Рецепты социализма хромали, а методы революционной санации пугали: капитализм сделал все возможное, чтобы показать, что программа наивная и страшная, не учитывает достижений науки и техники.
Аргументы защиты капитализма перепутались в сознании людей со свидетельскими показаниями войн и лагерей — причем в большинстве случаев войны эти были капиталистическими. Судить оказалось трудно: кто причина беды — уж не сама ли себя высекла офицерская вдова, не сами ли в себя стреляли путиловские рабочие или греческие демонстранты 4бого года, не сами ли виноваты в своей судьбе евреи — они же сами и породили социализм? Неразбериха.
А тут еще появляется какой-нибудь шарлатан и говорит: нашли архи-секретную бумажку: оказывается, мировой кризис готовил Сталин, о чем написал докладную записку Молотову! Ну, теперь все понятно вообще!
Приобретения яхт и островов проходили радостно, а вот при социализме людей угнетают безжалостно — эти наблюдения сделали спор невозможным.
И кризис, который сегодня пришел в мир — осветил ситуацию, в которой никто не знает, где права и где лево. Ориентиры сбиты напрочь.
Завтра будут звать на убой, а как спасаться и надо ли спасаться — неведомо.
2. Каждый вечер на арене.
Сегодня ожило словосочетание «левая идея», — это проверенный трюк. Левый идеолог — привычный коверный, рыжего выпускают между серьезными номерами, чтобы он всех смешил, пока акробаты и дрессировщики готовятся к выходу. Завтра, вероятно, война, крах экономики, мобилизация — а пока левый идеолог выкинет антраша; он ничего не объяснит, но рассмешит.
Левая идея — это интеллигентный бренд, наподобие «Дольче и Габано» или ресторана «Жан Жак» — это приятно, бессмысленно и все знакомые покупают, в интерьере отлично смотрится.
По сути дела, инфляция денежной массы практически всегда в истории сопровождается инфляцией интеллектуальной — производится такое количество претенциозной макулатуры, что умственный подросток сходит с ума: все вокруг бунтарское и опасно-забавное, нечто вроде легких наркотиков на дискотеке.
Пост-модернизм и был интеллектуальной инфляцией.
Современное издание левой идеи, как и современный «второй авангард» — есть разжиженное, рыночное издание опасного продукта. Это ненастоящая левая идея и ненастоящий авангард — это сделали для буржуазного интерьера, это менеджеры в выходные употребляют.
Про левую идею стали говорить прежде всего те, кто никогда в жизни не читал Карла Маркса, но зато читал (точнее, вертел в руках) бульварную философскую литературу, вроде Жижека или Гройса. Ерунды понаписали в последние годы много — авторы писали для выступлений на художественных биеннале и триеннале, на конференциях некомпетентных говорунов, они представлялись философами в среде невежд и профанов, они писали для того, чтобы быть встроенными в культурный буржуазный процесс развлечений.
Развлечением стал протест, и серийная капитализация протестов («второй авангард») стала нормой для культуры финансового капитализма. Галерист потому дружит с левым философом — что оба равно профанируют искусство и философию, это равномерно поддельный продукт. И в равной степени это востребовано рынком — будоражит зрителя; это вакцина против реальной революции и реального авангарда, принимается в небольших дозах в антрактах.
Те, кого высокопарно именовали «левыми философами», писали предисловия к выставкам сервильных авангардистов, сочиняли тексты к каталогам бездарностей, выступали кураторами выставок барахла — жизнь внутри индустрии развлечений их устраивала. Трудно вообразить, чтобы Карл Маркс, например, занимался подобной ерундой, но Маркс был философ и экономист, а нынешние левые — антрепренеры и конферансье у шарлатанов; они отнюдь не философы — и сами про себя это отлично знают. Когда я попробовал включить в оксфордский симпозиум одного из левых говорунов, меня попросили сформулировать на бумаге его идеи — и я не смог. Не потому, что не хотел, а не смог их вычленит. Этот персонаж — вроде Джеффа Питерса, продавец эликсиров и притирок из мочи молодого поросенка — хорош для биеннале, но в университет выглядит нелепо.
Левая задача — получить гранты от буржуев и вписаться в модный дискурс. Так возник характерный «левый» псевдонаучный жаргон, это как бы научные книги, на деле популярные: упоминаются философские течения, даются необременительные ссылки. Никакая категория не анализируется вовсе, цитатой достигается эффект интеллектуального усилия — но читатель будет таким же невеждой, как и автор, такому читателю много и не надо!
Ссылки Жижека на Маркса или Гегеля — уморительны, с равным успехом мог бы ссылаться на Будду или Конфуция; но никто оригиналов не читал. Десятки «кураторов-философов» описывают инсталляции в терминах Хайдеггера — что есть априорный нонсенс. Как можно ссылаться на Хайдеггера и Гегеля и выступать адептом современных инсталляций — это даже Господу Богу неизвестно: эстетика означенных философов есть основа всех рассуждений, но в эстетике они придерживались античного антропоцентризма; инсталляция есть первое, что дискредитировано эстетикой Гегеля.
Впрочем, последовательности в рассуждениях современной левой бульварной философии нет, и не предполагалось.
Это интеллектуальные провокации — и данное словосочетание перестало быть ругательным; левая риторика стала тем же, что и «второй авангард» — говорят приблизительно о свободе, но конкретно мы ничего не называем, итоги приватизации не пересматриваем — а то ведь и платить нам будет некому.
Приблизительная риторика затопила интеллектуальные книжные магазины, пишут все и много: процесс инфляции интеллекта догнал инфляцию денежной массы.
Любят слова «троцкист» и «анархист». Почему так, никто вам не ответит. Троцкий был крайне отвратительным человеком. Его программа колонизации крестьянства — ужасна. Практика международного провокатора — омерзительна. Он не придумал ни одной оригинальной идеи, его книжки — сведение счетов с чиновным аппаратом Сталина, там нет никакой теории. Троцкий не теоретик, ошибка так считать — он практик провокаций, а провокации напоминают теорию тем, что это не вполне дела, а изготовление ловушек. В его книгах нет теоретических, и тем более философских положений.
Когда умственные подростки обмениваются значительными фразами о философии Троцкого, это звучит примерно так же, как рассуждения патера Брауна о возможности религии Фридриха Великого или наличии змей в Исландии; левым интеллектуалам тем легче говорить об этом предмете, что ни один из них в реальности Троцкого не читал.
Как можно быть троцкистом и на основе какого синдикалисткого хозяйства возможен анархизм сегодня — это уму непостижимо. Называют себя «анархистами» и «троцкистами» — а кредит на сельхозоборудование придется брать в Сбербанке, такова реальность.
Сталинистом быть — более реально, имеется строительный государственный социалистический план, несмотря на дурную практику прошлого. А быть троцкистом — скорее всего, означает быть паразитом и иждивенцем. Но умственные подростки говорят волшебные слова, дымят марихуаной, носят под мышкой Жижека и Гройса — и вроде бы интеллектуальный шаг сделан. Сделан шаг лишь в отношении обесценивания мысли. «Левая идея» — эту мантру говорили и буржуазные студенты с левого берега Сены и латиноамериканские партизаны, торгующие травкой, и как найти в волшебном заклинании смысл, это большой вопрос. Тем более, что искать смысл надо — капитализм в тупике, так дайте интеллектуальный рецепт левой идеи.
Нет рецепта. Недавно прогрессивный колумнист назвал светского персонажа «левым мыслителем». Аттестация характерна — слова уже никак не связаны с мыслями.
Сегодня левым мыслителем стать проще, нежели членом партии «Единая Россия» — единороссам что-то надо делать, а тут совсем ничего не требуется. Левый мыслитель, когда переходит дорогу, смотрит налево, — другого умственного усилия не происходит.
Левая идея дискредитирована гламурным использованием, но это полбеды. Есть проблема серьезнее. Философия пост-модернизма прежде всего философия релятивизма, постмодернисты — релятивисты по определению, а левая идея (как она замышлялось) — есть требование к организации социума. Глобализацию стихийного рынка — пожелать можно, а левой идеи «вообще» не бывает. Булгаков во фразе Шарикова передал невежественное стремление к правому дискурсу, а вот словарь левого мыслителя неопределенности не знает.
Мало этой неразберихи, тут еще «правые» добавили сумбура: объявили тоталитаризм одноприродным, вовсе уравняли «лево» и «право». Ради этой социальной подтасовки шли на фактические подлоги, уравняли по цифрам количество жертв Гулага и нацистских лагерей уничтожения (что не соответствует истине, но в сознание это внедрили намертво). Отныне свободолюбивый человек теряется, что именно считать левым, что правым — если и то и другое ведет к одинаковому злу.
