В свои тридцать лет Себ Сорож был крупным, крепким парнем, преисполненным радости жизни. Трудно было бы найти менее наивного человека, хотя обычно, и особенно с женщинами, он в качестве дополнительного средства обаяния напускал на себя этакое простодушие. Свое настоящее имя, Себастьян, он бы и сам забыл, не приходись ему время от времени подписывать официальные документы. Кто-то не без оснований сказал о нем, что он внес поэтическую нотку в полицию своей страны.
Этим утром, придя в «контору», он услышал от одного из коллег:
— Себ, патрон вас спрашивал.
— Хорошо, — ответил Себ.
И постучал в дверь кабинета главного комиссара Трепье.
— Войдите! — послышался вялый голос.
Инспектор вошел к кабинет и в который раз поразился грустному выражению лица своего начальника. Между тем оно было неизменно, а причина крылась в фамилии комиссара[9].
Конечно, она не мешала ему, как он любил часто повторять, идти «своим путем», но больше подошла бы автору-юмористу, чем комиссару полиции. Трудно не заметить, что равная доля язвительной иронии и цинизма окрашивает речи, как человека неутешного в потере любимой жены, так и озлобленного или страдающего от больной печени бюрократа. Таким образом, значительная причина, благородные страдания и мелкая, даже смешная вещь имеют одинаковые последствия. Попробуйте-ка различить их и сказать: «Этот мучается от любви. А тот — страдает аппендицитом». Все это относилось и к комиссару Трепье. В том смысле, что, обладая романтически красивой внешностью, Трепье не верил в любовь; и если весь он казался преисполненным ленивого изящества, если его чистый лоб отражал страдания, а в глазах едва скрывалась застарелая, продолжительная тоска, так это лишь оттого, что не мог утешиться в одном горе: его фамилия — Трепье.
Зная все это, Себ старательно избегал называть шефа по фамилии. Он говорил: «Да, патрон» или: «Шеф, решено», благодаря чему числился среди счастливчиков, которым доводилось видеть время от времени на тонких страдальческих губах начальника мимолетную улыбку.
Однако нынешним утром, зайдя в кабинет комиссара и услышав: «Сорож, у меня прекрасное дело для вас», инспектор ответил:
— В самом деле, господин Трепье?
Комиссар с упреком взглянул на Себа и, сделав над собой усилие, продолжил:
— Вы поедете в Сент-Круа, что в двух километрах от Брюгге. За два дня там убили двух человек… Держите, вот полученная мною телеграмма.
— Спасибо, господин Трепье, — обронил Себ, беря телеграмму.
Комиссар вздрогнул. Опять! У инспектора какой-то зуб на него?
Себ Сорож ничего не заметил. Он читал:
«Серьезное дело. Один человек задушен неизвестным предпоследней ночью, другой этой ночью. Срочно вышлите лучшего инспектора».
Внизу стояла подпись: Эрали.
— Но, — простодушно сказал Себ Сорож, возвращая телеграмму, — вы заметили, господин Трепье, написано: «лучшего инспектора».
На сей раз комиссар так дернулся, что его подчиненный в момент вернулся с небес на землю. Как он неосторожен! Еще чуть-чуть, и его продвижение по службе встанет под вопрос. Неважно, что лишь любовь тому причиной, что неприятная перспектива расследовать дело вдали от города, где живет невеста, заставила его забыть о невинной мании комиссара Трепье. Нужно быстро исправлять положение, или…
Себ исправил.
— Разумеется, шеф, — сказал он, — я выеду, когда скажете. Вы хорошо знаете, патрон, что можете всегда рассчитывать на меня!..
Комиссар облегченно вздохнул:
— Именно потому, что судебный следователь Брюгге господин Эрали просит выслать лучшего инспектора, я подумал о вас, Сорож, — пояснил он. — Поверьте, мне жаль нарушать ваше предвкушение медового месяца, но дело крупное. Вы поймете это из брюгжской газеты, можете забрать ее и почитать в машине…
— В машине? — удивился Себ.
— Совершенно верно, — ответил комиссар, — я предоставляю свою машину в ваше распоряжение… Вы понимаете, нельзя терять ни минуты.
«Хо! Хо! — подумал Себ. — Его собственная машина, будьте любезны!.. В таком случае, это, должно быть, чертовски серьезно?»
— Патрон, вы позволите мне заехать поцеловать невесту на прощание?
— Я, конечно, не могу отказать вам в этом, — согласился Трепье. — Однако, — добавил он с улыбкой, — поцелуйте ее только один раз… Жизнь людей в Сент-Круа под угрозой.
Он встал:
— Мой шофер ждет вас внизу за рулем. Если у вас будут неприятности из-за превышения скорости, я все беру на себя.
Он пожал руку инспектору:
— До свиданья, Сорож… Еще раз, поверьте, мне жаль возлагать на вас эту работу, тем более что она небезопасна… На самом деле, боюсь, вам придется рисковать жизнью… Но дело прежде всего, не так ли?
— Конечно, — глухо отозвался Себ и вышел.
«Черт! — размышлял он, торопливо спускаясь по лестнице. — Черт и еще раз черт! Какая гнусная профессия!..»
Но, что бы ни думал он в этот момент, свою «гнусную профессию» Себ обожал. Однако он так же обожал и свою невесту и сейчас со странным щемящим чувством в сердце спрашивал себя, выдержит ли его уже вошедшая в поговорку храбрость испытание любовью.
Раньше он рисковал «сложить голову», и только. Теперь, если дело обернется плохо, прекрасные девичьи глаза заполнятся слезами из-за него… Да, все переменилось.
* * *
Только когда мощный автомобиль комиссара на полной скорости уже мчался к Брюгге, Себ Сорож решил: пожалуй, к лучшему, что ему не удалось повидаться с невестой перед отъездом.
Разумеется, в тот момент, когда открывшая дверь служанка сообщила ему, что девушки нет дома, он почувствовал крайнее разочарование и чуть было не отложил отъезд. Но сейчас, глядя сквозь запотевшие стекла на летящие навстречу с безумной скоростью чахлые деревца, окаймлявшие дорогу, с каждым оборотом колеса удаляясь от возлюбленной, он понимал, что свидание с ней лишь отняло бы часть его сил. Скоро она вернется домой и найдет нежное послание, в спешке нацарапанное им, и будет уже слишком поздно пытаться задержать его… Решительно, все к лучшему.
«И все же, — нашептывал на ухо таинственный голос, — если бы она поцеловала тебя, ты бы чувствовал себя сильнее…»
Себ Сорож заглушил этот несвоевременный голос и, устроившись поудобнее на подушках автомобиля, закинул ногу на ногу, закурил сигарету и развернул газету, час назад полученную от комиссара.
Первая страница практически целиком посвящалась убийствам в Сент-Круа. Через каждые пять строчек звучали призывы о помощи, требование к полиции принять меры и сотни неуместных комментариев.
Себ Сорож пренебрег деталями и прочитал только изложение фактов. Так, он узнал, каким образом Аристид Виру, коммивояжер, торговавший шелковыми изделиями и разной мелочью, позапрошлой ночью около одиннадцати часов был найден задушенным на Центральной улице. Неизвестный убийца использовал шнурок, чтобы покончить с жертвой и ничего у нее не взял.
— Шнурок… — прошептал Себ Сорож, опуская газету на колени.
Ему припомнился рассказ одного из друзей о том, как во время войны он, совершая вылазку, потерял нож и ему пришлось воспользоваться шнурком, чтобы заставить молчать немца. Да, простой шнурок в умелых руках может превратиться в опасное оружие…
Вернувшись к газете, он прочел, как судебный следователь, заработавшись прошлой ночью допоздна в кабинете деревенской управы, возвращался в гостиницу и лично наткнулся на распростертое на тротуаре бездыханное тело Артура Гитера, аптекаря в Сент-Круа.
Статья не уточняла, была ли вторая жертва убита тем же способом, что и первая, и обворовали ли ее, но заключительные абзацы надолго задержали внимание инспектора.
Вот они:
«Свидетели заявляют, что г-н Гитер срочно покинул гостиницу «Белая Лошадь». У большинства из них сложилось впечатление, будто он хотел что-то сообщить судебному следователю относительно первого убийства, совершенного в Сент-Круа. Он расспрашивал бургомистра, где можно застать судебного чиновника, и труп был обнаружен неподалеку от деревенской управы, где, как ему сообщили, г-н Эрали собирался работать допоздна.
Соответственно, можно считать установленным, что аптекарь намеревался срочно связаться с судебным следователем, чтобы предоставить ему важную информацию… Не для того ли, чтобы помешать ему в этом, его убили?..»
X. Цвета крови
Вернувшись после повторного визита к Антуану Лабару в кабинет бургомистра, Эрали и Де Миль застали там Себа Сорожа, ожидавшего их в компании Анона, заместителя королевского прокурора.
Они давно знали друг друга, так что Анон заявил инспектору:
— Теперь, когда вы здесь, Сорож, я могу со спокойной совестью вернуться в Брюгге. Еще до конца недели вы мне сообщите об аресте таинственного убийцы, повергшего в ужас эту почтенную деревню…
