В целом, по–видимому, эмоции положительно действуют на память, повышая ее живость, точность, полноту и долгосрочность. Однако действие эмоций не однозначно положительно. Многие эмоционально значимые события содержат в себе яркие визуальные стимулы: в этом случае эмоции фокусируют память на этом стимуле за счет запоминания периферийных впечатлений. Кроме того, эмоции, связанные с событием, могут вмешаться в процесс реконструкции воспоминаний и, при недостатке информации, привести к ошибкам реконструкции. Наконец, чрезвычайно сильные эмоции могут нарушить работу памяти — возможно, они создают помехи для биологических процессов, связанных с запоминанием[876].
(4) Яркая образность. Событийные воспоминания обычно характеризуются визуальными образами. Брюер рассказывает об эксперименте, показавшем, что «изложение событийных воспоминаний по большей части представляет собой рассказы о визуальных образах. Точные воспоминания, как правило, обладают более яркой образностью, чем неточные»[877].
(5) Несущественные детали. Как мы уже упоминали, Брюер отмечает, что событийные воспоминания часто включают в себя несущественные или не относящиеся к делу детали, и видит в этом аргумент в пользу того, что событийная память включает в себя элементы копирования. Обычно такой эффект связывается с воспоминанием — «вспышкой», однако встречается и в других типах событийных воспоминаний[878]. Однако, пишет Брюер, «трудно найти данные, которые бы прямо указывали на какую–либо связь запоминания несущественных деталей с точностью воспоминаний»[879].
(6) Точка зрения. Существует два типа событийных воспоминаний. Один из них — «непосредственные воспоминания», в которых субъект «видит» и воспринимает события точно так же, как видел и воспринимал их в тот момент. Второй — «воспоминания наблюдателя», в которых субъект воспринимает события так, как мог бы воспринимать их в тот момент сторонний наблюдатель. Данные исследований показывают, что тип «непосредственных воспоминаний» более характерен для свежих воспоминаний, чем для достаточно старых[880]. Однако верно, по–видимому, и то, что точка зрения в одном воспоминании может меняться — от участника к «наблюдателю» и обратно[881]. Нет причин полагать, что «непосредственные воспоминания» более точны, чем «воспоминания наблюдателя».
(7) Датировка. Многие данные показывают, что «событийные воспоминания обычно не включают в себя точную датировку событий». Типичное событийное воспоминание включает в себя информацию о месте действия, действующих лицах, их действиях, мыслях и чувствах субъекта, возможно, также о времени дня; однако непосредственная информация о дате события встречается очень редко. Если субъект хочет привязать свое воспоминание к определенной дате — как правило, он извлекает эти сведения из другой информации, содержащейся в воспоминании[882].
(8) Сушь и детали. Некоторые авторы, особенно склонные подчеркивать неточность долгосрочной событийной памяти, утверждают, что «суть» события, как правило, запоминается точно, даже если детали оказываются неверны. Барклей полагает, что событийные воспоминания «точны в том смысле, что верно передают суть и значение событий прошлого»[883]. Беддели, замечая, что «при подаче адекватных подсказок» исследования демонстрируют «очень высокий уровень запоминания автобиографических событий и низкий уровень их искажения»[884], далее говорит:
Большая часть наших автобиографических воспоминаний о прошлом достаточно свободна от ошибок при условии, что мы описываем события «с высоты птичьего полета». Ошибки начинаются, когда мы пытаемся заставить себя припомнить детали. Здесь открывается широкий простор для разнообразных искажений, связанных с собственными ожиданиями, неверными наводящими вопросами или социальными факторами — такими, как желание угодить интервьюеру или показать себя в хорошем свете[885]
Под «сутью» события обычно понимается структура и последовательность, создавшая значимость события для того человека, который его запомнил и впоследствии вспоминает. Формирование «сути» — акт интерпретации; однако интерпретация не обязательно предполагает неточность.
(9) Частое повторение. Частое повторение — важный фактор как запоминания событий, так и точности воспоминаний[886]. Повторение может предполагать перевод воспоминания в стандартную повествовательную форму, после чего воспоминание хранится в памяти скорее как нарративная информация о событии, чем как событийное воспоминание (предполагающее «переживание вновь»)[887].
Приведем результаты двух исследований, показывающие, каким образом некоторые факторы, обеспечивающие запоминаемость, действуя вместе, улучшают запоминание определенных событий:
Рубин и Козин (1984)[888] предложили группе студентов описать три самых ярких своих воспоминания, а затем оценить их по следующим шкалам: значимость для общества, личная значимость, неожиданность, яркость, эмоциональность, частое обсуждение. Чаще всего в список попадали события, связанные с несчастными случаями или травмами, спортивными соревнованиями, а также отношениями с противоположным полом. Более яркие воспоминания имели также более высокие коэффициенты личной значимости, неожиданности и эмоциональности. Коэн и Фолкнер[889] также сообщают, что живость воспоминаний явственно коррелирует с их значимостью, эмоциональностью и частотой воспроизведения. В их исследовании относительная важность этих факторов меняется вместе с возрастом субъекта. Для молодых людей важнейший предиктор живости воспоминаний — их эмоциональность и значимость, для стариков наиболее важным фактором становится частота повторений. Живость их долгосрочных воспоминаний сохраняется благодаря частым размышлениям и рассказам об этих событиях. Чаще всего запоминаются: рождения, браки и смерти (22,2%), праздники (11,8%), повседневные события (8,2%), болезни/травмы (8%), обучение (8%), события семейной жизни (6,1 %), военные события (6,1 %), любовные романы (5,1 %), события из области досуга и спорта (4,9%). События, в которых субъекты активно участвовали, запоминаются лучше, чем те, в которых они были только наблюдателями; уникальные события запоминаются лучше, чем типичные, первые по времени — лучше, чем аналогичные последующие[890].
Эти исследования показывают, что факторы, перечисленные нами ранее — неординарность события, его значимость, неожиданность, яркость, частое повторение, — часто встречаются вместе, что затрудняет оценку сравнительной значимости каждого из них.
Схематизация, нарративизация и осмысление
В этом разделе мы более внимательно рассмотрим интерпретативные структуры, характерные для любых событийных воспоминаний (как и вообще для всех типов памяти, хотя и в разной форме). Уже во время восприятия и переживания событий мы их структурируем, отбираем, упорядочиваем, ищем в них смысл и значение; но еще более верно это для воспоминания и пересказа. Стремясь понять, как это происходит, психологи предполагают, что в нашей памяти уже существуют когнитивные структуры, используемые для упорядочивания и интерпретации новых данных, которые мы воспринимаем и затем вспоминаем. Бартлетт, первопроходец современной психологии в этом и во многих других отношениях, использовал для обозначения ментальной модели, сформированной сознанием как средство своего рода дистилляции информации, приобретаемой нами в постоянном повседневном опыте, термин «схема». В своем знаменитом исследовании того, как разные респонденты через различные промежутки времени воспроизводят один и тот же сюжет («Война призраков»), он обнаружил, что в ходе нескольких репродукций проводится «рационализация» сюжета, по большей части бессознательная. Те черты и детали рассказа, которые кажутся респондентам непонятными или противоречащими другим данным, опускаются или адаптируются; в рассказе появляются связки, объяснения и дополнения[891]. Бартлетт объясняет это тем, что субъект осмысляет материал, нормализуя его согласно уже присутствующим в его памяти ментальным моделям, которые Бартлетт называет «схемами»[892]. В исследованиях, развивающих эту тему, для различных типов схем используются разные названия: «сценарии» — схемы событий и сюжетов, «контекстуальные рамки»[893] — схемы знаний о местах и предметах[894].
Говоря о запоминании событий, необходимо обратить особое внимание на наши сюжетные схемы, извлекаемые не столько из непосредственного восприятия событий, сколько из чтения и слушания историй и бессознательного усвоения повествовательных структур, обычно использующихся при пересказе любой осмысленной истории, реальной или вымышленной[895]. Некоторые из таких повествовательных структур свойственны многим культурам, другие — специфичны для той или иной культуры. И при восприятии, и при воспоминании мы постоянно нарративизируем свой опыт — отбирая, объясняя, устанавливая связь — так что подобные повествовательные структуры превращаются в устоявшиеся схемы нашей памяти. Единственный доступный нам способ найти смысл происходящих событий — превратить их в «историю». Это часть поиска смысла (того, что Бартлетт называл «работа над смыслом»), необходимого элемента работы памяти.
