и наворотил дел, конечно…
— О чем вы? — прислушавшись к разговору, не понял я.
— О сне твоем, конечно. Не о вампирше же, — хмыкнул, не поворачивая головы Север, — нет, ну это же надо! Сколько лет человечество билось над этим вопросом, а тут на тебе — пришел какой-то никому не известный паренек и все… Теперь и помирать не страшно.
— Говори за себя, — усмехнулся, вглядывающийся в исчезающую под колесами дорогу Игнат.
— Да нет, ну страшно, конечно, — слегка поправился, делая очередную затяжку седой оперативник, — процесс-то этот, как ни крути, особо-то приятным не назовешь. Но когда ты точно знаешь о том, что там стопроцентно что-то, да есть, а не просто пустое небытие, оно как-то… поспокойнее, что ли.
— Небытия не существует, — хмыкнул его напарник.
— Кто тебе такое сказал?
— Парменид.
— Это который в Греции что ли древней жил? Философ? — заинтересовался оперативник.
— Угу…
— Тоже мне, — фыркнул он, — когда это было-то!
— И современная физика.
— Хм…
— Правда, ее научные обоснования мало чем отличаются от философских умозаключений Парменида…
— Во!
— Однако, есть и вполне конкретные научные статьи на эту тему…
— Да ну тебя, — не выдержал Север, глядя на улыбающееся лицо водителя, — хорош уже прикалываться! Философией и «океаном Хигса» студенткам своим мозги пудрить будешь. А мне результат важен. А результат он вот он, — мужчина кивнул головой в сторону заднего сиденья, где полулежал я, отчаянно борясь с головокружением. Мысли по-прежнему путались, и мне было тяжело фокусироваться на их разговоре, — живое доказательство того, что эта дорога не в один конец. Что есть что-то и за той гранью, откуда еще никто не возвращался.
— Ты ведь знаешь, я уже давно не преподаю, — слегка помолчав, совершенно не в тему, заметил его собеседник.
— Но студентки-то остались?
— Хм… бывают…
— Ну, так и о чем тогда речь? — хохотнул тот.
В машине снова наступила тишина, перемежаемая лишь тихим рокотом мотора и шелестом шин.
— А выходит все-таки Антонов был прав…
— Это да, — вздохнул Север, доставая из пачки очередную сигарету, была у него такая привычка — часто курить, когда приходилось много думать, — жаль не узнал старик всего этого… Он бы порадовался.
— Откуда ты знаешь? Может наоборот, узнал еще раньше нас. Их первых рук, так сказать.
— Юморист, — хмыкнул оперативник и сплюнул в окно, — в морду бы тебе за такие шутки.
— А что я такого сказал? — удивился Игнат, — Яковлевич бы, мне кажется, оценил. Тем более, что он, в отличие от тебя, мужик был с юмором.
— Угу. Говори, говори…
— Да и теория, опять-таки, выходит интересная, — не обратив внимания на его бурчание, продолжил водитель, — вот смотри, в каком году Димка в прошлый раз кони двинул?
— В 85-ом, — ответил тот, и слегка поразмыслив, добавил, — позапрошлого века.
— Эй, а ничего, что я тут тоже нахожусь? — попробовал было слабо возмутиться я.
— Да ты вообще там сиди тихо, — отмахнулся от меня седой оперативник и повторил, — в 1877-ом.
— Во! А когда он в этот раз родился?
— Ты когда родился? — снова повернулся ко мне Север.
— Я сижу тихо, — мрачно рассматривая пейзаж за окном, буркнул я.
— Эй, ты что, обиделся, что ли? — удивился он, — да ладно тебе! Димка?
Я молча смотрел в окно.
— А ты знаешь, что на обиженных обычно возят, и что еще с ними разное нехорошее делают?
— В 90-ом.
— Во! Наш человек!
— В тысяча девятьсот? — на всякий случай уточнил с водительского сидения Игнат.
— Ха-ха, как смешно, — выдавил из себя я, меня отчаянно мутило, — нет, блин, просто в девяностом. Лично знаком с Птолемеем Клавдием, жил в Риме, воевал с даками, там же, собственно, и сдох.
— Да ладно тебе, не горячись, — хмыкнул он и продолжил, — так вот, смотри, Серега, упыри зарубили его в 1877, а родился он только в 1990-ом, возникает резонный вопрос — где он болтался все это время? Как ни крути, а все-таки нехилый люфт получается.
— Ты меня спрашиваешь? — скосил на него взгляд Север, — тут причин может быть такая масса, что мама не горюй. Вон, видал, как Альцмана при этом рассказе, чуть идеями да теориями не порвало?
— Да уж, — ухмыльнулся Игнат, — в таком возбуждении я его не видел с тех пор, как его пригласили в наш отдел, и Митров лично объяснил ему, чем он будет дальше заниматься до конца своей жизни…
— Уу, да возбуждение — это еще полбеды. Он когда в таком состоянии, у него такое неконтролируемое лекцие-извержение начинается, что просто туши свет.
— Угу. Причем кому это все рассказывать ему уже не особо-то и важно — главное выговориться. Эх, жаль Артемьева с нами уже нет… Вот же был дядька… Как увидит такое дело, так сразу ловит Ивана Абрамовича на взлете и успокаивает. Возьмет культурненько бутылочку литра, эдак, на полтора, закуски немного и в отдельную лабораторию его… И народу спокойнее работается и им хорошо. А сколько они таким макаром закрытых патентов и отчетов тогда надолбошили, помнишь?
— Спроси чего полегче, — хмыкнул Север, — мне такие цифры и представить себе сложно. А вот зато, сколько они спирта за все это время уговорили — сказать могу легко. Мне тогдашний зав. лаб все уши в свое время прожужжал на тему нецелевого расходования хозяйственных ресурсов.
— Зато, какой результат! Считай, на чистом топливе работали. А какая польза? Ни у одного движка такого КПД нету! Государству чистая выгода.
— Угу, результат. А кто потом этих двух алкашей в себя приводил, да от похмельной интоксикации откачивал? Если б не Стен и Духобор, давно бы оба загнулись от цирроза печени.
— Ладно, хрен с ней с его печенью, — отмахнулся водитель, — мне вот больше интересно, где душа все это время болтается и почему нет воспоминаний на этот счет.
— А то, что и обо всей прошлой жизни их нет, тебя это не смущает? — поинтересовался Север.
— Хм, а ведь верно! Он же только последние минуты своей жизни помнит, а не все целиком.
— Вот о чем я и говорю, — кивнул седой оперативник, — более того, откуда ты взял, что между 1877-ым и 1990-ым он не рождался еще раз? В промежутке так сказать.
— Дык, снов-то ему подобных, больше на эту тему не снилось, — слегка смутился Игнат и посмотрел на меня в зеркало заднего вида, — или все же снились?
— Нет, — тихонько пробормотал я, медленно сползая на заднее сиденье и аккуратно укладывая тяжело гудящую голову на мягкую обивку.
— Эй, ты там как? Нормально? — слегка встревожился тот.
— Да не трогай ты парня, — одернул его Север, — не видишь, отходняки у него. Вспомни себя, как ты маялся, когда
