и мне нужно использовать каждое из них.
Стиснув челюсть, я сосредотачиваюсь на своих руках и сильно дергаю за веревки. Материал толстый и грубый, но теперь, когда моя кожа покрыта кровью, у меня как раз достаточно возможности, чтобы пошевелить запястьями.
Я продолжаю работать над этим, выкручивая руки и понемногу ослабляя путы, в то время как мой взгляд постоянно возвращается к безжизненному телу рядом со мной. Достаточно ослабив одну из рук, я складываю большой палец на ладони и сильно тяну, более чем готовая вывихнуть большой палец, если это позволит освободить руку.
Из меня вырывается крик боли, когда я тянусь изо всех сил, и, наконец, моя рука освобождается от материала. Адреналин пульсирует в моем теле, когда я переключаю все свое внимание на другую руку, неустанно работая над тем, чтобы высвободить и ее тоже.
Я вспоминаю нож, который со звоном упал на пол рядом с нападавшим, и свободной рукой хватаюсь за край ванны и пытаюсь приподняться ровно настолько, чтобы протянуть руку и схватить его.
Мое тело болит при каждом малейшем движении, и я чувствую, как кровь хлещет из моих ран, но я не могу сдаться. Я уверена, что этот парень не мертв, и если он просто без сознания, то рано или поздно очнется, и когда это произойдет, я не должна быть здесь.
Мои пальцы сжимаются вокруг рукоятки ножа, и я издаю резкий крик, пытаясь принять прежнее положение, чтобы мне было удобно отрезать оставшуюся ткань. Я просовываю старое лезвие под материал и двигаю его взад-вперед, сдерживая слезы, когда грязное лезвие оставляет неглубокие порезы на моем запястье. Я не осмеливаюсь остановиться, кромсая материал, пока он, наконец, не порвется.
Болезненные рыдания застревают у меня в горле, когда отчаяние и паника разливаются по моим венам.
Наконец освободившись, я хватаюсь за край и подтягиваюсь, оставляя лужу крови в ванне под собой. Шатаясь, я поднимаюсь на ноги: нагрузка на ногу — одна из самых мучительных болей, которые я когда-либо испытывала.
Я крепко сжимаю нож в ладони, и каждый последний импульс, оставшийся внутри меня, говорит мне пойти и вонзить его прямо в глаз нападающему, но у меня осталось совсем немного энергии, и я отказываюсь тратить ее на него. В конце концов, он получит то, что ему уготовано, и я верю в это всем сердцем.
Вылезая из ванны, я тут же падаю на колени, мое тело слишком ослабело, чтобы продолжать идти, но, черт возьми, я ни за что не умру здесь сегодня вечером.
Слезы наполняют мои глаза, и я продвигаюсь вперед, ползу по грязной земле, пока не достигаю старой деревянной лестницы. Позади остается кровавый след, но это наименьшая из моих забот. Если я просто смогу выбраться через этот люк, я смогу спрятаться в лесу, пока парни не найдут меня, а они найдут. Они всегда находят меня.
Подтягиваясь, я хватаюсь за хлипкий поручень и подтягиваюсь. Я едва держусь на ногах, борясь со своим весом, но все, что имеет значение, — это добраться до вершины.
Стоны и болезненные проклятия вырываются из моего горла, когда решимость выжить пульсирует в моих венах. Я чувствую, как у меня кружится голова, а тело слабеет с каждой секундой. У меня осталось не так много времени до окончания игры. Я должна добраться до финиша.
Я не сдамся.
Сжав челюсть, я поднимаюсь по лестнице, пока моя рука не касается старого деревянного люка надо мной. Я сильно толкаю ее, и мне требуется все, что у меня есть, чтобы открыть ее достаточно, чтобы я могла просунуть свое тело в маленькую щель. У меня не остается выбора, кроме как упасть лицом на твердую землю, когда люк опускается прямо на меня, придавливая сверху.
Я протискиваю свое тело в отверстие, используя руки, чтобы протащить себя по грязной земле, пока, наконец, не освобождаюсь. С резким, болезненным криком я поднимаюсь на ноги и, вдалеке ощущая сладкий вкус свободы, спотыкаясь, бреду вперед, надеясь, что смогу пройти достаточно далеко, прежде чем потеряю сознание.
29
РОМАН
"Эскалейд" с визгом останавливается, буксуя на грунтовой дороге, когда Шейн появляется в свете моих фар. Мои глаза вылезают из орбит, когда Маркус вытягивает руку, хватаясь за приборную панель, чтобы не вылететь через гребаное лобовое стекло.
— Это…?
— Гребаный ад, — бормочет Леви позади меня, распахивая дверцу машины и выскакивая на грунтовую дорогу. Маркус следует за ним, а я поспешно глушу двигатель и мчусь за ними.
Шейн стоит посреди дороги, ее одежда разорвана и свисает с окровавленного тела. Слезы текут по ее прекрасным щекам, и, наблюдая, как мы мчимся к ней, она падает на колени и с громкими рыданиями опускается на землю.
Леви подбегает к ней как раз вовремя, подхватывает ее обмякшее тело на руки и прижимает прямо к своей груди.
— ШЕЙН, — рычит он, нежно тряся ее за плечи, когда ее глаза угрожают закрыться. — Шейн, детка. Расскажи мне, что случилось? Где он?
Ее тело обмякает в его руках, и он смотрит на нас, его широко раскрытые глаза в ужасе от того, что она не выживет, но, глядя на нее сейчас, на кровь, вытекающую из ее ран, я могу сказать, что она чертовски сильный боец. Она не для того зашла так далеко и прошла через все то дерьмо, через которое мы ее протащили, чтобы сейчас все бросить. С ней все будет в порядке, я это чувствую, но, чтобы это случилось, мы должны помочь ей.
Я опускаюсь рядом с Леви, когда Маркус нависает надо мной, его руки сжаты в кулаки, он более чем готов заставить этого ублюдка заплатить.
— Где он, Шейн? — Требую я. — Открой свои гребаные глаза.
Леви снова трясет ее, мягко разбудив, и когда эти великолепные голубые глаза открываются, и я вижу степень ее мучений, ярость пульсирует во мне.
— Давай, малышка. Скажи нам, где.
Она тяжело сглатывает и указывает куда-то вдаль позади меня, едва имея силы поднять свою гребаную руку.
— Там… там есть старый подземный погреб, — говорит она тихим, болезненным хныканьем. — Деревянный люк в земле.
Это все, что мне нужно знать.
Маркус взлетает, как гребаная ракета, в темный лес позади нас, а я вскакиваю на ноги и смотрю вниз на Леви.
— Отнеси ее в гребаную машину и останови кровотечение, иначе она не выживет. Она потеряла слишком много крови.
Он, не колеблясь, крепче прижимает ее к себе,
