В противоположность Микаэле, я был скорее смущен, чем обрадован внезапным предложением Лазара. Прежде всего потому, что оно означало отдаление от женщины, которую я не мог убрать из своих мыслей. И даже если я знал точно, сколь узок спектр моих надежд, знал я и то, что здесь, в Израиле, в любую минуту своей жизни я мог сесть на мотоцикл и в следующую же такую минуту занять наблюдательную позицию в подъезде одного из близлежащих к ее дому зданий, или неподалеку от ее офиса, и смотреть, как она входит — или выходит, — улыбающаяся и довольная собой, двигаясь легкой своей походкой, пусть даже в последнее время она стала чуть подволакивать левую ногу. И я уже не смогу больше получать такого удовольствия, как то, которое получил в тот день, когда я подписал с Дори договор на аренду, о котором я должен был решать — оставить его или разорвать. Микаэла, которой квартира не понравилась с самого начала, хотела, чтобы я отказался от договора об аренде, с тем чтобы перед отъездом в Англию нас ничего не связывало. Она хотела уложить все наши вещи в ящики и оставить их на складе в гавани, в которой работал ее приемный отец. „Они могут оставаться там, пока мы не вернемся, — сказала она и неожиданно добавила с ехидной улыбкой: — Если только мы вообще вернемся“. Для нее в этом вопросе не было никаких проблем, потому что все ее имущество легко размещалось в одном не слишком большом ящике. Но я отказался складывать свое имущество, всю свою одежду, мебель, книги и другие вещи, словом, все, что у меня собралось за предыдущие годы, и сваливать все это в сомнительном складском помещении на территории, граничащей с пляжем. Отправить все мои пожитки к родителям я тоже не мог. И уж тем более не мог я разорвать свои отношения с моей квартирной хозяйкой, ибо только из-за нее я и арендовал эту квартиру. А потому я призвал своего друга Амнона, чтобы он поселился у меня, оплачивая какую-то часть арендной платы. К моему удивлению, он согласился, хотя квартира была далековато от места его работы, да и с парковкой могли возникнуть проблемы.
С тех пор, как жизнь столкнула меня с Микаэлой, наши связи с Амноном стали крепче, поскольку она обладала большим терпением, чем я, и в тот день, ближе к вечеру, когда я отправился ассистировать доктору Накашу в герцлийскую частную клинику, она пригласила Амнона поужинать перед ночным дежурством. Работа над докторатом у него с тех пор не сдвинулась с места, и несколько раз я проклинал себя за ту дурацкую речь, которой я разразился тогда на дороге между Иерихоном и Иерусалимом — что-то о взаимоотношениях между духом и материей, — совершенно не принимая во внимание то бедственное положение, в котором он уже так давно пребывал. Сейчас мне было стыдно вспоминать собственное красноречие, ибо не исключено было, что оно каким-то образом задело его. Но и этого было мало — ведь я признался ему тогда в своем намерении жениться, не сказав, на ком, — и каково же было ему узнать, что я имел в виду именно Микаэлу, Микаэлу, которая нравилась ему всегда и так сильно, что у меня возникло даже подозрение, что он был по-настоящему в нее влюблен, пусть даже он не до конца признавался в этом себе самому, при том что его преданность мне, как и моя к нему, и его доверие были абсолютными. А когда мои теоретические спекуляции соединились с ее эротической привлекательностью — удивительно ли, что он стал наносить нам краткие визиты, чтобы поговорить со мной, но еще больше, чтобы обсудить с Микаэлой, каким образом материя трансформируется в дух. Через какое-то время мне это надоедало, но Микаэла обладала бесконечными запасами терпения и могла слушать его часами, вплетая в мои примитивные, незамысловатые теории пестрые нити мистических преданий мумбо-юмбо, которых она в большом количестве привезла, возвратившись из Индии
* * *
У меня не было никаких сомнений, что мы вернемся к концу года. В противном случае я терял возможность воспользоваться потайной дверью черного хода, если употребить метафору бюрократов, примененную Лазаром для того, чтобы вернуться в больницу. Он также обещал нанести нам визит во время нашего пребывания в Англии.
— А вот это было бы просто великолепно! — воскликнула Микаэла с неподдельным восхищением. — Мы будем счастливы принять вас одного или с Дори, если она сможет вас сопровождать.
— Она сможет, не сомневайтесь, — ответил Лазар без промедления. — Если уж она добилась, чтобы поехать с нами в Индию, как вы можете подумать, что она упустит случай побывать в Англии? Вы уже своими глазами видели, что она не в состоянии оставаться одна.
Разумеется. Разумеется, я видел это. И мысль о возможной встрече в Англии поддерживала меня, когда я предупредил доктора Накаша, что я отказываюсь от такой выгодной работы в герцлийской клинике в качестве его помощника. К его чести, он не стал меня отговаривать.
— Постарайся приобрести там еще большой опыт в качестве анестезиолога в дополнение к работе терапевта, — посоветовал он. — В медицине все взаимосвязано. Это может и в самом деле оказаться старой больницей с устаревшим оборудованием, но ты всегда можешь там встретить кого-то, у кого есть чему поучиться.
Мои родители, само собой, были в восторге от нашего приближающегося путешествия в Англию, несмотря на предстоящее расставание; но когда я, в отсутствие Микаэлы, сказал им о предстоящем через шесть месяцев событии, постаравшись, не без труда, убедить их, что сам узнал о беременности Микаэлы только после свадьбы, поскольку она не хотела, чтобы этот факт был решающим при моем свободном выборе наших дальнейших отношений, они были просто поражены, как если бы они только сейчас открыли для себя эту неукротимую сторону ее натуры в добавление к этическим и независимым аспектам в ее характере. Но открывшаяся перед ними перспектива в ближайшее время стать бабушкой и дедушкой возобладала и перевесила все остальное. Немедленно они приняли решение отменить их собственное посещение Англии. Взамен планировавшегося приезда в ближайшие три месяца, осенью, они прилетят в середине зимы, прямо к появлению ребенка на свет, и останутся на более долгий срок, чем собирались. Мысль о том, что их внучка родится там же, где когда-то родились они сами, приводила их в восторг.
— Это выглядит так, как если бы мы вернулись в Англию, — сказал отец, покраснев от удовольствия и удивляясь курьезам природы. Я подхватил его мысль.
— Мы назовем ее Шива. „Возвращение“. Это точно то имя, которое Микаэла хочет дать девочке, но не по названной тобою причине, а потому, что оно звучит по-индийски.
Микаэла, раскрасневшаяся от долгой прогулки, которую она предприняла, чтобы дать мне возможность побыть наедине с родителями, вошла, бросив на нас долгий, гордый, торжествующий взгляд. Мой отец был не в силах удержаться, чтобы не обнять и не расцеловать ее, позабыв о своей врожденной застенчивости и помня лишь о том, что у нее внутри находится часть его собственной плоти и крови. Мать тоже подошла, чтобы обнять ее, хотя я и знал, что втайне она огорчена хитростью Микаэлы. Скорость моего превращения из принципиального холостяка в отца семейства выглядела в ее глазах безответственностью слишком явственной, чтобы ее оправдывать. Но тем не менее от этих новостей все в ней кипело, наполняя ее радостью. Я сказал Микаэле, что сообщил родителям о том странном имени, которое она и придумала для нашего ребенка, и увидел, что она моими словами просто оскорблена, ее протест был полон возмущения.
— Это совершенно не странное имя. Так мы решили ее назвать с самого начала. Разве ты забыл? Шива.
И она стала объяснять моим родителям мифологическое значение бога Шивы: он был разрушитель, и как таковой дополняет бога Брахму, „созидателя“, и Вишну, „хранителя“. Мои родители рассмеялись.
— Не надо спорить об этом сейчас. Ведь это же глупо. Вы еще тысячу раз измените все, — сказали они, но я уже чувствовал, что именно таким и останется имя моей дочери, и все, что я могу сделать, это чтобы оно писалось через „бет“, а не через „вав“, как пишется имя индийского божества, которое я впервые услышал от босоногого лодочника, везшего меня среди причалов и пристаней Варанаси.
Между тем нам следовало скрыть факт беременности Микаэлы от Лазара, чтобы он не уменьшил своего давления на английского коллегу, обещавшего найти для Микаэлы работу на неполный рабочий день — не потому что он боялся, как бы Микаэла не заскучала в Лондоне (потому что она всегда находила, чем себя занять), а для того, чтобы уладить вопрос с моей зарплатой, которая, как стало известно, была весьма и весьма умеренной, поскольку основывалась на моей зарплате в Израиле, исчислявшейся в шекелях в том количестве, что я получал бы, останься я работать у нас в больнице.
Но было уже поздно что-либо менять и даже просто ворчать. Оба мы с Микаэлой были молоды, здоровы, и запросы у нас были самыми скромными. Кроме того, мои родители, проконсультировавшись по телефону с английскими родственниками, решили тронуть фамильные сберегательные счета и дать нам какое-то количество наличных, чтобы помочь продержаться до моей первой получки. На деньги, вырученные за проданный мотоцикл, мы взяли билеты на самолет и прикупили немного зимних вещей, а оставшиеся деньги поместили в банк на депозит, чтобы было из чего покрывать оплату выданных мною отсроченных чеков, гарантировавших оплату съемной квартиры согласно подписанному договору.
