Какой-то грубый человек рассказал об этом моим больным, и сразу воцарилось отчаяние. Люди стали быстро умирать. Тогда я объявил: «Это неправда! Вот, смотрите: я сейчас посажу редиску, и она вырастет. Подождите немного, и я вас ею угощу». Я сам себе не верил, но виду не подавал. И люди приободрились. Каждое утро они подползали к грядке и смотрели. И что же? Редиска взошла! Да, да, взошла, выросла, созрела, и я угощал ею больных. Они не сдались. И смертность сократилась...»
Садако внимательно глядела на врача. Ее слабые пальцы ускоряли движение — сегодня она сделает еще двадцать, еще тридцать, еще пятьдесят журавликов...
Об этом написали в газетах. И на Госпиталь Атомного Взрыва хлынула лавина ребячьих писем и посылок со всей Японии, отовсюду дети слали тысячи журавликов, картинок, писали письма с самыми лучшими пожеланиями девочке из Хиросимы. Многие приходили и приезжали в гости к ней. Рассказывали удивительные новости: «Ты знаешь, Садако, сейчас вся Япония начала бороться за то, чтобы атомные бомбы никогда больше не убивали детей».
А в стране действительно в эти дни происходили удивительные события. Профессор из Токио Каору Ясуи, который в кругу друзей любил добродушно шутить, что он родился в день овцы, а его жена и дочь — в день тигра и что это ставит его дома в неравные условия, вдруг сказал, что в действительности у него львиная душа: Ясуи смело начал в своем районе, потом в городе, потом по всей стране кампанию за запрещение атомного оружия. Его поддержали влиятельнейшие люди: президент Академии наук Ямада, знаменитейший физик, лауреат Нобелевской премии Юкава. Десятки тысяч людей шли от дома к дому, стучась в каждую дверь: «Подпишитесь под требованием о запрещении атомного и водородного оружия!»
В одной лишь префектуре Хиросимы, где жило около двух миллионов человек, подписались под петицией 1 013 472 человека. Листы с подписями были переплетены в восемьдесят четыре тома — они весили сто двадцать пять килограммов. Эти тома были посланы в штаб-квартиру ООН с требованием немедленно добиться соглашения о запрещении атомных и водородных бомб. Всего в Японии было собрано свыше тридцати трех миллионов подписей. И немалую роль в этом играли дети, помогавшие родителям распространять петицию.
И еще: до этого дети посылали своих журавликов только Садако, а теперь во многих городах решили делать тысячи и десятки тысяч маленьких бумажных птичек, превратившихся в символ решимости отстоять мир и жизнь, и послать их в подарок Всемирной конференции против атомной и водородной бомбы.
— Да, да, ты знаешь, Садако, — скоро у нас в Хиросиме откроется Всемирная конференция! — говорили неподвижно лежавшей на своем ложе девочке ее подружки. — Слышишь, Садако! У нас будет Всемирная конференция, и там народы запретят эти проклятые бомбы. Вот увидишь! Мы туда пойдем со своими журавликами. Хорошо бы и тебе пойти с нами, но ты пока лежи, лежи... А мы отнесем делегатам и твоих журавликов...
Садако молча кивала головой. В ее глазах то зажигались, то гасли живые искорки, — она, как учил доктор Сигето, отчаянно боролась за жизнь, давая каждый вечер себе зарок: дожить до утра, сделать еще сто журавликов, дождаться этой самой Всемирной конференции, куда пойдут ее подружки. Счастливые! Они могут бегать, прыгать, играть в мячик... Садако вздыхала и снова бралась за свои цветные бумажки.
Всемирная конференция открылась шестого августа 1955 года, когда Садако было уже совсем плохо. Врачи колебались: стоит ли допускать к ней подруг? Доктор Сигето твердо сказал: стоит! Если двери палаты будут наглухо захлопнуты, ее слабый огонек погаснет совсем. И девочки забегали к ней по-прежнему: «Слушай, Садако, что сегодня было! Из Токио пришел поезд с делегатами, и на каждом вагоне написано: «Мир!» А с острова Сикоку делегаты приплыли на рыбацких кораблях, и это называлось «Флот мира». Мы каждому делегату надевали на шею ожерелья из бумажных журавликов. Как они нас благодарят! И все передают тебе привет...»
Свыше пяти тысяч делегатов присутствовало на этой конференции, и было среди них пятьдесят два гостя из четырнадцати иностранных государств. Все они громко требовали объявления атомного оружия вне закона, и как часто звучало в прениях имя Садако Сасаки, маленькой девочки из Хиросимы, которая в эти часы вела свою последнюю битву за жизнь в Госпитале Атомного Взрыва!
Доктор Сигето никогда не занимался политикой. Но многое, наверное, можно было прочесть в его воспаленных глазах, когда он проводил последние бессонные ночи у изголовья своей маленькой пациентки, силы которой иссякали. Садако уже не могла подняться, чтобы предстать перед делегатами конгресса. Но другие жертвы атомного взрыва, которые еще держались на ногах, пришли туда. Делегаты и гости с волнением глядели на их изуродованные лица. Эти люди старились прежде времени, у них не было сил, чтобы работать, и они были обречены на одиночество — люди, пострадавшие от атомной бомбы, отказывались жениться и выходить замуж, так как боялись, что у них вместо детей родятся чудовищные уроды.
Вспоминая об этом, доктор закрывает лицо руками и глухо говорит мне:
— К нашему стыду, наука до сих пор не может сказать ничего вразумительного и по этому поводу. Пока мы располагаем лишь отрывочными данными эпизодических обследований. Например: комиссия по подсчету потерь в результате атомной бомбардировки обследовала сто тридцать детей, родившихся от матерей, которые в момент взрыва находились в радиусе два и две десятых километра и более от центра этого взрыва. Было установлено, что тридцать четыре из этих ста тридцати детей в конце тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года болели микроцефалитом в результате позднего развития мозга. Периметр головы у этих детей в среднем был меньше, чем при обычных отклонениях такого рода. И это все, чем мы располагаем... Нет, мы слишком поздно начали исследовательскую работу и слишком медленно ее развертываем...
Да, исследования начаты с опозданием и ведутся пока без должного размаха. Правда, американцы создали специальную службу для изучения последствий атомного взрыва, но ее деятельность носит слишком специфический характер, — можно думать, что она скорее поставлена на службу военным, чем мирным целям. А японский Госпиталь Атомного Взрыва, которым руководит Сигето, к сожалению, пока располагает лишь скромными возможностями. Да и построен он сравнительно недавно — на пожертвования самих японцев.
Упущены годы — еще десять лет тому назад в Хиросиме не был толком поставлен даже элементарный учет заболеваний и смертности. И только тогда, когда в Хиросиме вдруг резко увеличилась смертность от рака и белокровия, всем гражданам, которые были в момент
