– Эй, хозяин! Или спать улегся? – звонко крикнул Щелк.
– Никак не улегся! – Хозяин со светочем вышел на крыльцо. Как будто ждал.
– А коли так, зови гостей в избу!
– Если с добром пожаловали, так и несите добро в избу, гости дорогие!
По одному прошли внутрь. Хозяин усадил всех за один стол, выставил жаркое, медов, сел в голове, приготовился слушать.
– Пусто у тебя нынче?
– Только-только горюнды съехали. Море-то открылось, вот и ушли купцов охранять. Расходятся купцы по сторонам.
– Ну и ладно! Одни ушли, другие пришли! И захочешь один побыть – не получится! Не дадим!
– А мне и в радость! Стойте себе на здоровье! Долго простоите? – Седмицу. Доволен?
– Ноги путать не стану. Отпущу.
– Темно на улице, не разглядели, банька есть?
– А как же! Слышь, мальцы плещутся, все бы им играть! Лодочки в пруду пускают. Из бани как раз в пруд попадешь. Сам копал! Чиста водица, ровно слеза, а холодна – дух перехватит!
– Даже летом?
– Даже летом! В каждом постоялом дворе такие отрыты. Речушка под землей бежит, вот наверх и выпускаем.
– Умно!
– На том и стоим!
– Топи баньку, хозяин. И мы стоять будем!
Ударили по рукам. Вои ушли, а Тычок остался. Утрясут с хозяином денежные дела.
Безрод не произнес ни слова, – говорил Щелк. А хозяин, уж на что навидался в жизни, все косил краем глаза на воеводу пришлых, расписанного, точно летняя радуга. Тяжко, видать, пришлось воителю. Оставив на ладьях стражу, перешли на постоялый двор с красным яблоком на вывеске. А хозяину будто полегчало, – аж в улыбке расплылся. Видать, не привык к тишине, словно болел, пока двор пустовал. Мальчишки, дети хозяина, провожали боянов по хоромам. Слуги разводили огонь, били птицу, топили баню, парни весело перешучивались. Добрались! Все!
– Парку подбавь!
– Ох, Тычок, не жалей квасу!
– Что есть плещи, чтоб шипело в печи!
Парились и от удовольствия гоготали во все горло. Хлестались вениками, обдавались парком, бросались в пруд. Уже ничто не мешало Безроду париться с воями, видели всё, что прятал. Попеременно Моряй, Рядяша, Неслухи мяли воеводу, в горсти собирали, ровно кожемяка кожу. Синяки встали по всему телу, после скалы Безрод сделался пятнист, ровно пегая корова.
– Больно жесткий ты, воевода, – Неслух гонял кровь по телу Безрода огромными ручищами. – Чисто бревно мну.
– Полегче! То-то и оно, как бревно мнешь! Со скалы жив ушел, так неужели у тебя в ручищах помереть придется?
Неслух грянул хохотом, а Безрод поморщился. На скале едва слуха не лишился, – тут свои норовят оглушить. Здоровяк весело рокотал над самым ухом, чисто летний гром, от всей своей широченной души.
А вода в пруду и впрямь оказалась чиста, ровно слеза, и холодна, аж дух захватило. Неслухи, наверное, полпруда выплеснули, когда вдвоем прыгнули. Прыгнули – и ну давай друг друга топить, а там и Рядяша за Моряя принялся. Безрода так и заболтало на волнах, что подняли эти четверо. Как буря в лохани. Несколько раз Сивый уходил обратно париться, да так распарился, что в сумраке светиться начал. – Сей же миг зашипит, – прошептал Гюсту Ледок. – Только прыгнет в воду, и не станет пруда. Весь в пар уйдет!
– Не жаль, – кряхтел кормчий. – Новая набежит!
Шутки шутками, но вои в пруду на самом деле замолчали, обратившись в слух. Слушали. Может, и впрямь зашипит?
– Чего смолкли? – просипел Безрод, подходя к пруду. – Или языки распарились, на зубах свисли?
– Так ведь ждем! – Тычок назидательно воздел палец вверх. – Может, зашипишь в воде. Рожа-то будто солнце красна!
Сивый ухмыльнулся.
– Если я зашиплю, кто-то заблажит.
– Да? И кто же? – Тычок сделал непонимающее лицо, на всякий случай отплыл подальше и спрятался за Ледка.
– А вот мы глянем. – Безрод подмигнул Ледку.
Отплыть балагур не успел.
– Ведь помирал только что!.. – орал старик и булькал. – И нате вам, ожил!.. Да еще топить удумали!.. Я вот на землю встану!.. Оба у меня получите!..
Ледок выбросил Тычка из воды. Старый плут мигом убежал в баню греться и в дверях погрозил кулаком. Только дверь в баню за ним и хлопнула. Там и остальные полезли из воды. Холодна водица! Безрод раскатисто захохотал. И плевать, что внутри все содрогается и переворачивается, а губы разошлись трещинами.
Мальчишек Сивый поручил Воротку. Молодой соловей в осеннем нашествии оттниров лишился младшего брата и ходил за обоими точно за малолетними родичами. Загнал вместе с воями в баню, самолично парил-отогревал от морских сквозняков, веником ухлестывал. Мальчишки, гордые париться с воями, все делали как взрослые, вот только меды от них Вороток отодвинул. Бреускевич поначалу дичился, глядел исподлобья, да потом отогрелся, подобрел, и вдвоем так оходили вениками Воротка, что тот, будто ошпаренный, выскочил в пруд. Вои подначивали мальчишек:
– Нешто, Гусек, мало каши ел? А ну, вдарь ему, да чтобы все листья на заду остались!
– И ты, оттнир, не зевай, поддавай!
Мальчишки, задорно смеясь, на совесть отхлестали своего вожатого, а когда Вороток внезапно подскочил с лавки да сделал страшные глаза, с визгом бросились врассыпную. Да куда там! Вороток сгреб обоих, по одному в каждую руку, пинком раскрыл дверь и вынес мальчишек на улицу, только две чистые попки и сверкнули в темноте.
– Принимайте! – и швырнул в пруд сначала одного, потом другого.
– О-о-о-ой, холодно!
– А-а-а-ай, студено!
А вои, знай себе, окунали Гуська и Оддалиса с головой. Лишь здоровее будут. Мальчишки фыркали, пускали пузыри, а когда их стали подбрасывать вверх, восторженно завизжали. Неслух подбросил Гуська, а Рядяша Оддалиса. Будто волшебной силой пострелят вынесло из воды, аж дух захватило.
– У-у-у-ух!
– А-а-а-ах!
А Неслухи, Моряй и Рядяша разошлись по углам пруда и принялись бросать мальчишек друг другу. От восторга Гусек и Оддалис едва сами не летали.
– Ну, все, хватит! – Моряй вылез сам и унес ребят в парную отогреваться. Славно попарились!
Закутанных в теплое по самые глаза, вои перенесли мальчишек в избу. Оддалиса одели в чистое исподнее, что перед уходом выбросил на камни отец, Гуську Вороток отдал свою рубаху. Пусть хранит сорванца одежда с воинского плеча. Мальчишки собирались было подносить за столом, да сморило обоих. Их уложили на лавки около печки.
А потом, голодные, чисто медведи по весне, люди Безрода расселись за стол в трапезной. Пили меды и прочее пиво за то, что дошли, за то, что ни одного человека их воевода не отдал Костлявой. Не забыли стражу на ладьях, после полуночи Сивый отправил на корабли смену. Раненых видсдьяуров оставили на граппре, со сменой отнесли оттнирам поесть. Безрод сидел в голове стола и чувствовал себя донельзя странно. Никогда не сиживал на самом почетном месте. Всегда, всю жизнь рядом был кто-то постарше, поопытнее, а вот оглянулся – и нет никого. Не за кем встать. Наоборот, за самим стоят. Вот и выходит, что самый старый и самый опытный. Всю ночь постоялый двор стоял на ушах. И двух дней пустым не был. Через седмицу снова опустеет. А Безрод осиротеет. И ведь не хотел пускать их в душу, не хотел! Знал, что все равно придется с кровью рвать из нее тех, с кем стоял спина к спине, кто, смеясь, вверил свои жизни. Видать, уродился таким. Только обрети что-то дорогое, – злая доля отбирает. Не нужно больше вставать с зарей и грести до седьмого пота, можно давить изголовья аж до самого полудня. В полдень и солнце ярче, и девки краше. Только под утро разошлись вои спать, и всю избу заволокло перегаром и храпом, хоть топор вешай. А хозяин только рад. Девки-служанки уже обвыклись, но поначалу носы воротили. Все дружины, одинаковы. Приходят почему-то именно вечером, ныряют в баню, парятся до седьмых потов, потом до самой зари едят и пьют, и только под утро уходят спать. А на следующий день хоть на глаза не попадайся. «Ой, девица, ой красавица, дай наглядеться на тебя», «А где ты давеча была?». А как начнут щипать… Не сразу синяки сойдут. И не сказать, что неприятно, очень даже приятно. Только слишком быстро вои сходят с постоя, не успеешь и глазки состроить. А работы – выше крыши. И полюбезничать не всякий раз удается. За последнее время одна только Сеславка и вышла замуж. Взял за себя урсбюнн из дружины Кракле. А воевода давешних гуляк своими холодными глазами ка-а-ак обдаст! Хоть в подвал на месте и провались. Аж зябко делается. Так и полнится вокруг него силищей. Еще бы! Если с такими шрамами остался в живых, значит, до жизни охоч.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
