Этот вывод был столь же бесполезным, сколь бесполезен был в этом мраке фонарик. Выстрелы раздались на той стороне. Оттуда. Теперь ему нечего терять, разве что остатки здравомыслия. И он побежал туда, в ту сторону. В ушах у него все еще отдавалось эхо выстрелов, прозвучавших несколько секунд назад.
Чем быстрее он бежал, тем больше выравнивался его курс. Он прокладывал себе тропу в девственном лесу, раздвигая ветки, пригибая их к земле, приминая все, что попадалось на пути.
И он увидел просвет. Выбившись из сил, Адриан упал на колени в каких-то тридцати футах от опушки. Серые камни, припорошенные снегом, завиднелись за поредевшим строем деревьев. Скалы уходили резко вверх, выше самых высоких деревьев. Он был у подножия третьего плато.
Как и его брат. Убийце из «Корпуса наблюдения» удалось сделать то, что, по мнению Гольдони, он был сделать не в состоянии: он применил записи полувековой давности к теперешним условиям. Было время, когда один брат гордился другим братом, эти времена миновали. Сейчас существовала лишь необходимость остановить его.
Адриан попытался больше не думать об этом, задаваясь лишь одним вопросом: сможет ли он поставить последнюю точку, когда для этого наступит подходящий момент. Момент мучительного решения, который сравнить ни с чем невозможно. Сейчас ему казалось, что сможет. Он думал об этом спокойно, отрешенно, хотя и с холодной печалью. Ибо это был единственный, пусть страшный, но неоспоримый ответ хаосу и кошмару.
Он убьет брата. Или брат убьет его.
Он встал на ноги, медленно вышел из леса и сразу нашел каменистую тропу, отмеченную на карте Ляйнкрауса. Тропа опоясывала склон горы несколькими извивами, которые уменьшали угол восхождения, закручиваясь по часовой стрелке к вершине. Ибо, чтобы подняться на плато, по воспоминаниям Пауля Ляйнкрауса, нужно было преодолеть довольно высокий утес. Он ходил по этой тропе только два раза в жизни — в первый и второй годы войны, когда был еще совсем мал. Возможно, утес окажется и не таким высоким, каким когда-то показался мальчишке. Но Пауль точно помнил, что они тогда взбирались по деревянной лестнице.
Печальный ритуал поминовения мертвого и детское упоение радостью жизни, сказал ему Пауль Ляйнкраус, плохо соответствуют друг другу. Подняться на плато можно и другим путем, недоступным для стариков. Но мальчишка, скучавший на поминальной службе, тщательно обследовал этот второй маршрут. Он начинался у края почти стертой с лица земли дороги на приличном расстоянии от образовавшегося естественным путем узкого прохода среди валунов.
Этот путь представлял собой нагромождение острых скал, по которым можно было добраться до площадки наверху. И чтобы преодолеть эти скалы, надо было обладать ловкостью, бесстрашием и недюжинной выдержкой: один неверный шаг мог оказаться роковым. Отец и старшие братья отругали его за то, что он ходил туда. Сорвавшись с утеса, он мог если не погибнуть, то уж точно сломать ногу или руку.
Адриан подумал, что если он сломает ногу или руку, то погибнет наверняка. Неподвижный человек — легкая мишень.
Он двинулся по извилистой тропе, скрываясь за бесчисленными острыми выступами и пригибаясь как можно ниже к земле. Плато располагалось на высоте трех-четырех сотен футов над ним — ему предстояло покрыть расстояние, соизмеримое с длиной футбольного поля. Начал падать легкий снег, ложась на тонкий белый наст. Адриан то и дело поскальзывался, с трудом удерживал равновесие, хватаясь за ветки кустов и камни.
Он уже преодолел половину пути и прижался к утесу перевести дыхание. Высоко вдали слышались какие-то звуки, точно били металлом о металл или камнем о камень. Он вынырнул из укрытия и как мог быстро побежал вверх и по спирали, осиливая следующие четыре витка, один раз упав, чтобы отдышаться и дать отдых измученным, сбитым ногам.
Он снова вытащил из кармана карту Ляйнкрауса и сверил маршрут. Если верить карте, он уже преодолел восемь виражей. Как бы то ни было, ему осталось не более ста футов до каменной арки, которую на карте изображала перевернутая буква "U". Он поднял голову. Лицо обдало морозным колким воздухом. Прямо перед собой он увидел совершенно прямой отрезок тропы, окаймленный с обеих сторон низким серым кустарником. Как показывала карта, надо преодолеть еще два поворота — и он доберется до арки. Он сунул рисунок в карман, коснувшись пальцами холодной стали пистолета. Поднялся на ноги и побежал.
Сначала он увидел девочку. Она лежала рядом с тропой в кустах, глядя широко раскрытыми глазами в небо. Ноги ее были безжизненно вытянуты. Над обеими коленками виднелись пулевые отверстия, вся одежда была в крови. Третье отверстие виднелось над правой грудью, прямо под ключицей. Ее белая альпийская курточка тоже была вся в крови.
Она дышала, но болевой шок был настолько силен, что она даже не моргала, когда снежинки попадали ей в глаза. Губы ее слабо двигались, и тающий снег крошечными ручейками сбегал по щекам. Адриан склонился над ней.
При виде его лица глаза девочки приняли осмысленное выражение. Она судорожно вздернула голову и закашлялась, намереваясь закричать. Он ласково прикрыл ее рот перчаткой, а другую руку подложил ей под затылок.
— Я другой, — прошептал он.
Кусты над ними зашуршали. Адриан вскинул голову, осторожно выпустил девочку и отпрянул. Из кустов показалась рука — вернее, то, что от нее осталось. Это был окровавленный кусок мяса: перчатка висит лохмотьями, пальцы раздроблены. Фонтин перемахнул через лежащую девочку и устремился в кусты, раздирая переплетенные ветки. Там на островке густого мха лежал на животе паренек. Четыре пулевых отверстия по диагонали пересекали его спину.
Адриан осторожно перевернул юношу на бок, придерживая голову. И снова ему пришлось ласково прикрыть искаженный в ужасе рот. Юноша впился глазами в его глаза и вскоре понял: Адриан не убийца. То, что парень вообще мог говорить, было удивительно. Его шепот едва слышался сквозь завывания ветра, но Фонтин все же разобрал его слова.
— Mia sorella.
— Не понимаю.
— Сестра.
— Она ранена. Ты тоже ранен. Я вам помогу.
— Рассо. Рюкзак. У него рюкзак. Medicina.
— Молчи. Тебе надо беречь силы. Рюкзак, говоришь?
— Si.
«...Альпийский рюкзак — не просто набор необходимого снаряжения. Это произведение умелого мастера». Так говорил отец. Парень не умолкал. Он понимал, что умирает.
— Выход. Церматтская ветка. Деревня. Недалеко отсюда, синьор. На север, недалеко. Мы хотели убежать.
— Тс-с! Не говори больше ничего. Я положу тебя рядом с сестрой. Постарайтесь согреться.
Он поволок юношу к девочке. Это были совсем дети. Его брат — убийца детей! Он снял дождевик и пиджак, отодрал подкладку пиджака, чтобы наложить повязку на раны девочки. Юноше уже вряд ли можно помочь, поэтому он старался не смотреть ему в глаза. Он накрыл их обоих. Они вцепились друг в друга.
Адриан сунул тяжелый пистолет за пояс, выполз из кустов и побежал по тропе к арке. Глаза щипало от ветра, но дышал он ровно. Боль в ногах прошла.
Теперь они остались один на один. Как и должно быть.
Глава 33
Стук становился все громче и громче, точно кто-то свирепо дубасил молотком по камню. Теперь он слышался прямо над головой, выше отвесного скалистого склона, подпирающего небольшое ровное плато. Почву у его ног потревожили до него: снег и земля перемешались, кругом виднелись свежие следы ботинок. Кусочки скалистой породы, разбросанные вокруг, показывали, каким образом человек взобрался на этот утес: закинув наверх веревку с железным крючком. Причем сделать это с первого раза ему не удалось.
В заснеженных серых кустиках валялись обломки обветшалой лестницы с недостающими перекладинами. Лестница, о которой ему говорил Пауль Ляйнкраус. Она была не меньше двадцати футов в длину, явно чуть длиннее скалистого склона, у подножия которого стоял Адриан.
«Могильник расположен на глинистом грунте. Надгробный камень представляет собой хрупкую цементную плиту. Если ее поддеть ломиком и надавить посильнее, плита лопнет. Гроб мальчика просто положили в вырытую яму в грунте и сверху покрыли тонким слоем цемента». Так описал это место Пауль Ляйнкраус.
Наверху брат уже, видимо, сломал тонкое надгробие, о котором говорил Ляйнкраус. Стук молотка прекратился. Металлический инструмент бросили на камни. Сверху полетели куски цемента, отброшенные ногой нетерпеливого искателя. Адриан вскочил и плотно прижался к утесу. Если брат его заметит — он погиб!
Обломки цементной плиты больше не падали. Адриан поежился: надо действовать. Холодный морозный воздух уже проникал сквозь черный свитер, от дыхания изо рта шел пар. Слабый снегопад кончался, из-за туч показалось солнце, но его лучи не грели.
Он стал осторожно продвигаться вдоль утеса, пока дорогу ему не преградил огромный валун, некогда сорвавшийся с вершины соседней горы. Он сделал шаг в сторону и ступил на заснеженную, поросшую мхом землю.