Вторая культура, разумеется, есть — это идеология, тень живой культуры. При советской власти такой тенью русской культуры стал соцреализм, в эпоху разворовывания Российской империи — тенью культуры стал концептуализм, официально объявленный актуальным искусством победившей демократии.
Тень у культуры имеется всегда, но время от времени эта тень удлиняется — длина тени прямо пропорциональна степени гниения общества. В гнилых государствах тень культуры — то есть, идеология, неимоверно длинна. В эпоху Возрождения, в эпоху Просвещения германских княжеств, во время Перикла — тень у культуры короткая.
Эти времена, когда тень коротка, следует определить как Полдень культуры — и потому, что тень идеологии сжалась, и потому, что само здание культуры явлено во весь рост.
Культура народа — здание цельное, многоэтажное и сложнопостроенное, но это единое здание. И язык у этом здании один, органично сплавляющий в себе жаргон жонглеров и латынь монастырей, язык революционных матросов, брань таксистов и истовую проповедь Аввакума. И Чаадаев, и Толстой, и Маяковский, и Аверинцев — это все один и тот же язык, это одна и та же культура. И Хармс — и Шолохов, и Гумилев — и Симонов — это одна и та же русская культура, как это ни покажется оскорбительным для тех, кто делит культуру на «белых» и «красных». В конце концов, и Гумилев и Симонов — оба были солдатами, и знали что такое воевать за Родину. Но есть и еще более важное основание единства.
Именно про это основание единства и написан «Гаргантюа и Пантагрюэль». Книга эта — оглушительно смешная и исключительно серьезная одновременно, как и все книги такого, эпического замысла — «Дон Кихот», «Похождения Швейка» или «Пиквикские записки» Диккенса.
«Гаргантюа и Пантаргюэль» — есть фактический Новый, Новейший Завет времени Ренессанса. Это новое Пятикнижие, где Бог-отец и Бог-сын явлены в окружении современных им апостолов-бражников, Эпистемона, Эвсфена, брата Жана, Панурга и других, общим числом двенадцать. Рабле нисколько и не скрывал своего религиозного, архи-серьезного замысла — и то, что ему было «милей писать не с плачем, но смехом, ведь человеку свойственно смеяться» — не исключает того, что целее книги серьезнейшая. Это был столп веры — освобожденной от ханжества, иерархии лизоблюдов, жестокости мирских царей. Вера Рабле была в христианское свободное государство, модель которого он нарисовал в проекте Телемской обители, построенной братом Жаном по воле Пантагрюэля. Эта фактическая утопия равенства и братства — подобна теологическому проекту всемирной монархии Данте. В этой конструкции и содержится смысл послания Рабле.
Этот столп веры поддержан рыцарем Дон Кихотом Ламанческим, Пиквиком, которого иначе как ангела во плоти и понять невозможно, и героем Швейком — воплощением не столько шутки, сколько сострадания к народу.
Теория двух культур (официальной мертвой и параллельной живой, смеховой) — властно овладела умами, даже и спросить неловко: а вдруг Бахтин — ошибся, и дву-культурности нет никакой? Однако и в святости КПСС некоторые усомнились, и вопрос такой правомерен. И Поппер не во всем прав, и Деррида не безупречен, и деконструктивизм не единственный инструмент анализа реальности, и шутка — не рефлексия. Мы обязаны допустить такой поворот рассуждения — хотя бы в качестве уважения к тому рассуждению, что тотальных истин не бывает, и если Поппер в этом отношении прав, то его теория первой должна быть подвергнута сомнению.
Не существовало общего для всех тоталитаризма, нет единой для всех свободы, фашизм и большевизм — разные степени угнетения, нет общего зла, но есть множество градаций зла — как нас учит Данте и Святое писание. Жизнь и история сложнее либеральной дихотомии: и культура сложнее дихотомии тоже.
Менестрели и монахи Провансаля и Лангедока, альбигойцы и крестоносцы, большевики и белогвардейцы, нищие и короли, бомжи и финансисты — это одна культура, Эти люди делят одну история, в которой смех и слезы сплавлены в одно, как это ни банально звучит — этот сплав и есть судьба народа, судьба культуры.
Не было отдельной второй культуры, но идеология — инструмент управления культурой имеется. Иногда идеология выдает себя за авангард — так Тень из сказки Шварца стала премьер министром. Надо сказать тени: «Тень, знай свое место!» и тень растает.
А культура у общества бывает только одна, как свежесть у осетрины, как язык у народа.
И смеховая культура народа образует единое целое с культурой монастырей, великие трубадуры — воплощают знание и насмешку над знанием, веру и сомнение — и все одновременно. Сочетание несочетаемого — это и есть культура.
«Куда бы ни пошел, везде мой дом, чужбина мне — страна моя родная», — эти противоречия совместимы, — «отчаянье мне веры предает, я всем принят — изгнан отвсюду», — писал Франсуа Вийон.
Памятник Вийону, бродячему поэту, поставили у Парижского Университета Сорбонны.
Наш добрый знакомый (08.07.2012)
Мопоссан изобразил «милого друга» — беспринципного журналиста, который делает карьеру аморальным способом, готов на бытовые мерзости, но в целом этот журналист не страшен. Противен он очень, но не отправит же вас милый друг не гильотину.
А добрый знакомый однажды отправит.
Когда мы произносим страшные слова ЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ, то представляем себе жутких палачей: Ягоду, Ежова, Берию.
Недобрым словом поминаем основателя ЧК — Дзержинского, «пламенного рыцаря революции», но его идентифицировать с абсолютным злом сложнее — надо попутно развенчать миф о помощи беспризорным, и тд. Кстати, заявил о выходе из ЦК в связи с Кронштадтом, отказался стрелять в матросов. Словом, Дзержинский — это символ насилия, а конкретное зло воплощают именно эти изверги — Ягода, Ежов, Берия. Они ужасны — маньяки, вульгарные, необразованные, ненавидящие интеллигенцию, любящие унижать и мучать людей.
Любопытно здесь следующее.
Сталин придерживался политики ротации в руководстве карательными органами. На месте главного палача не засиживались.
Ягода руководил госбезопасностью всего лишь два года.
Ежов — полтора года.
Берия дольше, но его время — это время войны.
Реальным строителем аппарата госбезопасности является не Берия, тем более не Ежов, и совершенно не Ягода. Ежов ввел «разнарядки» на расстрелы, Ягода был первым, кто организовал «шарашки» и начал строить Беломорканал. Но это не принципиальная новация в общей конструкции.
Все они — убийцы, но совсем не они создавали репрессивную систему. Да и не мог бы балбес Ежов систему создать.
И Дзержинский не успел систему построить — он умер, отойдя от репрессивных дел, управляя ВСНХ.
Реальным строителем карательных органов Советской России был Вячеслав Рудольфович Менжинский.
именно он организовал по миру агентурные сети и наладил работу осведомителей и стукачей по стране.
Все, что формировало наш страх и страх наших бабушек — все эти ночные воронки и система доносов — это все разработано им, Вячеславом Рудольфовичем, человеком интеллигентным и внимательным.
Он был классическим интеллигентом, польским дворянином с Петербургским университетским дипломом, — ровно таким персонажем, каких мы очень сегодня жалуем: ни рыба, ни мясо, больших идей нет, но весьма прогрессивен, подходящее образование, среднеарифметический литератор — публиковался под одной обложкой с Кузьминым, входил во все кружки и со всеми был хорош. и тут постоит, и здесь отметится и на вернисажи ходит, и рецензии пишет. Кажется нет его, он как дым незаметен — а он везде.
А потом вдруг оказывается, что его и в истории не заметили — а именно он и был главным.
Вот он и был главой карательных органов в течение девяти лет — самых главных лет, с 2бого вплоть до 34ого года. А реально раньше, поскольку Дзержинский уже в 24ом фактически отошел от карательных дел. Провокации и выманивание из-за границы эмигрантов, дело Савинкова, раскулачивание, карательные отряды, строительство всего здания от фундамента до крыши — это все он, это расписано было внимательно и тщательно.
Что там вульгарный дурак Ежов — или недалекий Ягода: их и держали-то всего лишь как исполнителей, а потом тут же самих пустили в расход.
Именно интеллигент, милейший человек, друг всех милых людей, всю эту репрессивную систему и выстроил.
Наш добрый знакомый, интеллигент.
Вы таких знаете очень хорошо.
Кто вы? (26.07.2012)
интересно, каким словом определить тысячи людей здесь пишущих?
точно, не крестьяне. И не пролетарии. И не всегда служащие. Ничего помимо слова «интеллигент» в голову не приходит. У многих есть свое мнение, образование, желание выступить.
От ФБ хотел получить представление о сегодняшнем обществе — поскольку живу в деревне и не имею телевизора.
