Эмили.
– Конрад говорит, что она очень на тебя похожа. Ты в ее возрасте такой же была.
Я несколько напряглась:
– Он ее видел?
– Мы показывали ему фотографии, – сказала мама. – Да, и еще он ее видел, когда она домой из школы возвращалась.
Меня вдруг охватил бешеный гнев. Интересно, и давно этот человек за нами следит? Уж не он ли затеял переписку с Эмили в дневнике Конрада? У меня просто в глазах потемнело при мысли о том, что в наш дом спокойно проникает некий незнакомец и роется в вещах моей дочери. И, скорее всего во всем этом замешан именно Доминик. Доминик так много о нас знает. И с Конрадом они были дружками. А что, если этот самозванец и Доминик действуют сообща? И если это действительно так, то какова их цель?
И я сказала – несколько более резко, чем намеревалась:
– Но если это действительно Конрад, то где же он был целых восемнадцать лет?
Отец положил руку мне на плечо.
– Все в свое время, моя дорогая. Это так сложно сразу объяснить…
– Ну, а все-таки, папа? Он сам тогда убежал или его украли? Неужели он и этого вам не сказал?
– Он рассказал нам все. Но без подробностей. И просил нас пока что не рассказывать это тебе. Видишь ли, детка, он хочет сам тебе все рассказать, как только все немного утрясется.
– Удобно устроился, – буркнула я и спросила: – Но, может быть, ты, папа, мне расскажешь по крайней мере, где он живет, чем занимается и почему решил вернуться именно сейчас, после стольких лет отсутствия?
Мать, жадно прислушивавшаяся к нашему разговору, с тревогой на меня глянула. Она выглядела какой-то изголодавшейся; на щеках у нее по-прежнему горел румянец, но теперь уже не от радостного возбуждения.
– Пожалуйста, Беки, не будь такой, – с упреком сказала она. – Не надо сейчас, ведь мы только что вновь стали семьей…
И я почувствовала, как где-то под грудиной у меня разрастается раскаленный шар невыносимого напряжения. Это было даже слишком знакомое ощущение, и я знала, что еще мгновение, и этот шар взорвется со страшным гневным рычанием, и я уже не смогу ни сохранить прежнее терпение, ни удержать свой бешеный гнев.
Отец, заметив, в каком я состоянии, тут же вмешался и сказал матери:
– Дай Беки время привыкнуть к этому, дорогая. Ей ведь тоже пришлось несладко. – Впервые кто-то из моих родителей признал нечто подобное, и я почувствовала себя обезоруженной. Меня неожиданно сильно тронули слова отца, но я знала, сколь опасно расслабляться. Этот человек, утверждавший, что он и есть Конрад, моим братом, конечно же, не был, и я была обязана выяснить, кто он на самом деле и чего от нас хочет. Особенно меня заинтересовало то, что он, по его собственному признанию, исподтишка следил и за мной, и за моей дочерью.
Желая успокоиться, я глубоко вздохнула и сказала отцу:
– Ты прав, папа, так что вы меня извините. Мне действительно слишком трудно сразу все это воспринять. Ведь к нам уже столько раз являлись разные люди, и каждый утверждал, что он и есть Конрад. Почему же этот вам показался чем-то от них отличным?
Мои родители переглянулись.
– Он очень похож на нашего Конрада, – сказала мать. – Высокий, хорошо сложенный и говорит очень хорошо. И ему известно все, о чем знал Конрад. И он все-все помнит. Вот вспомнил даже, что я люблю пионы. – Она указала на вазу с цветами.
– Ну, пионы-то купить может каждый, – возразила я. – А очень многие подробности нашей жизни можно с легкостью почерпнуть в газетных статьях и книгах.
Мама только головой покачала:
– Нет, дорогая, на этот раз все иначе. Ведь Конраду известны такие вещи, о которых мы никогда никому не рассказывали. Он вспоминал всякие подробности насчет своей школы и своих друзей. Знаешь, Беки, он помнит даже твоего воображаемого дружка, как его?..
– Ты имеешь в виду мистера Смолфейса? Но, мам, история о нем известна буквально всем.
Она махнула на меня деревянной ложкой:
– Нет, не его, а эту девочку. Ну, ты ее еще Эмили Джексон называла.
Глава третья
15 июля 1989 года
– Но Эмили действительно существовала, – удивилась я. – Я точно знаю. Я с ней вместе в школу ходила и даже дома у нее бывала. У нее еще старшая сестра была, инвалид…
Мать покачала головой, улыбнулась и сказала:
– У тебя, детка, всегда было невероятно развито воображение. В твоей головке вечно роились всякие странные мысли. То ты придумывала какое-то чудовище, которое живет в канализационных трубах, и все свои неудачи на него списывала, считала, что это его происки. То вдруг появилась эта Эмили. Ты даже фамилию ей дала по названию нашей улицы.
– Но, мама, Эмили была настоящая, – не сдавалась я. – Я отлично ее помню.
А действительно ли я ее помню? – вдруг спросила я себя. Воспоминания о ней теперь уже показались мне какими-то чересчур отчетливыми, чересчур светлыми по сравнению с тем мраком, что окутывал мое детство. Может, это просто совпадение, что у семейства Джексонов фамилия такая же, как название нашей улицы? И разве все они не уехали куда-то из Молбри вскоре после исчезновения Конрада?
– Конечно же, она была настоящая! – настаивала я. – Иначе откуда же взялся тот ее подарок мне на день рождения? Тот розовый альбом, который, как вы говорите, Конрад решил незаметно принести на недавний праздник, устроенный в мою честь? Там еще был внутри рисунок – я собственной персоной. И это точно Эмили нарисовала.
Отец с сочувствием посмотрел на меня:
– Беки, милая, но ведь это же ты сама нарисовала! И в альбом эту картинку сама вклеила. И открытку сама подписала. Конрад об этом знал. И его это очень беспокоило. Он хотел, чтобы у тебя реальные друзья появились.
Я почувствовала стеснение в груди.
– Неправда! Эмили и была моим реальным другом! Я и мать ее помню, и старшую сестру Терезу, которая ДЦП страдала.
Я уверяла себя, что нет ни малейших причин сомневаться в том, что я действительно все помню, а вот мои родители как раз страдают некими провалами в памяти. Это они (а вовсе не я!) столько времени живут словно во сне и никак не могут очнуться. А мне, к счастью, наконец-то удалось выбраться из этого туннеля. Я теперь вполне счастлива, крепко стою на ногах и чувствую себя целостной…
– Ох, Беки, – со вздохом прервал мои мысли отец, – ведь Тереза – это твоя сестра. Правда, она умерла еще до твоего рождения, а Конрад был тогда еще совсем крошкой. И у нашей Терезы действительно был ДЦП; она умерла, когда ей всего три месяца исполнилось. А тот розовый альбом – это ее альбом. Мы с мамой много лет держали его в коробке, да так и не решились
