В перерыве все окружили Маршанцеву, и она начала читать поздравительные телеграммы.
— От ЦК комсомола, — читала она. — «Поздравляем участниц Отечественной войны, воспитанниц ленинского комсомола с высокой наградой».
Куча телеграмм лежала на столе.
— От летной школы города Энгельса!
Все вспомнили суровую осень 1941 года, когда они прибыли в Энгельс учиться.
— От Батайской летной школы!
Из этой школы вышла сама Маршанцева и большинство летчиц полка.
— От Четвертой воздушной армии. От гончаровского полка, — читала Маршанцева, и девушки радостными аплодисментами встречали каждую поздравительную телеграмму.
— От Московского университета, — продолжала Маршанцева, взглянула на Катю и прочла: — «Гордимся своими студентками, отважно защищающими нашу науку и культуру».
Маршанцева передала телеграмму Кате, и та чуть не расцеловала дорогое приветствие от подруг.
Маршанцева читала все новые и новые телеграммы:
— От «Комсомольской правды»!
Маршанцева сделала паузу и, когда все утихли, отчетливо и медленно сказала:
— А вот телеграмма от мамы Марины Расковой и от ее дочки Тани.
— Тише, — прошелестело по залу.
— «Поздравляем славных девушек-комсомолок, которые откликнулись на призыв Расковой и пошли защищать Родину. Поздравляем вас от всего сердца с высокой наградой.
А. М. Малинина и Таня Раскова».
Маршанцева умолкла, и наступила тишина. Раскова! Все вспомнили о ней, и всем казалось, что она была повсюду вместе с ними. Она вела их в бой. Учила их, заботилась о них. Раскова! Взгляды всех были устремлены на командира. Она заменила им Раскову.
Кате и раньше казалось, что Маршанцева похожа на Раскову, а теперь она увидела в ней черты Расковой, которые бережно хранились в ее памяти. Катя смотрела на дорогое лицо и вдруг почувствовала, что еще не поблагодарила ту, которая сделала из них героев.
И она, забыв все рамки субординации, подбежала к Маршанцевой, обняла ее и поцеловала.
— Спасибо вам, — сказала Катя. И вслед за ней все девушки стали обнимать свою Вареньку Маршанцеву.
— Ах! — воскликнула Катя, когда праздник окончился. — Это был самый счастливый день в моей жизни!
Глава сорок пятая
Пролетая над Дунаем, Гриша фотографировал города на память. Эти города, утопающие в зелени, напоминали ему Кисловодск, лучший город на земном шаре. С каким бы удовольствием он сейчас пролетел над ним вот с этим перспективным аппаратом, сфотографировал бы его, чтобы повесить в своей будущей квартире: город, где он утвердил свое счастье.
Красная Армия вступила в Бухарест. Фашистское правительство генерала Антонеску было арестовано. Новое румынское правительство подписало перемирие с Советским Союзом, а затем объявило войну Германии.
И опять пехота двигалась так стремительно, что авиация отставала от нее. Поэтому в штурмовом полку хотя и сидели в боевой готовности номер один, но летали очень мало.
Как всегда, Гриша и Саша устроились отлично. У них была комната в бывшей королевской офицерской школе, душ, электричество. Саша сейчас же начал проводить радио.
Гриша внимательно осматривал Бухарест. Население убирало развалины, работали весело, с хорошим настроением. Люди согласны были ворочать камни, лишь бы по ним не стреляли. Грише это понравилось. Он думал: «Если и дальше мы будем так стремительно освобождать город за городом, то скоро поедем помогать Белорусскому фронту». В своем письме Катя высказала правильную мысль: чем больше расстояние между ними, тем ближе они стали друг другу. В мыслях они уже не разлучались.
Устраняя девиацию компаса на своем самолете, Гриша посматривал на фотографию Кати, и ему казалось, что она улыбается.
«Ну чего ты смеешься, моя дорогая? Я делаю все правильно и очень быстро. Компас у меня врет градусов на пять, а летать мне скоро придется в трудной для ориентировки местности».
Фотография Кати в кабине самолета очень облегчала его жизнь, словно она помогала ему. Однажды он что-то высчитывал и совсем запутался, никак не мог свести концы с концами. Тогда он взглянул на фотографию: «Катя, помоги!» Она улыбнулась: «Ты, милый, зарапортовался: разве сорок на четыре будет сто двадцать?» А он почему-то именно так и считал. Он рассмеялся и поцеловал портрет: «Спасибо, дорогая!»
На другой день Григорий летал на По-2 передать приказ командования одной из эскадрилий, застрявшей на старом аэродроме. Вернулся усталый, сказал приятелю Сашке:
— Недаром говорят, что авиация — это такая организация, где поздно ложатся, рано встают, ничего не делают, но устают.
Румыния не нравилась ему. Когда они проходили по деревням, Гриша видел такую оскорбительную для человека нищету, что у него сжимались кулаки от ненависти к тому порядку, который заставлял крестьян влачить это жалкое существование. Все они были босы, оборваны, на некоторых стариках не было даже и штанов, одни длинные холщовые рубахи. И это в центре Европы.
Когда Гриша с товарищами заходили в крестьянские хаты, они видели — люди искренне радовались, хотели угостить их, но не было ни хлеба, ни соли. Крестьяне выносили только арбузы, на которых была пыль толщиной в палец, обтирали их о траву и угощали летчиков.
Утром Гриша вышел на берег Дуная. Оказывается, Дунай совсем не голубой, а мутнее и грязнее Кубани. Странно, значит, Штраус ошибался, когда писал вальс «Голубой Дунай». А может быть, в то время он был голубым? Впрочем, тут, наверно, имела место иллюзия — такой хотел видеть композитор действительность. Но Гриша реалист, он видит то, что есть на самом деле.
Прямо перед ним была гора, чем-то похожая на кисловодские горы. (Ох, этот город всегда стоит в его памяти!) На склоне горы приютилась маленькая деревушка, утопающая в садах. Грише захотелось взобраться на эту гору. Он уже направился было к ней, как вдруг увидел самолет По-2. Письма летят!
Он помчался на аэродром. Но, увы, прилетел штурман из дивизии. (Что за организация эта почта! Никогда-то она вовремя не приносит писем. Ждешь их — не дождешься!)
Из дивизии привезли новые полетные карты. Во всех эскадрильях начали изучать новый район. Полеты предстояли трудные. В этих Карпатских горах не очень-то разгуляешься.
Гриша был рад, что им дали хорошую задачу: бомбить 250-килограммовыми бомбами мосты, тоннели и станции.
«Ну что ж, если нет писем, так есть задание. Будем выполнять его».
Глава сорок шестая
Потеряв Румынию, гитлеровцы надеялись удержаться в Болгарии. Болгарское правительство всячески помогало Германии.
Девятого сентября в Болгарии произошел переворот. Народ, не желавший воевать против Советского Союза и в течение всей войны оказывавший сопротивление своему фашистскому правительству, наконец сверг ставленников Гитлера. Новое правительство объявило войну Германии.
Население Болгарии встречало Красную Армию с цветами и флагами.
Двадцатый штурмовой полк приземлился на болгарской земле.
Гриша вылез из кабины. Прямо к нему бежала девочка лет семи. Льняные кудряшки и бантики развевались на ветру, она бежала, раскинув руки, и бросилась к нему на шею. Сердце Гриши дрогнуло от радости. Подхватив девочку, он прижал ее личико к своей щеке и почувствовал такую радость, будто попал домой, будто эта девочка была его сестренкой.
Он шел с ней в толпе крестьян и летчиков до самой деревни. Там их встретило все население. Появился аккордеон, девушки и парни начали танцевать.
Гриша смотрел на этот праздник и удивлялся: словно в гости приехали к друзьям.
К летчикам подошел пожилой болгарин в соломенной шляпе, в клетчатой рубахе. Он подал им поднос с графином и предложил дорогим «братушкам» выпить.
Летчики выпили с крестьянином за дружбу, закусили хлебом-солью и поговорили по душам.
Пролетая над Болгарией, Гриша смотрел на землю, изрезанную на клочки, словно покрытую заплатками. На этих лоскутках и приходится трудиться крестьянам. Неправильно это!
Гриша и сказал об этом. Хотя болгарский язык только наполовину схож с русским, он видел, что крестьяне отлично поняли его. Жестами, глазами они выражали свое согласие с ним, отвечали ему крепким рукопожатием.
Хозяева дома, в котором поселились Гриша и Александр, закидали их вопросами о жизни в Советском Союзе. Гриша рассказывал им без конца. Потом сын хозяйки, двенадцатилетний мальчик, попросил у него книгу: он уже читал по-русски. Гриша порылся в парашютном чехле и нашел «Железный поток» Серафимовича. Мальчик радостно принял этот подарок.
Утром Гриша вышел на Дунай. Кругом было тихо. Он остановился на обрывистом берегу и прислушался к шепоту маленьких волн. На берегу деревья не шелохнутся, притихли, словно хотят понять, о чем задумался этот высокий летчик, остановившийся на границе двух государств.
