Осень сорвала с деревьев пышный убор, они стоят подрагивая, ждут зимы. Листья шуршат под ногами, будто жалуются, как жестоко расправилась с ними осень. Ветра совсем нет, он ушел в горы и собирает там облака, чтобы вечером пригнать свое стадо в равнину. Тихо шумят волны Дуная. В их шелесте слышится какая-то грустная мелодия.
О чем поешь, широкий Дунай, великая славянская река?! Много лет ты поила единое славянское братство. На твоих берегах славянские богатыри крепили дружбу между собой.
Вот стоит на твоем берегу высокий воин освободительной армии, которая идет по земле — сметает зло, утверждает мир и дружбу.
Осенние дожди и туманы все чаше и чаще стали задерживать самолеты на земле. В свободное время Гриша занимался с новичками. Вчера он начал учить их расчетам. Сначала рассказал им, как надо рассчитывать угол сноса по ветру, а потом задумался, как эти вычисления произвести на бумаге. Вот где ему нужна помощь Кати. Пришлось минут двадцать размышлять, и только потом он вывел теорему синусов, не вспомнил, а вывел. А когда вывел — тогда уже и все понял. Одним словом, получилось так: объяснял, объяснял, наконец сам понял, а хлопцы все никак понять не могут. Тут-то и подумал он, какой плохой из него выйдет учитель.
А как они ему нравились, эти молодые орлы из нового пополнения! Веселые, культурные, остроумные. И он занимался с ними с таким усердием, что ему не хватало двадцати четырех часов.
Орлята его уже здорово оперились, правда, иногда бунтуют против «скучных» занятий. Особенно скучно летать «по-пустому», то есть изучать район, но вообще хлопцы работают толково. Гриша был очень доволен.
Возвращаясь с задания, он приказал по радио самому слабому, по его мнению, штурману привести группу на аэродром. И тот, вопреки ожиданию, несмотря на трудности ориентировки, привел группу с такой точностью, что Рудаков только ахнул.
Он торопился сегодня закончить занятия с хлопцами, чтоб выполнить еще одно важное дело. В последнем письме Катя просила его сочинить для нее стихи. Эта просьба очень озадачила его. Он многое умел в жизни, но стихов никогда не писал. Просто не приходило в голову. Но если Катя попросила, он должен выполнить.
Для этого прежде всего надо достать настоящую бумагу.
И вот он взял белоснежный лист, сложил его пополам, наверху написал:
«Самым жутким образом — секретно!!!»
Это означало, что она должна была читать письмо одна и не показывать подругам.
Он долго сидел, буравя кончиком ручки ямочку на подбородке. Выкурил пачку папирос и наконец сочинил:
Я сейчас летаю над Дунаем,Как летали мы в Крыму с тобой,Но теперь мы оба точно знаем,Скоро кончится жестокий бой,Знаю я: мы скоро будем вместе,Солнце путь нам ярко озарит.Для тебя одной пою я песню,Вот что эта песня говорит:«Сколько бы мы вместе не летали,Летчик все же человек земной,Позабудь сомненья и печали,На земле не знаю я иной.Только ты одна меня тревожишь,И тобой одною я живу,Милая, не верить ты не можешь,Ты со мной во сне и наяву…»
Стихи, может быть, и плохие, но в принципе все ясно. Если Катя отнесется строго и раскритикует, то уж больше не попросит его заниматься непривычным для него делом. Да это и правильно будет: не умеешь петь по-соловьиному, так нечего каркать.
Только Гришу покинуло вдохновение, как с шумом и смехом вернулись товарищи из клуба. Александр, хлопнув Гришу по спине, спросил:
— Что пишешь?
— Стихи.
Веселов посмотрел на него сочувствующим взглядом, вздохнул:
— Уже до этого дошло?! Ну, пиши, пиши… — Он лег на койку, чтобы не мешать Грише, и уснул.
Гриша продолжал свое письмо:
«Не помню, где я слышал такое выражение: «Тоска, как вино, со временем крепче становится». Это, Катенька, сейчас я особенно сильно чувствую. Я хочу тебя видеть, чем дальше, тем сильнее. Каждую свободную минуту я смотрю на твою карточку. Почему ты так мало пишешь мне? Может быть, ты рассуждаешь так: меньше писем — труднее испытание? Но ты же знаешь, что я выдержу любое испытание».
Глава сорок седьмая
В старинном парке сдержанно шумели липы. По занесенным снегом аллеям пронесся «виллис» и остановился у подъезда с высокими колоннами. По мраморным ступеням застучали сапоги, и высокие комнаты помещичьего дома наполнились веселым гомоном. Словно свежий ветер ворвался в мертвый дом.
Девушки разбежались по комнатам. Вот где можно наконец отдохнуть после леса и землянок!
Прусский помещик до последнего часа ждал, что фашисты защитят его. Он бежал, не успев отключить свою электростанцию, не успев захватить багаж. Кровати были аккуратно убраны, в столовой накрыт стол на пять персон.
Но больше всего обрадовала девушек ванна и горячая вода.
Девушки бродили по комнатам, разглядывая картины, ковры, белую мебель с золотой инкрустацией.
Кто-то, пройдя через вторую спальню, открыл маленькую дверь. Там была комната со стеклянным потолком, уставленная шкафами с книгами.
— Библиотека! — восторженно воскликнула Катя.
Книги! Сколько времени она не видела их! Да вряд ли ее мозг мог сейчас воспринимать прочитанное; он был так напряжен, что ничего постороннего для Кати не существовало.
Она вышла в сад. Темно, ни звезд, ни горизонта, только ветер свистит в деревьях. Метет поземка. Но Катя внимательно приглядывается, чутко прислушивается… Гул передовой стихает. И это говорит о том, что враг снова отступает.
Настроение было такое хорошее, что решили устроить концерт и танцы. Даша составила программу. Она должна была петь, так как считалась лучшей певуньей.
Катя просила:
— Спой мою любимую «Спит деревушка в синих сугробах…»
— Хорошо, — шутила Даша, — принимаю заявки.
— Вот это правильно, — подхватила Марина, — а для меня спой арию Татьяны: «Онегин, помните, моложе, я лучше, кажется, была! И я любила вас!» — протянула она нежно, и все засмеялись.
— Странный заказ, чем он вызван? — поинтересовалась Даша.
Катя тоже с недоумением посмотрела на Марину. Но в это время внимание всех привлек «виллис», промчавшийся по парку. Почта! В доме зашумели. Девушки бежали к дверям. Одна Катя осталась на месте: знала, что принесут ей письмо.
Вот уже кто-то шаркает по паркету зала, распахивается дверь, вбегает Марина:
— Танцуй, тебе письмо!
— В другой раз станцую, когда музыка будет. Спасибо. А тебе не написал Веселов? Гриша обещал взять его в оборот.
Марина лукаво подмигнула и указала на нагрудный карман:
— Передай Грише от меня спасибо за то, что приучил Сашу писать мне. Напиши, чтобы не позволял ему заглядываться на других девушек. Понятно?
Но Катя уже углубилась в свое письмо.
«Дорогая моя, ну как ты там на своем «маленьком» воюешь? Что-то мне не нравится такая регулировка движения. Нужно бы нам с тобой поменяться местами дислокации, а то получается — ты на передовой, в максимальной опасности, а я вроде как в тылу. Сегодня, отложив учебник математики, я начал перечитывать твои письма и расстроился. Ты пишешь, что мои стихи понравились тебе… Это значит, что ты отнеслась к ним не критически. А я дал себе слово больше никогда не каркать. У нас в полку нашлась книга стихов Маяковского — вот человек с головой. Я прочитал ее не отрываясь и увидел, что его стихи стоят выше моих примерно на потолок Ил-2.
Прошу тебя, Катенька, указывать точнее твои координаты. Я использую малейшую возможность, чтобы увидеть тебя, Я смотрю на карту и каждый день высчитываю, сколько остается до тебя.
Много мне хочется тебе сказать, но надо иметь совесть, военная цензура, наверно, и так проклинает меня. Ведь полагается писать только на одном листе, а я уже на третий перешел. Уж допишу его. Если будут выбрасывать лишние листки, пусть выбросят этот, последний.
Ну заканчиваю, а то друзья избить меня собираются за то, что я много керосину сжег.
Целую множество раз».
Катя, наверно, долго бы еще перечитывала письмо, но пришла Даша, скучная, тихая, совсем не похожая на себя. Катя мгновенно убрала листки, заметив, с какой завистью Нечаева смотрит на них.
— Не получила от Ивана?
— Наверно, занят, — вздохнула Даша. Сделав над собой усилие, она сказала: — Пойдем в парк. Вылеты отменены до определения новой площадки. Речкина собирает желающих на экскурсию, посмотреть иностранную землю.
До обеда оставалось не меньше двух часов. Катя с удовольствием посидела бы дома, сочиняя письмо Грише, но надо было рассеять печаль Даши. Она спрятала письмо в свою красную папку и стала одеваться.
На улице громко разговаривали девушки. Кто-то затеял игру в снежки. Даша, выбежав на крыльцо, мигом скатала тугой снежок и швырнула в Катю. Катя погналась за ней, нагибаясь на ходу и хватая липкий снег. Но разыграться не успели. На балкон выбежала связистка и крикнула:
