центре событий.
* * *
Туннельный поезд остановился. Люинь переключила свои мысли на цель сегодняшней поездки. Теперь у нее было совсем не такое настроение, как в тот день, когда она впервые пришла в Хранилище Досье.
На миг она замерла перед дверью, глядя на серую колоннаду и статуи перед зданием. Казалось, скульптуры живые. Выражения их лиц были задумчивыми или страстными, торжественными, но добрыми, и все они словно бы приветствовали ее. Люинь сделала глубокий вдох и перешагнула порог. У нее на сердце воцарился мир. За месяц с лишним после первого посещения Хранилища она узнала столько тайн, что уже не так нервничала и переживала, как тогда. Она больше не сомневалась, стоит ли ей продолжать свое расследование. Она понимала: раз уж она зашла так далеко, то вопрос был уже не в том, стоит ли продолжать. Вопрос был в том, как это делать.
Дядя Лаак ждал ее и Анку в вестибюле. Он стоял прямо, вытянувшись по струнке. С самым серьезным видом он обменялся с Анкой рукопожатием. Именно так он встречал всех посетителей Хранилища. И хотя его черный пуловер и черные брюки не были униформой, вид у Лаака был самый что ни на есть официальный. Он устремил спокойный взгляд на Люинь.
Люинь протянула ему конверт. Лаак открыл его и молча прочел документ. Затем он сложил бумагу и убрал в конверт. Люинь пытливо смотрела не него.
Не меняясь в лице, Лаак кивнул.
Люинь и Анка переглянулись.
– Пойдем со мной, – сказал Лаак.
Люинь и Анка облегченно вздохнули и шагнули вперед. Но Лаак остановился и вежливо обратился к Анке:
– Прошу прощения, но, согласно документу, авторизация предоставлена только для Люинь.
Анка и Люинь снова переглянулись. Люинь была готова возразить, но Анка сказал:
– Правила есть правила. Я подожду тебя здесь.
После секундной растерянности Люинь кивнула. Без Анки она, конечно, почувствовала себя более одинокой и разнервничалась. Она поспешила догнать Лаака. После проверки сетчатки глаз и отпечатков пальцев они миновали стеклянную дверь и вошли в короткий пустой серый коридор.
В конце коридора находилась металлическая двустворчатая дверь. Лаак провел ладонью сверху вниз перед дисплеем сканера, ввел код и нажал на три кнопки. Бесшумно и медленно начали открываться две тяжелые створки дверей. Люинь затаила дыхание, всматриваясь в расширяющуюся полоску света. Постепенно двери открылись окончательно, и перед Люинь предстал огромный зал, уставленный стеллажами. Люинь обвела видимое пространство зала жадным взглядом. Зал имел форму не совсем правильного круга. Ряды стеллажей уходили в бесконечность. Каждый из изготовленных из какого-то коричневого металлического материала стеллажей был высотой около трех метров. Они стояли ровными рядами – совсем как войско в ожидании приказа.
– Чье досье ты желала бы просмотреть? – спросил Лаак.
– Моего деда, – ответила Люинь. – И, если можно, моего прадеда. И моих родителей, конечно.
Лаак кивнул и повел Люинь в западную сторону зала. Она не сомневалась, что о ее запросе он догадывался до того, как она пришла, и теперь лишь четко следовал протоколу. Они шли по главному проходу между стеллажами. Лаак шагал решительно и ровно.
Люинь высоченные стеллажи казались стенами, украшенными ячейками с крошечными фотографиями, на которых были засняты улыбающиеся лица. Эти фотографии походили на ряды светящихся кнопок, вытянувшиеся вдоль горизонтальных полок каждого из стеллажей. У Люинь было такое впечатление, что она шагает мимо миниатюрного мира, сплющенного до двух параллельных поверхностей.
– Дядя Лаак, у каждого марсианина здесь есть досье? – спросила Люинь, и ее голос эхом разлетелся по громадному пространству.
– Верно. У каждого.
– Но зачем нам это нужно? Разве вся информация не собрана в центральном архиве?
Лаак на ходу ответил:
– Не стоит полагаться на любую из разновидностей хранения чего бы то ни было, а еще хуже – полагаться на единственную форму хранения. По этой самой причине хранилища Швейцарского банка сохранялись еще очень долго после популяризации электронной валюты.
– И что же, здесь хранятся не только сведения, но и предметы?
– Для некоторых людей есть и такие единицы хранения. Но не для всех.
– И что же это за предметы?
– Дары от самого человека или от его наследников. Иногда артефакты, имеющие историческое значение.
– И это не зависит от положения или статуса человека?
– Нет, не зависит.
– А мои родители что-то оставили после себя?
Лаак остановился и посмотрел на Люинь. Его взгляд смягчился, утратил официальность и отстраненность. На мгновение Люинь увидела перед собой того дядю Лаака, который был ей знаком с детства.
– За их наследие отвечаешь ты. Если ты что-то найдешь… ты можешь даровать это Хранилищу. Если захочешь, конечно.
Люинь немного смутилась и опустила глаза. За поиски наследия семьи отвечала она, а вопросы задавала такие, какие задал бы посторонний, знавший ее семью лучше, чем она. Во взгляде Лаака она прочла тревогу за ее состояние. Ей показалось, что морщины около глаз и в уголках губ Лаака стали глубже. Теперь они были заметны даже тогда, когда старик был совершенно спокоен. Казалось, его лицо было скалой, которую тысячелетиями обтесывали морские волны, а не берегом, которые волны бы давным-давно разгладили. Он выглядел намного старше своего возраста. Его силуэт терялся на фоне огромных стеллажей.
– Дядя Лаак, – проговорила Люинь, – я знаю, что вы правы. То, что говорят другие, не заменит моего мнения, и сохранение наследия моей семьи – это мое дело. Но я должна понять кое-какие факты. Без этих фактов я не могу сформировать свое мнение.
– Например?
– Например… много ли человек убил мой дед?
– Не больше, чем другие воины, и не меньше.
– Мой дедушка подавил революцию и протесты на Марсе в то время, когда были живы мои родители?
– Да.
– Зачем?
Лаак промолчал. Люинь вспомнила, что он приводит только факты, а не причины. Она опустила глаза.
Немного подождав и убедившись в том, что у Люинь больше нет вопросов, Лаак пошел вперед. Люинь зашагала за ним.
Они шли и шли вдоль рядов миниатюрных портретов, миновали замершие на лицах улыбки и жизни тех, кто уже был мертв. Они оставляли позади души всех тех, кто когда-либо жил на Марсе. Взгляд Люинь скользил от одного лица к другому. В этом мире полок и портретов не было никакой разницы между живыми и умершими. Имена здесь были расположены по алфавиту, и никто никоим образом не выделялся – ни по возрасту, ни по чину, ни по месту в истории. Для каждого имелось место на полках, словно так было и задумано с самого начала. Прожили люди несколько десятков лет в ином мире – и возвратились сюда.
Над каждым миниатюрным портретом располагался ящичек. К нему
