– У меня был странный разговор, – немного помолчав, продолжила Берг. – На второй день, как меня сюда доставили, меня отвели в темную комнату – наверное, чтобы я не видела лица собеседника. Как я поняла, он и есть тут самый главный. Между прочим, голос знакомый. Этой ночью, в подземелье… Да, кажется…
Девушка задумалась.
– Говорил он со мной недолго и достаточно вежливо. Посоветовал, как он сказал, вникнуть в работу и добавил, что по сложности она превосходит проект «Владимир Мономах». Тут я не удержалась и проявила интеллигентскую смелость. Что-то съязвила по адресу господ большевиков…
Наташа помолчала и щелкнула пальцами:
– Это трудно передать. Он засмеялся – очень искренне и совсем не зло. А потом сказал нечто вроде… Нет, я запомнила точно: «Наталья Федоровна, голубушка, не обращайте внимания на идиотов. Когда вы едите рокфор, то не думаете о плесени, которая сей сыр сотворила. Мы счистим плесень, и для этого нужен Шекар-Гомп».
– Ого! – Арцеулов даже привстал.
– Я и сама удивилась. Удивилась – и поверила, по крайней мере в ту минуту…
– Очередной Сен-Симон, – вздохнул Тэд. – Сен-Симон и Лучи Смерти, которые превращаются в Лучи Счастья. Если я напишу об этом рассказ, его напечатает разве что наша газета «Пух и прах Индианы». Столичные такого избегают…
– Вы правы, – согласился Ростислав. – Читателям это будет неинтересно, а врачи запрут нас… ну, хотя бы, в Казанскую лечебницу. Но сейчас важно другое. Наталья Федоровна, как можно незаметно попасть в монастырь?
– Мы с Косухиным прошли подземным тоннелем. Они – новые хозяева – о нем не знали. Но теперь тоннель, понятно, перекрыт, а после вчерашнего они увеличат охрану…
– Уже увеличили, – кивнул капитан. – Не исключаю даже, что они попытаются найти наше убежище. Господа, я военный… Если передо мной поставят задачу попасть в Шекар-Гомп – я доберусь. Один шанс из ста, но доберусь. Но вот где именно искать Степана?
– Но, господа, – вмешался Тэд, – почему бы не спросить об этом здешних монахов? Уж они-то должны знать!
…Цронцангамбо, которого они встретили в зале с золотым бурханом, даже не дослушал вопрос до конца:
– Никак. Ваш друг совершил чудо. Великий Гэсэр знал, кого посылать в Шекар-Гомп. Но чудеса не повторяются.
– Мы должны помочь Стиву! – настаивал Валюженич.
– Да… – перебил монах. – Все утро я спрашивал совета. Я молился и ждал, и когда уже отчаялся, мне ответили…
Он помолчал, а затем взглянул Тэду прямо в глаза:
– Переведи своим друзьям. Мы не должны помогать вашему другу. Посланец Гэсэра выполнил свой долг. Его путь окончен…
Валюженич, сбиваясь и запинаясь, перевел. Арцеулов скрипнул зубами и медленно встал, недобро глядя на монаха.
– Его путь окончен, – повторил тот. – Ваш друг просил у Того, Чью волю я узнал сегодня, не торопить его душу. Он хотел завершить два дела – спасти ту, что теперь вместе с вами, и узнать тайну Шекар-Гомпа. Он сделал это…
Цронцангамбо поклонился и медленно вышел из зала. Минуту все молчали, затем, не говоря ни слова, поплелись обратно в комнату. Тэд, присев на деревянное ложе, ерошил густые волосы, о чем-то усиленно размышляя. Берг смотрела куда-то в сторону, а затем негромко заговорила по-русски.
– Ростислав, надо идти сегодня же ночью, иначе можем опоздать. Пусть этот мальчик заснет…
Валюженич замер, затем поглядел на Наташу, перевел взгляд на Арцеулова и невесело усмехнулся. Стало ясно – он понял.
– Тэд… – начал Ростислав.
– Да, Тэд… – американец заговорил медленно, почти равнодушно. – Тэд годится на то, чтобы служить переводчиком и охранять вход от бродячих собак… Ребята, все, что можно было высказать о моей скромной персоне уже высказывали – хотя бы мой уважаемый отец. Но сейчас вы, похоже, не понимаете правил игры…
Теперь Валюженич говорил уже иначе – твердо, даже сурово:
– Ростислав, вы военный и, наверное, хороший военный. Но в монастырь вам не проникнуть, и вы решили героически умереть – чтобы вас не мучила знаменитая русская совесть. Вы, мадмуазель Наташа, тоже решили умереть – за компанию. А мальчика Тэда оставляете для продолжения образования в Сорбонне… Наверное, мне и вправду следует почитать Достоевского!..
Арцеулов и Берг хотели возразить, но Валюженич резко махнул рукой:
– Мы, американцы – индивидуалисты. Каждый думает прежде всего о себе – и это правда. Но есть другое правило – джентльмен должен помогать джентльмену. Помогать, пани и панове! Когда человек болен, вы зовете врача, а не пехотного генерала. Сейчас вам нужен специалист…
– Извините, Тэд, – улыбнулась Наташа. – Я вас поняла, можете не продолжать, но как нам может помочь ваша археология?..
– Вы можете дать слово, что будете со мною откровенны?
– Ну, Тэд, – нетерпеливо бросил Арцеулов. – Извините нас…
– Ладно… Я пошел. Надо поговорить с Цронцангамбо. Между прочим, кое-что могу посоветовать сразу. Мистер Арцеулов, у вас есть вещь, которая нам обязательно пригодится.
Арцеулов бросил взгляд на стоявшие в углу карабины.
– Нет, – усмехнулся американец, – это лекарство для другого случая. Я имею в виду рог Гэсэра. Но не спешите, я должен кое-что узнать. Не смею командовать, но я бы продолжил наблюдение за монастырем…
– Да, – кивнул Арцеулов, вставая, – вы правы. Пойду на пост, а вы, Наташа, покуда отдыхайте. Будем меняться…
…Девушка кивнула, и по ее взгляду Ростислав понял, что она почувствовала то же, что и он. Слова Валюженича пробудили то, чему казалось, нет места у стен Шекар-Гомпа – надежду.
Глава 7. Искушение
Степа очнулся в полной темноте и застонал от боли – ныла ссадина на голове, болело ушибленное плечо и неизвестно когда ударенное колено. Но справившись с первым болевым приступом, Косухин глубоко вздохнул и решил, что еще дешево отделался. Его лишь оглушили и бросили куда-то на твердый и холодный каменный пол. А вот куда именно – понять было трудно. К счастью, руки и ноги были свободны, и Степа смог обследовать узилище, быстро определив, что оно небольшое, квадратное с мощной железной дверью. Итак, руки-ноги были целы, голова вновь работала, значит, о полной капитуляции речь вести рано. Враги, с точки зрения Косухина, серьезную ошибку: оставили его в живых, да еще дали время на размышления. А это уже кое-что.
Итак, он в плену. Пощады ожидать не приходилось, оставалось надеяться на чудо. Хотя бы на то, что классовый враг капитан Арцеулов вместе с классово чуждым и столь же классово безграмотным Тэдом каким-то образом вызволят его отсюда. Как и на то, что этой ночью Наташе все-таки удалось уйти…
Степа помассировал зудящие кисти, вдруг сообразив, что чувствует под пальцами свежие рубцы. Он присел на пол неподалеку от двери и задумался. Умирать не хотелось. Более того, умирать было никак нельзя. Рука скользнула по полу и вдруг наткнулась на что-то странное. Косухин пошарил рукой и понял – веревки, добротные крепкие веревки, какими можно связать медведя. Ощупав их, он сообразил, что узлы на месте. Веревки не развязаны – разрезаны…
И тут он понял. Этими веревками связывали не того, кто сидел тут раньше, и уж, конечно, не медведя, а его Степу Косухина. От того и рубцы запястьях! Связали и… раздумали? Выходило что-то несуразное. Или… совсем наоборот!
Пораженный догадкой, Косухин начал шарить по полу, надеясь, что неведомый друг, освободивший его от пут, оставил что-нибудь полезное – хотя бы револьвер. Рука задела несколько мелких камешков, старую, раздавленную сапогом спичку, и вдруг…
Вначале Косухин не понял. «Это» показалось тяжелым и бесформенным, просто куском железа, к тому же изрядно проржавевшим. Ладонь ощупала неровный металл, коснулась все еще сохранявшего следы отточки острия, легла на удобную костяную рукоять.
Меч…
В старом ржавом оружии было что-то знакомое. Степа закрыл глаза, попытавшись представить себе, как меч выглядит при свете – и вспомнил. Он уже видел этот ржавый клинок – совсем недавно, в подземном склепе. Перед глазами встала золотая маска с еле заметной улыбкой в уголках тонких губ…
Конечно, револьвер был привычнее, но Степа помнил – пули на этих выродков не берут. А вот меча – как и серебряного перстня – они почему-то опасаются. Недаром то, что рушило стены, так и не переступило через кости воина в золотой маске!
Косухин вскочил, сжал в руке меч и зло оскалился. Он жив, не ранен, даже вооружен – а значит, камера превращалась в крепость.
Ждать пришлось долго. Наконец, послышались шаги. Степа услышал их издалека – тяжелые, мерные – и поспешил лечь на пол. Меч был в руке. Косухин лишь повернулся, чтобы оружие не заметили с порога. В замке заскрипело, дверь стала медленно отворяться. Ударил свет – не мигающий огонек масляной лампы, а мощный луч электрического фонаря. В камеру входили двое. Первый – обыкновенный косоглазый в черном полушубке, а вот второй… Еще недавно Степа наверняка бы испугался. Лицо второго когда-то было русским. Когда-то – потому что теперь лицо исчезло. Не было нижней челюсти, в свете фонаря страшно щерилось несколько уцелевших зубов над открытой черной гортанью. От носа осталась едва половина, сквозь порванную кожу проглядывала желтая кость. Глаза были на месте, но без век и, как показалось – без зрачков…
