно смотрел на крылья мельницы в пяти футах от себя, — потом, несмотря ни на что, снова взглянул на землю. О, господи, подумал он, а что, если я не рассчитаю?
— Послушайте, — сказал он, — Какой смысл в репетиции? Это ведь чертовски опасно.
— Повторенье — мать ученья, саго. Во всем — поверь мне… Поверь мне, ты будешь гораздо увереннее вечером, если сделаешь это сейчас. Кроме того, это не так трудно, как кажется. Забудь о высоте. Представь себе, что ты на земле. Просто дотянись и хватайся.
— А потом что?
— Потом пожарные опустят нас вниз, и мы приступим к следующей стадии.
— Когда должен сделать это?
— Когда ты будешь готов, саго.
Камерон встал на подлокотник сидения, проворно перебрался через перекладину и схватился за самый удаленный от центра край чертова колеса, раскаленный на солнце и обжигающий руки В это время, чуть согнув ноги, он перевел глаза на подлокотник кресла. Ну, давай, сказал он про себя, прямо сейчас, до…
— Сейчас. — сказал оператор.
Он потянулся, как бы хватаясь руками за пустоту, и оттолкнулся одной ногой; затем он повис, болтая ногами и вцепившись в перила люльки, спасая свою драгоценную жизнь. Сердце бешено колотилось. Подняв глаза, он пытался определить, где да Фэ, но увидел прямо перед собой только солнце. Ослепленный, он закрыл глаза. Гортанный рокот толпы, пронзенный женским визгом, перешел в гул. Потом с закрытыми глазами и замиранием в животе, он почувствовал, что снижается. Когда его ноги коснулись земли, он открыл глаза, сделал глубокий вздох и, покачиваясь, прислонился к ларьку с пончиками, от сладкого запаха которых к горлу подступила тошнота. Он нагнулся, и его вырвало.
