была домом.
Нина Шахаевна была в шоке. Она смотрела на мужа круглыми глазами и не знала, что сказать.
– Леша, почему ты мне раньше ничего не рассказал?
– Потому, что ты начнешь все это с кумушками своими обсуждать или сыну лишнего ляпнешь, а я не хочу, чтобы по нашей вине семья развалилась. Они люди взрослые – сами разберутся. Все, закрыли тему. Разогрей мне лучше мясо, совсем остыло, – он сел на диван возле накрытого стола и налил себе рюмашку.
Нина с беспокойством возилась на кухне. Что же теперь будет? Как же ее внучки без отца? Вопросы, вопросы, вопросы… Ответов пока не было.
В свой новый дом Марина вернулась в растерянных чувствах. С одной стороны, еще было не время ставить бывших родственников в известность о скорых переменах в ее личной жизни, с другой же стороны – это должно подтолкнуть Валерия хоть на какие-то действия. Она видела, что он не торопится связать с ней свою жизнь, что ж – придется все брать в свои руки. Как всегда. Слова свекра больно задели ее. Надо же, она – плохая мать. Чем же, интересно? Дочери красиво одеты, вкусно накормлены – что еще надо? «Будут оскорблять – пожалуюсь Любимому, он своих бычков подошлет, они головы всем посворачивают», – тешила себя Марина. Принадлежность, даже такая косвенная, как у нее, к уголовному миру делала ее в собственных глазах просто сверхчеловеком. Она даже не заметила, насколько стала высокомерна и своенравна с окружающими.
Всего через несколько месяцев слова свекра начнут сбываться, но пока она этого не знает, у нее другие дела и заботы…
Чтобы начать что-то новое – нужно окончательно решить вопросы со старым. В понедельник, на следующий же день после неудачных посиделок в доме свекра, Марина поехала к адвокату, который помог ей составить заявление о расторжении брака. Сердце ее бешено колотилось в предвкушении перемен. Она уже грезила этой новой жизнью, видела себя в ее интерьерах, наслаждалась ее приближением.
А вечером пришел Валерий. Он, как обычно, был немногословен – легкий поцелуй в шею и хозяйский жест рукой, приглашающий ее опуститься на колени прямо в прихожей. Марина не возражала. Через несколько мгновений его початок по-хозяйски двигался у нее во рту, а она изо всех сил изображала наслаждение. Еще пара рывков… Все закончено. Она ушла в ванную, чтобы привести себя в порядок, а он уселся на ее кровати и включил телевизор.
Марина вернулась из ванной свежая, причесанная и подкрашенная:
– Милый, ты ужинал? Я мясо приготовила – перекусишь? – он кивнул, и она радостно кинулась на кухню. Все продукты домой, причем самые недешевые (Валерий слыл гурманом), она покупала строго на свои деньги, никогда не просила у него ни копейки, не намекала, что нуждается в помощи и поддержке. Так надо – пусть видит, что перед ним самостоятельная, самодостаточная женщина, которая не нацелилась на его деньги, которой нужен только он сам и его любовь.
Маленков принимал старания женщины, как должное. Да, он покупал сладости к чаю, иногда бутылочку дорогого марочного коньяка, так – разные безделушки в подарок, но материальной поддержки в полном смысле этого слова не оказывал. Просить же у него денег Марина опасалась – уж очень не хотелось казаться меркантильной. Хорошо еще, что квартиру, в которой она сейчас жила, ослепленный в свое время страстью Захарченко оплатил за год вперед. Денег в резной шкатулке у нее было много, даже крышка не закрывалась, но у этих бумажек есть одно нехорошее свойство – заканчиваться. А это значит, что все дела нужно решать как можно быстрее, пока источник не иссяк.
Марина приехала к Саше по очень важному делу – привезла копию заявления на развод и повестку в суд. Почему-то в этой ситуации неловко чувствовал себя бывший муж, она же была совершенно спокойна. Она вообще с регулярностью прохаживалась мимо его дома в своей самой любимой юбке – «тюльпанчике», которую считала настоящим произведением портновского искусства – розовая костюмная ткань плотно облегала фигуру и расходилась клиньями чуть выше колен. Малейший ветерок открывал бедра, увенчанные кружевной резинкой тонких чулок. Пусть видит весь мир, какую женщину по собственной тупости потерял ее бывший! Она и не догадывалась, что модная юбка больше портила впечатление, чем соблазняла окружающих мужчин – она еще больше подчеркивала «колесо» в ее голенях и косолапую постановку стоп в туфлях на высоченной шпильке… Но это было для нее не важно. Важнее всего – доказать, уязвить, уколоть и добить того, кто когда-то был рядом, а теперь не бросился ей в ноги и не побежал вослед за ней, заливаясь горькими слезами.
– Надо же, развод, – невесело усмехнулся Терехин, – да ты, никак, невеста? Что, хорошего жениха отхватила?
– Не надо патетики, дорогой, – Марина нахмурила красивые брови, – скажу только одно: он лучше тебя во всех отношениях, – ей доставило какое-то дьявольское удовольствие выражение боли на его лице. – Имущество делить мы не будем, надеюсь?
– Какое? Мебель и вещи ты вывезла, комната эта муниципальная, на земельный участок я не претендую. Только одна просьба: не продавай его пока, все же земля – она в цене растет, а девчонкам еще учиться.
– А вот это уже, дорогой, не твое дело, – она еще раз окинула взглядом то унылое жилище, в котором прожила столько лет. – Я желаю тебе счастья, Саша, – и ушла. Он остался совсем один…
Через месяц в его жизнь неожиданно вошла Алена.
Они сближались, стараясь не ранить друг друга, не напомнить о прошлом, которое еще не окончательно ушло из их жизни. Алена всего несколько месяцев назад закончила маету с длительным и тяжелым разводом, который длился два года – бывший муж-наркоман и сам не жил, и не давал возможности жить ей и детям. Постоянное напряжение, ожидание того, что в твой дом в очередной раз вломится полуобезумевший получеловек в поисках денег и ценностей, им же, кстати, давно вынесенных, не способствовало вере в людей вообще и в мужчин, в частности.
– А что милиция? – удивлялись знакомые, – сдала его и все.
Все, да не все. В милиции подобные вещи называют «семейными разборками», выезжают на них неохотно, а однажды прямо заявили: «Нету тела – нету дела».
– Чье тело им было нужно? Мое? Моих детей, и без того настрадавшихся? Наркоши этого? – возмущалась, рассказывая, Алена. – Я бы, может быть, и рискнула – грохнула этого подонка, но ведь меня бы посадили за него, как за человека, а дети? Что с ними стало бы? Детский дом? Я не могла так рисковать. Приходилось бить сильно, но аккуратно, – пару раз в ход пошла кочерга. Ею неугомонный «нарик» был беспощадно «вырублен» и вынесен за ноги на
