кровь везде.
Бенджи тоже на полу, а я рыдаю.
Вероятно, второй кричала маленькая Селестина, но она убежала, ее здесь нет, рядом со мной внезапно оказывается Джозеф, пытается вырвать ружье из моих рук. Он плачет, обнимает Эсси, потом берет на руки Бенджи, смотрит на меня, затем снова на них, рыдает и повторяет:
– Нет!
Я хватаю ртом воздух.
– Проклятье! – это все, что я могу сказать. Я не могу дышать.
– Они все мертвы! – кричит Джозеф. – Они все мертвы. – Ружье теперь у него, он размахивает им и орет: – Они все мертвы, твою мать. – Он весь в крови.
Я тоже начинаю кричать. Я стою в спальне, все стены которой красные от крови, я сам весь в крови, я кричу и кричу, но меня никто не слышит, потому что мы живем посреди болота.
Джозеф закрывает рукой одно ухо, так и не выпуская ружье, и выбегает из комнаты.
Я прекращаю кричать. У меня не хватает дыхания, чтобы продолжать. Я тяжело хватаю ртом воздух, пытаясь вдохнуть побольше, и задаюсь вопросом, не начался ли у меня приступ астмы, хотя у меня нет астмы.
Я не могу смотреть на то, что сотворил. Мне начинает казаться, что если я смогу от всего этого избавиться, то оно перестанет быть реальным. Все будет так, словно ничего не произошло.
Я выбегаю на улицу к небольшому сараю, где у нас стоит квадроцикл, и хватаю канистру с бензином. Я бегу назад, достаю коробок спичек из ящика в кухне, затем возвращаюсь в спальню. Я поливаю бензином всю комнату. Кровать, книжный шкаф с моими любимыми детскими книгами, с нашими фотоальбомами, среди которых и серебряный с нашей свадьбы. Я также поливаю все тела, но закрываю глаза, когда это делаю. Мне просто нужно от всего этого избавиться. Я чиркаю спичкой – и убегаю.
Я в кухне, ищу на столе ключи от машины. Их там нет. Я выглядываю на улицу и вижу, что и моей машины тоже нет, но мне нужно отсюда убраться. Я просто не могу больше здесь находиться, а теперь еще и дым ползет по коридору из спальни.
На столе лежат другие ключи. Его. Рядом с ними небольшой рюкзак. Я заглядываю внутрь, вижу телефон и несколько листов бумаги – распечатка маршрута из навигатора. Ублюдок распечатал себе инструкции, как убраться отсюда и украсть мою жену и детей. И там есть что-то еще. Что-то гладкое и твердое. Я достаю этот предмет, и он оказывается керамической птицей. Сине-желтой. Я засовываю ее назад, хватаю ключи, рюкзак и выбегаю из дома.
На улице темно, болото пахнет кровью. Я бросаю рюкзак в сторону пруда. Пусть с ним угри разбираются. Я слышу, как он шлепается на воду, всплеск – и все, его больше нет. Я только знаю, что мне нужно убраться отсюда. Я не могу думать.
Я сажусь в пикап, и инстинкт везет меня через болото к дому моей матери – тому, где я провел детство, нормальному дому, не чудовищному Красному дому, где ничего хорошего просто не могло быть. Я хочу свернуться калачиком на мягкой кровати в моей детской спальне. Если я смогу это сделать, то все произошедшее перестанет быть реальным. Я смогу заставить все это исчезнуть.
Я еду миль двадцать или около того в трансе, а когда добираюсь до дома, испытываю шок от того, что мать спит. Это глупо, потому что уже поздно и, конечно, она легла. Я достаю запасной ключ из-под каменного ежа (дурацкое место для тайника) и захожу в дом.
Я так и не осознал случившееся. Но я даже рад, потому что не уверен, что смогу с этим справиться. Пошатываясь, я иду в свою спальню, срываю с себя заляпанную кровью одежду и падаю на кровать. Я тихо лежу там, по моему лицу катятся слезы. Слез больше, чем я мог себе представить. Я не думал, что их может быть так много.
Глава 63
Ева
Мы выходим через заднюю дверь и идем через старый двор, где, вероятно, стригли овец, мимо змей.
– В годы моего детства на месте болота были пастбища с сочной травой, – сообщает отец. – Небольшие поля, разделенные насыпями. Их редко подтапливало. Я никогда не знал, сколько усилий требовалось, чтобы поддерживать их в таком состоянии. Чтобы все не ушло под воду.
Я смотрю на болото. Солнце висит низко, значит, это закат придает ему красный оттенок. Я вижу верхушки насыпей, поднимающихся из воды на границах старых полей.
– А по этим насыпям на самом деле можно пройти? – спрашиваю я. – Они не рухнут?
– Некоторые все еще прочные. Но нужно знать, по каким идти. Некоторые обвалятся, если ступишь на них.
Мы идем по тропинке у края странного острова, на котором стоит ферма, к блестящей красной поверхности болота.
– Это ты сделал? – спрашиваю я. – Ты убил маму и ее… того мужчину?
Он поворачивается и смотрит на меня, в розовом свете его лицо выглядит румяным и здоровым. Но он не отвечает.
– И ты украл документы того мужчины и его личность? – продолжаю я задавать вопросы.
Он снова не отвечает.
Мы поднимаемся на насыпь у границы первого поля. Она кажется крепкой и твердой, но, когда мы идем по ней, болото окружает нас со всех сторон. Оно источает сладкий и одновременно острый запах, который я не встречала больше нигде.
Мы довольно далеко углубились в болото, но я так пока и не вижу фолли. Здание гораздо дальше, чем я думала. Мы дошли до конца одного поля и повернули под прямым углом, а не продолжили путь по той же насыпи.
– По той идти небезопасно, – поясняет мой спутник.
Я пытаюсь воспроизвести в памяти листок бумаги с указателями. Конечно, мы идем в противоположном направлении – в игре Джозефа нужно добраться от фолли до Красного дома, но я все равно стараюсь удерживать те буквы в памяти. Юг, восток и запад – Ю, В и З. Я пытаюсь понять, идем ли мы тем путем, который Джозеф включил в свою игру, но не могу сосредоточиться, когда этот странный человек шагает передо мной.
– Мы не успеем вернуться при свете дня, – говорю я. – И еще холодает.
Я поплотнее закутываюсь в куртку, в процессе у меня соскальзывает нога, она едет по грязи на боковой стороне насыпи. Ступня оказывается в воде, я зачерпываю воду ботинком и резко вдыхаю. Вода ледяная.
– Это безумие, – говорю я. – Я хочу вернуться назад.
