— Мне уже нравится эта ведьма, — искренне призналась я. — Но ты мне ответь, что в этом выражении можно было не так понять?
Кощей загадочно улыбнулся. Очень загадочно. И на город посмотрел, в котором пустели улицы, закрывались ставни и даже собачки прятались кто куда.
— Так, а чем все кончилось, — потребовала я, — она передумала?
— Честно? — Стужев усмехнулся. — Мы не спрашивали.
Потрясенно смотрю на Кощея — тот продолжает загадочно улыбаться.
— Слушай, — возмутилась я, — а если она замуж не хотела?
— Не хотела, — не стал отпираться Стужев и многозначительно на меня посмотрел.
До меня не сразу дошло, что я тоже замуж вообще не хотела, особенно за него. А когда дошло, говорить что-либо было поздно — дорожка понесла нас вниз, аккурат к входу в белокаменные княжеские палаты, прямо к подножию лестницы.
И едва мы ступили на двор, как распахнулись двери, на ступени выкатился румяный, с завитой бородой, в традиционном древнерусском кафтане, шапочке и сапогах красных мужик. Выкатился, развел руки вроде как для радушных объятий и заголосил:
— Гой еси, Александр Мечеславович, дней тебе долгих, сокол земель Кощеевых!
На фоне двух стражников, по-пластунски уползающих за поворот, выглядело это все… не особо торжественно. И ползли они, позвякивая кольчугами, да не бросая оружия, так что в напряженной тишине слышалось «бамц-хрусть, бамц». Неожиданно на двор вышел петух, встрепенулся, шею вытянул и только собирался закукарекать, как из-за сарая вытянулась рука, схватила петуха и пресекла тем самым лебединую… то есть петушиную песню. Снова стало тихо.
— И тебе не хворать, Святополк Володимирович, князь земли святой.
Князь торопливо поясной поклон отвесил, Стужев сдержанно кивнул.
— Рады, рады видеть, — соврал князюшка, — уж все печалились, отчего не заходите, не навещаете…
Из-за двери послышалось возмущенное: «Ополоумел?!» Святополк Володимирович побелел да и продолжил:
— А уж вы к нам с барыней, Александр Мечеславович.
Саша указал на меня и произнес небрежно:
— Яга.
Князь в лице переменился, за дверью кто-то в обморок грохнулся, а после там все затихло.
— Ка-ак Яга? — слабеющим голосом переспросил Святополк Володимирович.
— Яга, — спокойно подтвердил Кощей-младший, — и жена моя.
Вот вторая часть фразы прозвучала очень значительно. Пошатнувшись, князь с трудом удержался, дабы не сесть прямо на ступенях. Но все же правитель, как-никак, оттого в руках себя удержал, да вдруг затараторил:
— Не изволь гневаться, позволь слово молвить, сокол ты наш, да…
Стужев прервал его мрачным:
— Волхв где?
Задрожавший Святополк Володимирович трясущейся рукой указал на терем высокий.
— Нет у тебя больше волхва, — обрадовал его Стужев и направился в указанном направлении.
Его уход сопровождало паническое, но тихое «а-а-а» от князюшки. Мне его даже жалко стало, и я не сдержалась:
— Не переживайте, Святополк Володимирович, волхв ваш на самом деле темный, а Ёжки вам ничего не делали, ни вам, ни семье вашей.
Мне не поверили! Князь смотрел с каким-то священным ужасом и даже пошевелиться боялся.
— Вижу, что не верите, — я пожала плечами, — ну да Илюра-воевода вам правду поведает, его слово больше веры имеет.
И тут Святополк Володимирович тяжело вздохнул, спустился на две ступени и сел. Подавленный весь такой, как депрессивная картошка, в смысле пюре. Я, недолго думая, поднялась и села рядом с ним. Внезапно с высоты, точнее, из того самого терема, донеслось:
— Стужева, я тебе русским языком говорил — не сиди на холодном!
Вскочила я как-то неосознанно, а князь взял, да и полой своего кафтана поделился, а тот на меху. Буркнув «спасибо», я села на пожертвованное.
— Хороший был волхв, — задумчиво протянул Святополк Володимирович, — но непьющий… так и знал, дело тут нечисто.
В тереме что-то загрохотало.
— И очи жуткие — как глянет, всю душу выворачивает, глазом моргнуть не поспеешь, а уж на все «добро» княжеское дал, да подписи везде понаставил.
Опять тяжелый вздох, и князь продолжил:
— Богатырей моих по заставам разогнал, Илюру-то на дело черное отправил, вам, Ягам, на погибель. Я ж на суд честной звать хотел, чтобы миром-то решить, а Валий, он на своем настоял, незачем, мол, людям честным о подлой сути знать да в силе Князевой сомнения иметь. И говорит: «Покуда от последней Яги не избавишься, не избавятся от хвори дети твои, день-деньской гибнуть будут».
Узнаю методы темных.
В тереме снова грохотнуло что-то, после крышу сорвало напрочь. И в свете яркого полуденного солнца отчетливо был виден вспыхивающий молниями черный вихрь и огромный ледяной змей, бросающийся в самый его центр. На секунду стало страшно, не забыть мне тот жуткий бой во дворе Сашиного дома. Но только на секунду, потому как победу Стужев одержал мгновенно. И наземь, меняя очертания тела, полетел уже труп. Смотрелось жутко — начал падать косматый старик с бородой до пола да в мантии темно-синего цвета… а упал безусый черноволосый темный, в безрукавке, узких штанах да сапогах с зауженным носом. И вот она эпическая картина — на земле лежит мертвый темный с зияющей раной в груди, а над разрушенной башней терема высится громадный ледяной змей, ослепительно сверкающий на солнце. Змей медленно повернул голову, переводя взгляд с трупа на меня…
— Жалко мне вас, Ягуся, — вдруг сказал Святополк Володимирович.
Ледяной змей соскользнул с руин вниз, разворачивая сверкающие кольца. А вот земли коснулся уже Стужев, спрыгнул, поднялся, потянулся, разминая шею, и, переступив тело темного, направился к нам, насвистывая знакомый мне мотивчик про «Не пугайся, не пугайся, детка».
И вдруг в княжьем тереме кто-то как заголосит:
— Жива, жива наша горлица! А с лица-то все раны сошли! А кожа-то, кожа!
И тут же с другой стороны:
— Встал! Встал соколик наш! Батюшка княже! Встал княжич, надежа и опора! Живой и здоровый!
Святополк Володимирович замер. Застыл просто, только глаза увеличились, затем медленно голову ко мне повернул.
— Я же сказала, не виноватые Ёжки, не они болезнь на княжича и княжну настали.
Великий князь медленно поднялся, я, естественно, тоже, на его же кафтане сидела, да величественно по ступеням вниз спустился. И шел он по двору тоже величественно, будто на коронации, а как подошел к темному…
— Так, Ритусь, мы улетаем, — торопливо сказал Саша, едва Святополк Володимирович начал со всей души пинать свежеубиенного. — Давай-давай, поторапливайся.
Я торопиться не могла, я спускалась по ступеням, глядя на обезумевшего князя, который всю свою ярость, страх за детей да злость вымещал на том, кому уже было все равно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
