длинный узкий балахон задрался до бедер, обнажив худые ноги, на которых проступала чешуя, зубы оскалены, между ними сочится струйка слюны, смешанной с кровью. В слюне поблескивают зеленоватые нити. Яд? Может быть. Если она действительно начала превращаться в ламию, то хорошо, что я успел вовремя. Хотя…
Плюхнувшись на пол, задрал штанину, осматривая колено. Нет, кожа вокруг глубоких, тонких, как от стилета порезов, еще не почернела, но все заливала кровь. Будем надеяться, что яд, если и попал в кровь, был еще слабым, и часть него вымылась с кровью. Иначе ногу придется отрезать, и чем скорее, тем лучше. Торопясь, собственным ножом располосовал штанину ниже колена и получившимися полосками туго-натуго обмотал ногу. Лучше поздно, чем никогда.
Только покончив с этим, обратил внимание на женщину. Та все еще не шевельнулась, действительно окаменев. Выпрямился, стараясь не опираться на больную ногу, встал на колени и, сложив руки, стал начитывать молитву. Да, знаю, я учился на некроманта. Да, знаю, я владею магией и тут с магией столкнулся. Но вот именно здесь и сейчас «обычная» молитва инквизитора-экзорциста намного действеннее, ибо нейтрализует чары.
Закончив чтение, сделал несколько пассов, магией подкрепляя молитву, и женщина с тихим вздохом обмякла. Опустились одеревеневшие руки, она слегка повернула голову, расслабляя мышцы лица. Теперь его выражение пугало еще больше – это было лицо усталой немолодой женщины, упавшей под тяжестью забот. Интересно, сколько ей лет? Не может же она быть старше бессменного и бессмертного ректора? Хотя, кто знает… судя по чешуе на ногах, которая все еще была видна, либо в роду у нее были-таки ламии, либо она когда-то сама подверглась воздействию оборотневых чар. Последнее даже вернее – если принимать во внимание ее реакцию на молитву и крест, а также весьма говорящее прозвище, Змея Особо Ядовитая. Интересно, она сама-то помнит свое настоящее имя?
Легким движением натянул на ноги библиотекарши задранную юбку, с трудом встал. Змея за спиной тихо всхлипнула. Она все еще была как бы в полусне, но очнется через несколько минут.
Пробитое колено, несмотря на жгут, отдавалось болью при каждом шаге, поэтому до стойки регистратуры дополз с трудом, цепляясь за мебель. Взял чистый бланк, дотянулся до чернильницы.
«Я знаю вашу тайну, - написал, прислушиваясь к шороху и вздохам за спиной. – Но обещаю молчать в обмен на ваше молчание. Тот, кто написал на методичке черное заклинание, может быть опасен. В Колледже творятся нехорошие дела. Не мешайте мне.»
Подписался. Потом помедлил немного и поставил рядом знак инквизиции – дважды подчеркнутый крест. Потом подумал и приписал:
«Методичку как вещественное доказательство я конфискую. На ней остались следы ауры того, кто начертал тайные письмена».
Последнее было правдой лишь отчасти. Да, отпечатки ауры действительно были, но не только его, но и всех, кто касался книги после него. И продраться сквозь эти позднейшие наслоения было делом нелегким. В некоторых случаях даже невозможным.
Наконец очнувшись, библиотекарша повернулась набок, приподнимаясь на локте. Но я уже хлопнул дверью.
Нога болела немилосердно. Я с трудом доковылял до своей комнаты. Было жгучее желание заглянуть к целителям, но, проходя из корпуса к общежитию, заметил, что в их крыле не горит свет. Есть ли дежурный целитель, он же помощник преподавателя, на своем месте – не понятно. Лечебницы, как таковой, при Колледже не было, значит, и рассчитывать на круглосуточную медицинскую помощь нечего.
Как бы то ни было, ногу следовало хотя бы промыть. И я, кое-как ввалившись в общежитие, по стеночке направился к ближайшей уборной. Вернее, к совмещенной с нею прачечной, которую девушки еще в мое время приспособили для того, чтобы мыться самим, заливая горячую воду в чаны, где обычно отмокало постельное белье. Пока жил в монастыре, я привык к регулярным банным дням. Это только ханжи считают, что монахи не следят за чистотой своего тела – мол, главное дух содержать в моральной чистоте, а плоть пускай грязью зарастает. У нас раз в месяц мылись все, от мала до велика! Тогда же стирали рясы. А нижнее белье отдельные эстеты ухитрялись менять раз в седмицу.
В общем, я свернул к прачечной, с разгону навалился плечом на дверь, вышивая ее – на всякий случай – и…
… и чуть не вывалился обратно.
В грудь мне ударил визг. Даже так – визг.
В прачечной были девушки. И не просто девушки, а девушки в чем мать родила. Две сидели в чане, намывая друг друга. Еще две вытирались, завернувшись в простыни, еще одна почти оделась, а две последние занимались стиркой, полоская в тазиках свое белье.
Грязная вода из этих тазиков вместе со всем содержимым и полетела мне в лицо. Какая-то розовая тряпочка повисла на ушах.
- Мама!
- А-а-а-й-и-и-и! – вторили мне с той стороны.
Не удержавшись на одной ноге, я поскользнулся на луже и чувствительно приложился копчиком об пол. Тазик упал сверху.
- Аа-а-а! Помогите! Дверь! Закройте дверь! Кто-нибудь! – орали девушки на разные голоса, пока одна их них, самая одетая, не выскочила вперед и не дернула дверь на себя.
- Маньяк! – гаркнула она напоследок.
- Сука! – не выдержал я. – Так ведь и убить можно!.. Девочки, я не маньяк! Я учитель! Откройте дверь!
- Вот еще! – раздалось изнутри.
- Но мне нужна помощь!
- Попросите у кого-нибудь еще!
- Не могу. У меня нога болит.
- Сильно?
- Да. Мне ее Змея Особо Ядовитая когтями пропорола.
Изнутри послышался странный звук – что-то среднее между чиханием и стоном:
- Что, правда?
- Сами посмотрите!
- Вот еще, - мигом ощетинились девушки. – А вдруг вы на нас наброситесь?
- Бл… Вы с ума сошли, что ли? – занервничал я. - Я тут один. А вас там целая орава. Это мне вас надо бояться, а не наоборот!
Изнутри нервно захихикали.
- Если вы там такие смелые, выдайте мне одну… для проверки, - предложил я. – Тут коридор, места навалом. Если я на нее накинусь, вы всегда успеете ее отбить… тазиком. И лучше, - потянулся снять с уха маленькую тряпочку, - если это будет обладательница таких розовых трусиков с кружевами.
Хор возмущенных голосов мог, наверное, оглушить целую армию. Смысл высказываний сводился к тому, что теперь они ни за что не выйдут к типу, который ворует женское белье и
