время стали очень близки. Не рассказал ли он ей всю ту историю? А если это не он, то кто? Кто рассказал ей о мистере Смолфейсе? Теперь, конечно, было уже поздно ее об этом расспрашивать. Доминик ее полностью завоевал. И меня это совершенно не удивляло. Разве могла я с ним состязаться? Сейчас я могла только ждать благоприятного момента и надеяться, что все-таки получу возможность расследовать эту историю.
И такую возможность я получила в самый последний день триместра. Занятия в «Короле Генрихе» в тот день закончились рано, так что до возвращения домой Доминика и Эмили я была совершенно свободна. В двенадцать часов я вернулась в совершенно пустой дом и сразу, даже не переодевшись, направилась в комнату Эмили.
Я никогда не испытывала угрызений совести, роясь в комнате дочери. Она всегда отлично знала наше общее правило: если хочешь что-то скрыть, то нужно лучше это прятать; по крайней мере, лучше, чем я умею искать. Впрочем, искать я все же пока умела лучше, чем шестилетняя Эмили – прятать, так что легко нашла ее рисунки. Они были под кроватью в той же темно-зеленой папке, которую показывал мне Доминик. На этот раз их оказалось гораздо больше, и все они выглядели какими-то ужасно знакомыми. Ведь и я тоже в течение многих месяцев после исчезновения Конрада без конца рисовала собственные версии мистера Смолфейса: обычно это была неуклюжая, но зловещая фигура в мутных серо-коричневых тонах, появлявшаяся из сливного отверстия раковины или из какой-то трубы, и у каждого из этих монстров голова была пугающе маленькой и черной.
Но искала я вовсе не рисунки Эмили. Их я видела и раньше. Я искала нечто иное – некий ключ, который помог бы мне понять, как давно некий давным-давно умерший монстр сумел до такой степени завладеть мыслями моего ребенка. Я, собственно, никогда не сомневалась, что Эмили что-то от меня скрывает. Я чувствовала это еще до того, как мы переехали на Эйприл-стрит. Эмили всегда была тихой, скрытной девочкой. И друзей у нее было мало. А те ее новые школьные подружки, которых Доминик приглашал к нам в гости с ночевкой, как-то очень быстро с ее горизонта исчезали. На поверхность продолжало всплывать только одно имя: Конрад. Считалось, что это один ее друг.
Я уже провела в ее школе маленькое расследование. Но среди одногодков Эмили ни одного мальчика по имени Конрад не оказалось. Я осмотрела ее гардероб, выдвинула каждый ящик комода, порылась в ее игрушках – ни одной подсказки я там не обрела; все вещи были аккуратно разложены и расставлены по своим местам и выглядели совершенно безвредными. Тогда я решила попытать счастья в книжном шкафу Эмили, и там среди книжек-раскрасок, выстроенных в ряд по цвету и размеру, нашла между «Спящей красавицей» и «Легковыми и грузовыми автомобилями, а также самоходными машинами» некий тоненький блокнот с твердой черной обложкой, на которой было написано: Дневник ученика приготовительного класса классической школы для мальчиков «Король Генрих».
Я открыла дневник, уже зная, чье имя там обнаружу. И на форзаце, разумеется, прочла написанные размашистым почерком слова:
Конрад Прайс, осенний триместр, 1971.
Это был школьный дневник моего брата. Как странно, думала я. Ведь мои родители так бережно хранили все, что осталось от Конрада, все его имущество. Как же его школьный дневник отыскал путь в вещички моей дочери? Причем именно дневник за тот осенний триместр, когда моего брата уже и на свете-то не было. Тем не менее дневник был уже аккуратно подписан и готов к началу нового учебного года, которого Конрад так и не увидел.
Я перевернула страницу. Там было расписание уроков, аккуратно написанное чернилами, и список преподавателей на следующий год.
Классный руководитель: доктор Синклер
Английский язык: мисс Маклауд
Математика: доктор Джонс
Физика: мистер Фрай
Изобразительное искусство: мистер Муди
Химия: доктор Хиллман
Возле каждого имени на полях имелся несколько грубоватый, но весьма живой карикатурный портрет того или иного члена преподавательского состава. Я ничуть не удивилась, увидев это: мой братец всегда любил рисовать на полях и придумывать прозвища. Мисс Маклауд была изображена как собственное alter ego, весьма скудно одетое; под рисунком имелась подпись: Керри в кемпинге. Доктор Синклер был Волосатым Занудой. Доктор Джонс – мистером Редфейсом, то есть Краснорожим, а мистер Фрай – мистером Смолфрай, то есть Недожаренным. Все эти «фейсы» заставили меня на мгновение остановиться и задуматься, хотя ни одна из этих карикатур ничуть не была похожа на то чудовище, что преследовало меня в детстве. Я перевернула еще одну страницу и обнаружила там список учеников того класса, в котором учился Конрад: двадцать два имени, написанных все тем же размашистым, небрежным почерком. Когда-то мне, пятилетней, едва умевшей нацарапать собственное имя, почерк Конрада казался прекрасным и невероятно мудреным; теперь же я видела, что на самом деле писал он весьма неаккуратно, неровно – в общем, обычные каракули мальчишки-подростка. Меня это, пожалуй, даже тронуло и в определенной степени немного разочаровало. Словно я, нечаянно сдвинув с его лица некую маску, обнаружила под ней нечто маленькое, жалкое и вполне заурядное. Я внимательно прочла весь список и, конечно же, сразу увидела фамилию Доминика. Значит, Доминик все-таки собирался там остаться! По крайней мере – собирался еще в конце того летнего триместра, когда Конрад этот список писал! Я перевернула еще страницу и обнаружила там заголовок: Осенний триместр, неделя 1.
Наверное, я ожидала, что эта страница окажется чистой – станет символом в виде пустого пространства, имеющего форму мальчика, ибо эта «дыра» так и продолжала зиять в самом сердце нашей семьи. Но там обнаружилась некая запись: всего две строчки. Одна старательно написанная печатными буквами, но с той же размашистой лихостью, что и список учеников класса и подписи под «портретами» учителей:
Привет, меня зовут Конрад. А ты кто?
А на второй строке неуверенной детской рукой был выведен ответ:
Привет, Конрад. Я – Эмили.
Часть шестая
Мнемозина[61] (река воспоминаний)
Глава первая
Классическая школа для мальчиков «Король Генрих», 15 июля 1989 года
Я быстро прочла все записи в дневнике, едва осмеливаясь дышать. Эти записи рассказывали некую отдельную историю – историю маленькой девочки, обладающей живым воображением, и ее тайного призрачного друга. Впрочем, любой ребенок вряд ли сумел бы удержаться от участия в столь увлекательной игре. Судя по записям, этот обмен мнениями начался несколько недель назад, примерно в то время, когда я начала работать в «Короле Генрихе».
Моей дочери не было еще и семи лет, так что хоть читала она и очень хорошо, ей все же было трудно разобрать почерк взрослого человека. А потому ее таинственный дружок был вынужден
