Тут и появился Новый Маргарит. Был он при свите, и виделось сразу, что это светило. Спор стих, все смотрели на Нового Маргарита, кланялись ему. И он быстро кивал всем. Проходя мимо Данилова, он и его заметил, но так заметил, будто Данилов наконец-то договорился с его секретарем об аудиенции и теперь ждал в приемной.
— Зайдешь ко мне через полчаса. Я вызову, — бросил Новый Маргарит Данилову на ходу и удалился.
41
Через полчаса Данилов действительно ощутил приглашение Нового Маргарита и прибыл к нему в голубую сферу. Сфера эта плавала в высоком замковом зале. Новый Маргарит сидел на диване, обитом голубым бархатом. Оглядевшись, Данилов увидел мягкие овалы книжных стеллажей, заметил слесарные приспособления, лабораторные столы, один с электронными (а может, и не электронными) приборами, другой — явно для занятий черной магией. При этом — как бы за стеной — тихо звучал сверчок.
— Да, — кивнул Новый Маргарит, — я не могу работать без сверчка. Садись. — И он указал Данилову на диван. — Ну что, Данилов, ты все такой же моложавый и изящный. А как находишь меня? Не узнал, наверное?
В своих словах о Новом Маргарите там, на Земле, Кармадон был несправедлив. Данилов ожидал худшего. Действительно, Новый Маргарит постарел и был лыс, как цейлонский жрец, но телом он по-прежнему оставался атлетом. Другое дело, что в юности Новый Маргарит был вечно возбужденный и нервный, сейчас же он находился в состоянии очевидного душевного покоя. Видимо, изведал мыслью многое и с этим изведанным был в согласии.
— Ты изменился, — сказал Данилов, решив, что раз «ты», значит, «ты». — Теперь ты серьезный и успокоенный.
— Успокоенный? Ой ли? — улыбнулся Новый Маргарит. Потом спросил: — Ну как, Данилов, жизнь?
— Ничего, — сказал Данилов. — Спасибо. А у тебя?
— У меня, как видишь…
— Да, это, конечно, — сказал на всякий случай Данилов.
— Тебя сюда вызвали?
— Да, вызвали, — сказал Данилов. — То есть вызвали не к вам, а вообще сюда…
— Угу, — согласился Новый Маргарит.
«Идиотский разговор! — подумал Данилов. — Зачем я пришел сюда? Встать, что ли, и уйти?..»
— Прежде ты редко заглядывал в Пятый Слой…
— Я многого здесь не понимаю, — сказал Данилов.
— И я многого не понимаю! — обрадовался Новый Маргарит. — И не вижу нужды в понимании многого. А в том, что понимаю, ничего не могу изменить.
— Я думаю, что ты преувеличиваешь, — сказал Данилов.
— Несомненно, — согласился Новый Маргарит. И опять чему-то обрадовался. — А если даже и могу что-либо изменить, то не имею желания изменять.
«Не мои ли заботы вызвали эти его слова?» — подумал Данилов. Сказал, помолчав:
— Я, наверное, поэтому и нашел тебя успокоенным… Но, может быть, тебе тут наскучило?
Вопрос этот и самого Данилова смутил. Он мог быть задан лишь в случае равенства собеседников и их потребности в откровениях, но разве они были равны и откровенны? Новый Маргарит мог сейчас же поставить Данилова на место.
— Нет, — сказал Новый Маргарит, — не наскучило. Тебе вот не наскучила твоя музыка. Я знаю, знаю… И мне пока не скучно. Я уже не говорю о важном… Меня порой занимает и самый нелепый ученый спор. Забавно. Хоть бы и пустая перебранка, вроде той, что ты слышал.
— Чью же сторону ты бы принял в этой перебранке?
— Оба правы. И оба не правы. Оба — посредственности. При этом один из них более делец.
Произнес это Новый Маргарит, поделившись институтскими секретами, доверительно, как именно равному и единомышленнику. Новый Маргарит всегда был либерал и, хотя на него часто ворчали, любил проявлять себя либералом. Он и в своем научном движении преуспел отчасти и потому, что многие серьезные и строгие личности, от которых зависело его продвижение, тоже в душе считали себя либералами, однако они не могли себе ничего этакого позволить, а Новый Маргарит позволял, выражая тем самым, как им казалось, и их настроения. Они его и поддерживали.
— Оттого что он делец, — сказал Новый Маргарит, — он и средств выудил на свои темы больше. Ну это ясно…
Те два демона представляли разные ученые направления. Тут Новый Маргарит назвал теорию трансформации зла и, полагая Данилова малообразованным, стал объяснять простые вещи. Зло имелось в виду в людском понимании. В Девяти Слоях были свои категории. «Зло» тут шло как бы рабочим термином. Неким обязательным для здешних работ компонентом. Естественно, выяснялось, что для тех или иных землян есть зло. И какое зло подходит к тому или иному времени. То есть надо было уметь учитывать спрос. Тот спорщик, что сгоряча поминал гору Броккен, — с редким нюхом, модный костюм закажет за год до прихода моды. Стрессы, неврозы, сексуальные и прочие взрывы — все это по линии их отдела. Тут они мастаки. Но ничего старого они не признают. Считают все старое укусами комара.
— А ты как считаешь?
— Я считаю, — сказал Новый Маргарит, — целесообразным одновременное развитие нескольких направлений в исследованиях, даже если большинство из них в конце концов окажутся ошибочными. Отчего же не рисковать? Эти, со стрессами, в своей победной уверенности, на самом деле многого добились. Они чутки к ходу земной цивилизации. Они и автомобиль учли, и самолеты, и бомбы, и демографию, и голографию, и знают, где в метро легче оторвать каблук и вызвать сотрясение мозга, они прекрасно отличают нынешнего клерка от клерка викторианского, и в фармакологии они доки, загубили в опытах тонны антибиотиков, про героин я уже и не говорю. Они и вперед на сорок лет чуют. Ну и ладно. Ну и молодцы! Пусть и живут при своем заблуждении, что человек настолько меняется или уже изменился, что к нему приложимо лишь какое-то новое зло. Конечно, и свежие средства должны появляться, но надо иметь в виду — вечное. А то — стрессы, неврозы, сексуальные взрывы! Нашли чем гордиться.
— Ты все про того спорщика?
— Я его не осуждаю. Пусть он есть. Он необходим. Но разве памятный тебе Иван Васильевич Грозный не имел стрессов и неврозов? Или, скажем, Людовик Одиннадцатый? Да имели они, только не знали, что это именно стрессы и неврозы. Естественно, способы их управления, их нравы, некоторые их милые штучки нынче на Земле как будто бы неприличны. Однако случаются там вещи и похлеще прежних. Но все было, было, было… Не так, но было. Вот потому и тот спорщик, кого желали оскорбить горою Броккен, тоже прав. И его алхимия хороша. Ведь порой нужно лишь обнаженное действие в его вечной сути.
— И все же, — сказал Данилов, — зачем яйца-то режут на семьдесят семь частей и крошат в реку? Что вам дались медные пуговицы? И зачем столько средств идет на русалок? Что они делают-то нынче на Земле?
— Относительно русалок ты ошибаешься, — сказал Новый Маргарит.
— Не знаю, — сказал Данилов.
— Человек, как, впрочем, и обитатели иных планет, — существо чрезвычайно живучее. И терпеливое. Какие только изменения среды он не выдерживает! Правда, изменениям этим он чаще всего обязан себе. Поболеет, поболеет от радиаций и химии, а потом они будут для него как кислород. А вот какой-нибудь древний и простенький насморк свалит его с ног. Станет очень умный, а на осмеянном и забытом черном коте и поймается. И еще. Чем цивилизация становится образованнее и взрослее — или это ей так кажется, — тем острее становится у нее интерес к собственному босоногому детству. На детские сказки и вовсе мода вспухает. И ностальгия объявится и по русалкам, и по ведьмам. Как будто бы и с чувством превосходства над ними, с иронией, без страха, но все-таки… Тут и семьдесят семь кусочков яйца вкрутую будут хороши. Имеем уже уроки. Пришлось вот устанавливать новую аппаратуру на станциях спиритических ответов. Там, на Земле, все больше и больше любознательных личностей пускают блюдечки по столу, вызывая духов. А у нас не стало хватать мощностей, чтобы двигать всю эту посуду. Мы отстали. Оттого теперь и не экономим на русалках.
— Наверное, и русалки нынче не те?
— Не те, не те, — кивнул Новый Маргарит.
— Я видел… — начал Данилов, чуть было не спросил насчет париков, но сдержался. И тут он задал Новому Маргариту такой вопрос, какой задавать ему было нельзя: — Усилия велики, старания ощутимы, а толк-то есть от них? Не только нынче. А вообще. Всегда.
— Ну, Данилов! — развел руками Новый Маргарит. И было бы логично, если бы он выгнал Данилова из голубой сферы. Однако Новый Маргарит замолчал. — Что же, — сказал Новый Маргарит серьезно, — мы вели один разговор. А теперь пойдет другой… Ладно… Есть ли от наших усилий толк? Скажем, на Земле? Да? Ну так вот я тебе скажу. Толку от наших усилий мало. Конечно, есть дела, и существенные, но… Ход земной цивилизации не мы движем и не мы тормозим.
— А кто же? — спросил Данилов. И себе же удивился: «О чем спрашивает? Будто не знает!»
