Елизавете льстило, что она одерживала победу над своей единственной соперницей, давала ей в мужья человека, бывшего всецело во власти ее, Елизаветы, чар. Ведь она не любила его пламенной страстью, просто ее самолюбию льстило, что понравившийся ей человек упал к ее ногам. Она не потерпела бы, чтобы ее рыцарь винчестерского турнира, единственный человек, заставивший быстрее биться ее сердце, с обожанием отнесся к ее сопернице, теперь же она могла гордо распоряжаться судьбой этого человека — он был ее рабом.
III
В то время как в государственном совете обсуждался текст ответа Джэмсу Стюарту, который обратился к Англии с просьбой выбрать супруга для Марии Стюарт, так как он находил целесообразным, чтобы между Шотландией и Англией существовали дружественные отношения, — Кэт Гертфорд была арестована.
Она покоилась на мягких подушках дивана, прихлебывала сваренный с пряностями шоколад и поджидала лорда Т., который должен был принести ей известие, что Вальтер Брай стал навсегда неопасен для нее. Как жаждало ее сердце этого известия, как кипела в ее жилах пламенная ненависть, когда она думала об угрозах, которые кинул ей в лицо этот призрак из ее прошлого!
В коридоре послышался шум. Кэт пошла на этот шум торжествующая. Но что это? Звон шпор, бряцание оружия, грубые слова команды…
Кэт стала напряженно прислушиваться, ею стал овладевать страх. Дрожащей рукой она искала засов, которым можно было бы запереть дверь.
Именем королевы!… — раздался в коридоре грубый голос полицейского. — Назад!
«Неужели явились арестовать меня? — подумала Кэт. — Да нет, это невозможно, сумасшедший не мог дать какие-либо показания. Яды Гуг действуют наверняка. Просто пришли, чтобы допросить слуг…»
Но вот шаги раздались уже с другой стороны, дверь в спальню открылась, и в нее вбежала испуганная горничная.
«Нет, это уже за мной, я пропала! Яд не подействовал! Брай донес на меня. Мне грозит тюрьма, эшафот!… Тюрьма?!»
Холод ужаса пробежал по телу Кэт, ее всю затрясло.
«Но нет, я еще пока свободна! — Мрачная улыбка насмешки исказила черты Екатерины. — Там, в шкафу, стоят маленькие флаконы с ядами! Живой им не взять меня, им не придется снова меня сечь и бросать в воду и долгое время держать в страданиях перед ужасом смерти!…»
Она торопливо подбежала к шкафу. Шум шагов слышался все ближе и ближе… Екатерина уже схватила пузырек с ядом.
«А вдруг еще есть спасение? Яд действует скоро, с ним играть не приходится, а смерть так ужасна, тем более, что после нее будут Страшный Суд и вечное проклятие. Умереть без исповеди и отпущения грехов?»
Она вздрогнула, и рука в нерешительности отдернулась назад… Но половица уже затрещала под ногами полицейского. Все завертелось перед глазами Кэт, чьи-то грубые руки схватили ее за плечи.
— Пощадите!… — пробормотала она и упала в глубокий обморок.
Ей брызнули водой в лицо. Когда она пришла в себя, то увидела, как один полицейский старательно укладывал в ящичек все ее флаконы, а другой стоял перед ней, и в его глазах горела злорадная насмешка.
— Мы успели вовремя!… — засмеялся он. — Прекрасная леди, вероятно, это и есть те самые яды, которые вы подмешали сэру Браю в вино? Поскорее сообщите нам, какой именно яд вы дали ему и какое противоядие может еще спасти его, потому что королева приказала держать вас до тех пор в цепях, пока Вальтер Брай не выздоровеет, если же не удастся спасти его, то вам придется потерять свою голову на плахе.
— Сжальтесь, я ничего не знаю! Клянусь, что королева введена в заблуждение. Этот человек уже давно был сумасшедшим, он угрожал мне…
— Прекрасная леди, вот наручники для ваших ручек. Посмотрите на них и пораздумайте, не выгоднее ли вам будет признаться во всем. Королева знает все. Вы — трактирная служанка из Эдинбурга.
— Все это — ложь, — простонала Кэт, — это — подлая ложь! Сумасшедший говорит это для того, чтобы погубить меня.
— Сумасшедший ровно ничего не говорит, имеются еще и другие, видевшие вас у папистского столба. Где ваш ребенок? Признайтесь, иначе нам придется сковать вас и отправить в тюрьму. — Полицейский положил наручники и веревки на стол.
— Клянусь Богом, я ничего не знаю о ребенке, — воскликнула она. — У меня украли его. Один Вальтер Брай виноват.
— Так, вероятно, за это-то вы и дали ему яд? Прекрасная леди, дайте противоядие! Это может спасти вашу жизнь.
— А вы обещаете, что меня оставят в живых? Поклянитесь мне в этом, тоща я исполню ваше приказание иначе Брай умрет, как и я, без покаяния и отпущения грехов.
Полицейский схватил ее за руки. Она вскрикнула:
— Сжальтесь! Сжальтесь! Вот возьмите те капли в голубом флаконе. Лихорадка сразу пройдет. Брай не станет ложно присягать. Он знает, что у меня украли ребенка. Я не убивала его. Если ваше средство поможет, — сказал с ухмылкой полицейский, — вам отведут лучшую камеру и не станут пытать. Королева справедлива, если вы невиновны, она вознаградит вас.
Во дворе стояла закрытая карета. Графиню отвели вниз и заставили сесть в экипаж. Вооруженные всадники эскортировали ее в Ньюгейтскую тюрьму.
Глава четвертая
МАРИЯ СТЮАРТ И РЕФОРМАТОР
I
Первый взрыв недовольства по поводу возобновления католического богослужения в Голируде был сдержан энергичным вмешательством лорда Джэмса Стюарта, но слова реформатора Нокса: «Я скорее соглашусь видеть в Шотландии десять тысяч врагов, чем служение одной-единственной мессы» — звучали по-прежнему угрозой для государыни, которая была чужда своему народу, находила поддержку только в честолюбивых баронах и должна была опасаться того, чтобы их честолюбие не сделало из нее игрушку партийных раздоров.
Она не обладала ни одним из качеств, которые хотели видеть в ней ее подданные. Даже все ее очарование ставилось ей же в вину. Красота Марии вызывала слух, будто она приобрела во Франции привычку к легкомысленным любовным приключениям, а это претило суровым, добродетельным шотландцам. Эта любительница поиграть на лютне и продекламировать французские стихи, носившая корону в чудных локонах с большим кокетством, но без всякого королевского величия, любившая ухаживания поклонников, должна была править раздираемой партийными счетами страной, внушить уважение к закону мятежным лордам. Да еще она привезла с собой католических патеров, весь этот столь ненавистный Шотландии религиозный аппарат, дружбу Гизов, коварство иезуитов.
«Прибытие королевы нарушило мирное течение нашей жизни, — писал Кальвину Нокс. — Не успело пройти трех дней, как уже появились идолы в церкви. Некоторые влиятельные и почтенные люди пытались протестовать. Их совесть восстает против того, что земля, очищенная словом Божьим от чужеземного идолопоклонства, снова оскверняется. Но так как большинство приверженцев нашей веры были к этому снисходительны, то беззаконие восторжествовало и принимает все большее распространение. Уступившие оправдываются тем, что мы не имеем права препятствовать королеве держаться своего вероисповедания, говоря при этом, что и ты такого же мнения. Хотя я и оспариваю этот слух, но он настолько проник в сердца, что я не имею возможности настаивать, пока не получу от тебя известия, был ли этот вопрос предложен на рассмотрение вашей церкви».
Неудовольствие Нокса проявилось с полной нетерпимостью при торжественном въезде королевы в Эдинбург. В назначенный день Мария Стюарт направилась в город в торжественном шествии, под балдахином из фиолетового бархата, в сопровождении дворянства и наиболее знатных граждан. Шестилетнее дитя как бы из облаков спустилось перед ней на землю и, приветствовав ее стихами, передало ключи города, библию и псалтырь. Чтобы напомнить ей о тех ужасных карах, которые Бог посылал на идолопоклонников, на ее пути были выставлены изображения того, как земля поглощала нечестивых в то время, когда они приносили свои жертвы. Лишь с трудом партии умеренных удалось воспрепятствовать кощунственному изображению алтаря и священника, загоревшегося во время поднятия Святых Тайн.
После радостного приема народа, приветствовавшего ее как королеву, и проявления религиозного фанатизма, угрожавшего ей как католичке, Мария возвратилась в Голируд, где ей поднесли от имени города большой серебряный вызолоченный ларец. Она приняла подарок со слезами на глазах, и по ее волнению можно было судить, как глубоко она страдала.
— Мое сердце разрывается, — рыдая, обратилась она к Марии Сэйтон, — они издеваются над моей верой и играют с куклой, носящей их корону.
— Мужайтесь! — прошептала фрейлина. — Не унывайте! Час возмездия настанет, когда возле вас будет супруг, который твердой рукой смирит мятежников. Вы терпите во имя церкви, поэтому ищите утешения в молитве!
