стошнило. Анка смеялся, а она ругала его за то, что он ее заранее не предупредил, каков будет полет, а он ей сказал, что настанет день, когда она затоскует по этому самолету. Но Люинь твердо объявила, что такой день не наступит никогда. «Никогда» оказалось не таким уж долгим.
Она до сих пор помнила тот полет в сумерках. Ее желудок отчаянно бушевал, но сердце замирало от радостного изумления. Она никогда раньше не видела таких облаков – ярких и разноцветных, как радуга, лежащих под крыльями самолета до самого горизонта. Гигантское красно-оранжевое заходящее солнце горело вдалеке. Пушистые облака светились изнутри и излучали все оттенки цвета. Краски переходили одна в другую плавно, от белого цвета к золотому, от золотого к алому, от алого к темно-лиловому, и вся эта картина была великолепна, как прекрасный храм. Время от времени в просветах разноцветного покрова облаков проглядывало синее небо.
Анка, сидевший впереди Люинь в кресле пилота, указывал на разные достопримечательности внизу, когда появлялись просветы. Люинь крепко обнимала его за плечи. Она была в таком восторге, что даже дышать не могла.
«Какие прекрасные облака, – думала она тогда. – На Марсе я таких никогда не увижу». Облаков на Марсе не было совсем, так что, даже если бы Люинь и довелось подняться в воздух на Марсе, она бы ничего подобного не увидела. И с Анкой у них на Земле случился только тот, один-единственный полет.
Анка порывисто протянул руку и погладил лоб Люинь.
– Не страдай из-за того, что невозможно. Если бы я смог полететь, я бы уже давно это сделал.
Люинь смотрела на него с тяжелым сердцем. Она знала, что он говорит правду. Анка любил летать гораздо больше, чем она, и, если он сказал, что не сумеет совершить полет на сломанном истребителе, значит, так оно и было. Он сидел на скамейке в вестибюле Хранилища Досье, положив одну руку на спинку, а другую – на колени. Его поза была словно бы спокойна и расслаблена, он улыбался, но Люинь видела в его взгляде вызов, и это ее огорчало. Она не знала, что сказать Анке, поэтому решила сменить тему.
– А еще я нашла медаль. Нашла в Хранилище.
– Что за медаль?
– Она принадлежала моему прадеду. Помнишь медали, которыми награждали героев во время войны?
– Да. На этих медалях изображен орел. Пустынный орел.
– Верно. Но до сегодняшнего дня я не знала, что изначально мой прадед выбрал для медали вовсе не орла. Орел на медалях появился позднее – сменить рисунок решили другие лидеры повстанцев.
– И каков же был изначальный рисунок, предложенный твоим прадедом?
– Яблоко.
– Что? – выпалил Анка, с трудом удержавшись от смеха.
– Да, яблоко. – Люинь разжала кулак. – Видишь?
Анка взял с ее ладони маленькую медную медаль и стал ее с восхищением разглядывать.
– В досье прадеда я не нашла так уж много объяснений, – сказала Люинь. – Не знаю, почему Ричард Слоун избрал этот символ.
– Это немного… – Анка запнулся в поисках подходящего слова, – …необычно.
– Что тебе первое пришло в голову, когда ты посмотрел на медаль?
– Парис и спор богинь.
– Возможно, – кивнула Люинь. – Как метафора начала войны? Политые кровью поля Трои как образ настоящего времени? – Она умолкла и посмотрела на медаль. – А я подумала не об этом. Моей первой реакцией была другая история.
– Какая?
– Эдем.
– Думаешь, яблоко – символ бунта людей против Бога?
– Нет, – негромко ответила Люинь. – Ничего такого глобального мне в голову не пришло. Не могу с уверенностью сказать, что здесь смысл в том, что Земля была Эдемским садом, от которого Марс решил отречься. Но я представила себе мужчину, который смотрит на женщину рядом с собой и мысленно произносит: «Ради тебя я готов на грехопадение».
Анка промолчал и крепче обнял Люинь.
– Мой дед лишился матери, – негромко продолжала Люинь. – Мой отец тоже потерял мать, и я потеряла. Может быть, всем женщинам в моем роду суждено умирать молодыми…
– Не говори глупостей, – прервал ее Анка. – За годы войны погибла почти треть населения Марса. Тут нет ничего из ряда вон выходящего.
– Но может быть, это моя судьба.
– Нет! То были просто случайности, только и всего. Никакой судьбы тут нет.
Люинь посмотрела на Анку. Тот стал необычайно серьезен. У Люинь ком сдавил горло, она почувствовала себя ужасно хрупкой. Она не знала, почему говорит такие обреченные слова, но она познакомилась с трагичной историей своей семьи, и теперь собственное будущее ей виделось только трагичным. Теперь она чувствовала себя совершенно изможденной, даже пошевелиться не могла от беспомощности. Один человек никак не мог бороться с неудержимой волной судьбы. Казалось, так просто и легко оборвать чью-то жизнь – так же легко, как смести пыль порывом ветра. Люинь разрыдалась, прижавшись к плечу Анки. Он крепко обнимал ее, не произнося ни слова.
Еще долго они сидели вдвоем на скамье в углу огромного вестибюля. Высоченные бронзовые статуи двумя рядами стояли перед ними, словно ожившие божества, словно вечные загадки, отделенные одна от другой массивными серыми колоннами. Зал вестибюля тянулся вдаль. Греческие надписи на стенах говорили о судьбе, поэзии и мудрости. Царило безмолвие и безлюдье.
Камень
Выписавшись из больницы, Люинь не предполагала, что вскоре вернется туда. Но в Хранилище Досье она прочла кое-что о докторе Рейни, об одном эпизоде из его жизни, о котором он ей не рассказывал. И она решила его об этом расспросить.
Через два дня после выписки она снова вошла в больницу. Эпизод, о котором она хотела поговорить с доктором, взволновал ее не только потому, что из-за этого Рейни стал врачом, но и потому, что это было связано с Гансом Слоуном. На самом деле, тот случай связал их между собой. Именно из-за этого Рейни связал свою судьбу с неврологией и оказался в итоге лечащим врачом Люинь. Именно тогда Рейни познакомился с Гансом, между ними возникла дружба и взаимное доверие, и Рейни был удостоен привилегии пользования Хранилищем Досье. Именно из-за этого Ганс поручил Рейни лечение внучки, а Рейни дал Люинь разрешение, благодаря которому она смогла воспользоваться Хранилищем Досье. То есть всё зависело от того случая.
И оказалось, что тогда произошла ошибка. Люинь решила, что над этим стоит поразмышлять. Чья же это была ошибка – она не могла понять. Четких фактов, указывавших на злоумышленника, не было, но Рейни был причинен вред, и он много что потерял.
Люинь прочла досье Рейни. В юности он обучался в лабораториях нескольких марсианских систем и мастерских – от машинного центра до мастерской Классической Философии, и
