Девушки остановились около рейхстага, чтобы рассмотреть его издали. Еще одна груда развалин.
Летчицы стали карабкаться вверх и подошли вплотную к рейхстагу. Все стены его были исписаны автографами. «Это неплохо, — подумала Катя, — рейхстаг будет стоять как памятник победителям. Надо и нам оставить свой след». Она подняла валявшийся тут же кусок мела и написала:
«Прилетели в Берлин с Волги.
Летчицы Нечаева, Румянцева».
Катя крикнула подругам:
— Идите распишитесь!
Марина охотно взяла у нее мел и крупными буквами написала:
«М. Черненко».
Передала мелок другим, и все подписались:
«Н. Мельникова, Федотова, Малахова…»
Недалеко от них остановилась группа офицеров. Лейтенант, встав на каменные обломки, писал размашистыми, крупными буквами:
«Да здравствует мир!»
Катя невольно вскрикнула:
— Павел!
Лейтенант обернулся, посмотрел на нее и бросился навстречу:
— Ты ли, Катя!
— Здравствуй, Павел! Вот и увиделись! Поздравляю с победой!
— Спасибо! И я поздравляю! Можно тебя поцеловать?
— Только не крепко.
— Почему?
— Цензура не позволяет, — пошутила Катя, косясь на Гришу. — Познакомься с моим мужем.
Павел отшатнулся:
— Ты вышла замуж? Когда?
— Вчера.
Она подозвала Гришу:
— Это мой университетский товарищ Павел Березин.
— Очень приятно! — сказал Гриша.
Павел окинул Гришу критическим взглядом и не нашел, к чему бы придраться: «Парень что надо».
Гриша стоял около них и молчал. Молчанием он торопил Катю — пора идти. Катя начала прощаться:
— До свидания, Павел, до встречи у памятника Ломоносову.
— Теперь эта встреча, пожалуй, будет ни к чему! — заметил Павел.
— А дружба? Дружбу ты ставишь ниже любви?
— Не всегда.
— Тогда приходи обязательно!
Вернувшись домой, Гриша заметил, что Марина и Веселов чем-то встревожены: они вели какие-то бурные разговоры.
Вечером Марина пошла к Маршанцевой:
— Товарищ командир, можно обратиться по личному делу?
— Обращайся, слушаю, — Маршанцева насторожилась, словно угадывала, о чем будет просьба.
— Товарищ командир, — запинаясь, начала Марина, — разрешите мне тоже выйти замуж…
«Так и есть», — подумала Маршанцева с неудовольствием и, чтобы скрыть это, начала расспрашивать девушку о женихе. Знает ли она его характер? Проверила ли она свои чувства? Может быть, между ними еще и нет любви, а только одно увлечение?
— Нет, нет, — запротестовала Марина, — мы давно и крепко любим друг друга.
— Ну что ж, я согласна, выходи. Мне он кажется хорошим человеком. Желаю тебе счастья. Вы думаете после демобилизации жить в Москве?
— Да, он перейдет в Гражданский воздушный флот, а я буду учиться.
— Вот и хорошо, позовите меня на свадьбу! Я тоже буду в Москве.
Марина изумленно посмотрела на нее:
— Товарищ командир, вы меня не так поняли, я хочу сегодня свадьбу справить.
— Сегодня! — в свою очередь изумилась Маршанцева. — Час от часу не легче! Как же так сегодня? Ведь надо же подготовиться. Я вчера истратила все лимиты, теперь надо экономить.
— А нам ничего не надо… За общим ужином вы объявите о нашей свадьбе. Вот и все.
Маршанцева задумалась. Вчера одной сделали свадьбу, сегодня другой, а завтра третья захочет? Нет, надо это пресечь. Но если вчера разрешили одной, то почему сегодня я запрещаю Марине? Нельзя же ее обидеть!..
— Я согласна, но только ты не обижайся, если ужин будет скромным.
— Нам ничего не надо! — воскликнула Марина. — Мы так, по-товарищески!
— Ну, хорошо, — согласилась Маршанцева. Она тут же подумала, что гости из соседних полков принесут по бутылочке вина — и свадьба будет настоящая.
И она приказала поварихе постараться, чтобы все было пышно, торжественно и вкусно.
— Захватить вина? — сговаривались летчики, получившие новое приглашение в полк Маршанцевой. — Это можно! — И захватили кто сколько мог донести.
В полку Маршанцевой пировали второй вечер. И весть об этом разлетелась по всем полкам, расположенным невдалеке.
Самолет за самолетом стал прибывать на аэродром. Знакомые по Кубани, по Кавказу летчики выходили нарядные и торжественные, шли прямо к командиру.
— Что-о? Опять свадьба! Нет, нет, нет! — решительно отказывала Маршанцева всем женихам. — Не могу! В Москве приглашайте меня. Прибуду с удовольствием.
Опечаленные женихи разлетелись, девушки успокоились. Не так уж долго осталось ждать.
И вот в полк прибыл долгожданный приказ. Все собрались на последнее партийное собрание. Последний раз с ними говорила командир полка:
— Дорогие мои, ну вот наш славный полк закончил боевой путь в Берлине. Дадим себе слово, что и в мирных условиях, в труде и в учебе, будем требовательны к себе, как гвардейцы, будем настойчивы, как гвардейцы, будем честны и дружны, как гвардейцы. Будем всю жизнь помнить наших подруг, павших смертью храбрых, будем всю жизнь чтить память нашей старшей подруги Марины Расковой.
После командира слово взяла комиссар:
— Кончилась наша боевая жизнь, но мирная жизнь только начинается. Я хотела бы, чтоб наш полк вошел в эту мирную жизнь как дружный коллектив, чтобы все мы во всех случаях жизни помогали товарищу, заботились друг о друге и завоевывали славу в мирном труде и учебе. Пусть слово «дружба» будет нашим паролем в новой жизни, которую мы начинаем с завтрашнего дня. — Кате вдруг стало грустно: «Вот и кончилась наша совместная жизнь, борьба, радость побед! Каждый отныне пойдет своим путем, и только редко-редко, совсем случайно встретишь кого-нибудь из подруг, взволнуешься, вспомнишь о прошлом, и оно озарит тебя светом пережитой опасности и отблеском победного салюта… Какими мы будем завтра? Изменимся или останемся верны тем высоким идеалам, которые поддерживали нас в самые трагические минуты и помогали самым высоким надеждам… Мир знает немало примеров чистой и искренней дружбы и любви. Но то, что объединяло нас, стоит выше всех этих примеров. Может быть, только железная сплоченность партии, коллектива одинаково мыслящих и борющихся за одно дело людей и могла так объединить нас. И как будет жаль, если мы разъедемся в разные стороны и никогда ничего больше не узнаем хотя бы об одной из нас… Нет, так не должно быть!»
Она вдруг попросила слова и заговорила о том, что взволновало ее. Нет, она не может расстаться с друзьями! И она предлагает хоть один раз в году встречаться всем, всем… Она не может всех пригласить к себе домой, да и не найдется во всем мире такого дома, который мог бы вместить в себя всех ее боевых друзей. Для них нужна самая большая площадь города, где бы они могли собраться, скажем, второго мая каждого года, на другой день самого веселого праздника мира, взглянуть друг на друга и отчитаться за все, что успели они сделать за истекший год…
Она считает, что эти встречи обогатят их жизнь, заставят каждую из них думать не только о себе, но и обо всем полковом товариществе. И место такое есть: в центре Москвы, напротив Большого театра, ежегодно утром второго мая, чтобы затем весь день провести вместе, как провели мы вместе эти четыре военных года…
— А если кто на Кубань или в Сибирь уедет? — тут же спросила практичная Даша.
— Ну что ж, если нельзя будет приехать в отпуск, пусть напишет в нашу мирную штаб-квартиру по адресу: Московский университет, математический факультет, студентке Рудаковой. А я отвечу каждой. Я хочу стать техническим секретарем нашего мирного полка…
— Девочки, а как здорово придумано! — воскликнула Маша Федотова, которая до этого выглядела самой грустной из всех. У нее-то — все это знали — никакой семьи не было, а теперь весь полк так и оставался ее семьей. — А как интересно-то, ведь только подумать, мы же не знаем, какими мы будем через год, через два, через пять лет!
Да, какими мы будем? Мы еще и сами не знаем этого, но мы знаем другое: мы будем строителями, создателями нового мира, перед нами распахнуты двери в будущее, которое мы сами отстояли в боях. И ясно, что через пять-шесть лет на площади Свердлова перед Большим театром соберутся ученые, инженеры, партийные работники — хозяева большой советской земли!
Голосования не было. Все вскочили с мест, окружили Маршанцеву и Речкину, стали упрашивать их взять на себя руководство новым, «мирным» штабом, а потом еще долго сидели тесной группой, пели песни полка, вспоминали погибших подруг.
В тот же день за Рудаковым пришел самолет, и Катя вылетела вместе с мужем в двадцатый штурмовой. Там его ждал вызов в академию, и наутро они вылетели в Москву.
Под крыльями промелькнула Москва-река, плотины на канале, дома-коробки стали увеличиваться, и вот открылся весь простор Центрального аэродрома.
