Он прицелился и нажал на спусковой крючок. Опять осечка. Пистолет не стрелял. Майор поднялся на колени, протирая глаза и яростно рыча. Адриан ударил его ногой, метя в висок. Голова майора откинулась назад, но он успел лягнуть, ударить Адриана по ногам, тот отскочил, ощутив резкую боль в коленях.
Он не смог устоять на ногах и упал, откатившись вправо. Майор вскочил, все еще вытирая глаза от крови. Эндрю прыгнул на непрошеного гостя, выставив вперед ладони наподобие двух страшных клешней, стараясь схватить брата за шею. Адриан шарахнулся от него и больно ударился о край гроба. Майор уже не владел собой. Издав яростный вопль, он потерял равновесие и упал, угодив рукой в кучу земли и обломков цемента. От этого удара в воздух взметнулась земля, камень и снег.
Адриан перемахнул через могильную яму. У дальнего ее края лежал брошенный Эндрю металлический штырь. Майор кинулся за ним. Он с воплем прыгнул на Адриана, сцепив руки над головой, изготовившись, как молотом, нанести удар — словно чудовищная птица, что кричит, прежде чем убить жертву. Но Адриан уже сжал в руках металлический штырь и рывком всадил его в рухнувшего на него сверху врага.
Острие вонзилось Эндрю в щеку. Хлынула кровь.
Адриан отскочил прочь, насколько позволяли измученные ноги, и отбросил металлический штырь. Он увидел пистолет майора, лежащий на плоском камне, и потянулся за ним. Пальцы нащупали рукоятку.
Металлический штырь со свистом рассек воздух и чиркнул по плечу, разорвав рукав свитера. Удар отбросил его к самой кромке плато. В страхе он прижал руку с пистолетом к груди и, едва сделав это, понял, что майору только того и надо было. На него обрушился град комьев земли, камней и обломков цементной плиты. Убийца из «Корпуса наблюдения» решил ошеломить его внезапной атакой. Острые осколки рассекли ему кожу на лице, земля попала в глаза, он перестал видеть.
И выстрелил. Руку отдачей отшвырнуло назад; пальцы тряхнуло вибрацией.
Он попытался встать на ноги, но тут тяжеленный ботинок обрушился ему на шею. Падая, Адриан схватил ногу брата и сразу же почувствовал, что верхняя половина его тела балансирует над бездной: он упал на самый край утеса. Адриан откатился влево, не выпуская ногу Эндрю, и нащупал стволом пистолета голень.
Он нажал на спусковой крючок.
В воздух взметнулись фонтаны крови, ошметки мяса и кости. Майор рухнул на камни. Его правая нога ниже колена превратилась в кровавое месиво. Адриан пополз было в сторону, но остановился: силы его покинули, стало нечем дышать. Приподнявшись на локте, он взглянул на Эндрю.
Майор катался по камням, издавая душераздирающие вопли. В уголках его рта вскипала кровавая пена. Он с усилием поднял голову и попытался встать на колени, устремив безумный взгляд на искалеченную ногу. Потом посмотрел на своего палача и завизжал:
— Помоги мне! Ты же не бросишь меня здесь умирать! Ты не имеешь права! Дай мне рюкзак. — Он закашлялся, поддерживая одной рукой раненую ногу, а другой, дрожащей, указывая на свой альпийский рюкзак, прислоненный к гробу. Эндрю истекал кровью. Он умирал.
— Я не вправе оставлять тебя в живых, — пробормотал Адриан, с трудом переводя дыхание. — Ты хоть понимаешь, что натворил? Скольких людей убил?
— Убийство — это способ действия! — заорал майор. — Вот и все.
— Способ действия! А кто решает — применять его или нет? Неужели ты?
— Да! И такие, как я! Мы знаем себе цену, свои силы. А вы, такие, как ты... О Боже, ради всего святого, помоги мне!
— Ты устанавливаешь правила. А все должны им подчиняться?
— Да! Потому что мы хотим этого. А все прочие не хотят. Ждут, когда для них придумают правила. Ты не можешь этого отрицать!
— Я это отрицаю! — тихо сказал Адриан.
— Значит, лжешь! Или просто дурак! О Боже!.. — Голос майора сорвался, и он надрывно закашлялся. Эндрю схватился за живот, посмотрел на изуродованную ногу, потом на кучку выкопанной им земли, потом снова на Адриана.
— Вот здесь. Здесь...
Майор пополз к могиле. Адриан встал на ноги, не в силах отвести взгляд от страшного зрелища. Еще тлевшее у него в душе сострадание требовало, чтобы он выстрелил и оборвал мучения умирающего. Он увидел ларец из Салоник, присыпанный землей. Полусгнившие доски ящика были отодраны, под истлевшим картоном поблескивал металл. Металлические ободья были разрушены выстрелами, на ларце лежала свернутая веревка. На обрывках истлевшего картона виднелись полустершиеся знаки: терновые венцы и распятия.
Они нашли ларец.
— Ты понял? — прошептал майор. — Вот он. Вот ответ. Ответ!
— На что?
— На все! — На несколько мгновений у Эндрю закатились зрачки, так что показались белки. Эндрю говорил обиженным тоном, точно капризный ребенок, указывая правой рукой на могилу. — Теперь он мой. Ты не имеешь права вмешиваться. Все! Теперь ты должен мне помочь. Я разрешаю. Помнишь, я всегда позволял тебе оказывать мне помощь? — закричал майор.
— Ты всегда сам решал, Энди, когда разрешить мне помочь тебе, — тихо сказал Адриан, пытаясь осмыслить этот детский лепет, пораженный словами брата.
— Конечно, я! Так и должно было быть. Я всегда принимал решения. Я и отец.
И Адриан вдруг вспомнил слова матери: «Он видел плоды силы и власти, но никогда не понимал, какая ответственность лежит на плечах сильного. Ему неведомо чувство сострадания». В Адриане заговорил юрист.
— Что мы будем делать с ларцом? Теперь, когда мы его нашли, что с ним делать?
— Используем его! — прохрипел майор, бросив камень в могилу. — Используем, используем! Все исправим! Мы им скажем, что иначе все уничтожим!
— А если нет? А если до этого ларца никому нет дела? А если в нем и нет ничего?
— А мы скажем, что есть! Ты не знаешь, как это сделать! Мы же можем сказать, что нам взбредет в голову! Да ведь они будут ползать у нас в ногах, умолять...
— Ты хочешь именно этого? Чтобы они ползали и умоляли?
— Конечно! Они же слабаки!
— А ты — нет?
— Нет. И я это доказал. Я не раз доказал. — Майор поперхнулся и мучительно сглотнул. — Ты думаешь, что видишь то, чего не вижу я! Ошибаешься! Я все прекрасно вижу, да только мне на это наплевать, это не имеет значения. То, что тебе представляется таким уж невероятно важным... просто не имеет никакого значения! — Эндрю выкрикнул последние слова, будто раскапризничавшийся ребенок.
— О чем ты, Энди? Что, по-твоему, я считаю таким невероятно важным?
— Людей! То, что они думают! Это не важно! Это не имеет ни малейшего значения! Отец знает это.
— Ты ошибаешься, ты так ошибаешься, — тихо прервал его Адриан. — Он умер, Энди. Он умер на днях.
Взгляд майора стал чуть более осмысленным. В нем была радость.
— Ну, значит, теперь все мое! Все мое! — Он снова закашлялся, глаза опять стали блуждать. — Они должны понять. Они все просто пустое место!
— А ты — нет?
— Да! И не сомневаюсь в этом. А ты сомневаешься. Все никак не можешь решиться!
— Ты решительный, Энди!
— Да, очень решительный. Это самое главное.
— А люди — просто пустое место. И значит, им нельзя доверять.
— Что ты мне пытаешься доказать? — Майор шумно вдохнул, его голова откинулась назад, потом упала на грудь, и на губах показалась кровь.
— Да то, что ты трус! — заорал Адриан. — Ты всегда жил в страхе! И до смерти боялся, как бы кто-нибудь этого не понял! В твоих доспехах зияет гигантская трещина... урод!
Из груди майора вырвался жуткий вопль — нечто среднее между гневным восклицанием и беспомощным всхлипыванием:
— Это ложь! Ты чертов краснобай...
И вдруг он осекся. Под слепящим альпийским солнцем произошло невероятное. И Адриан понял, что если останется стоять, то погибнет. Майор выдернул руку из могилы, сжимая в кулаке веревку, затем, поднявшись, стал ею размахивать над головой. К другому ее концу был привязан гигантский крюк с тремя зубцами.
Адриан отскочил влево и выстрелил из тяжелого пистолета в обезумевшего убийцу из «Корпуса наблюдения».
Грудь майора разорвало. Стиснутая стальной хваткой веревка по инерции сделала еще несколько витков в воздухе: трезубый крюк вращался над головой точно сорвавшийся с оси гироскоп. Майор перевалился через край скалы и рухнул вниз, его вопль повторило эхо, наполнив воздух звучавшим в нем ужасом.
Внезапно веревка задрожала, натянувшись, забилась на тонком настиле потревоженного снега.
Из могилы донесся металлический лязг. Адриан обернулся. Веревка была привязана к стальному обручу, обнимающему ларец. Обруч лопнул. Теперь ларец можно открыть.
Но Адриан не стал этого делать. Он подскочил к краю плато и заглянул в пропасть.
Под ним висело тело майора. Трезубый крюк вонзился ему в шею. Один зубец, проткнув горло, торчал изо рта.
Адриан вытащил из ларца три запаянных металлических контейнера и уложил их в рюкзак Эндрю. Он все равно не смог бы прочитать древние рукописи. Да ему и не надо было этого делать: он знал, что лежало в каждом контейнере. Все три были невелики по размеру. Один был плоский, толще прочих, — в нем хранились рукописи, собранные полторы тысячи лет назад константинскими учеными, исследовавшими, как они считали, поразительный теологический алогизм — признание святого человека единосущим с Создателем. Над этой проблемой придется поломать голову новым поколениям ученых. Второй контейнер представлял собой короткий цилиндр. В нем лежал арамейский свиток, тридцать лет назад настолько перепугавший влиятельных политиков Европы, что в сравнении с этим документом померкли даже стратегические планы операций Второй мировой войны... Но был еще и третий контейнер — тоже плоский, не более восьми дюймов толщиной и около десяти длиной, в котором содержался самый удивительный документ из всех — исповедь на куске пергамента, вынесенная из римской тюрьмы около двух тысяч лет назад. Именно этот резервуар — черный, изъеденный ржавчиной посланец древности — и был самым ценным сокровищем константинского ларца.
