некогда многолюдная, ныне как вдова! Великая среди народов — стала данницей. Плачет в ночи, и слеза — на щеке ее, нет ей утешителя. Ушла в изгнание Иудея, среди народов не нашла покоя. Дороги Сиона в трауре: нет идущих на праздник. Неприятели ее благоденствуют, Всевышний обрек ее на скорбь. Простер враг руку свою на все его сокровища. Посмотрите и увидите, разве есть горе, подобное тому, которое послал мне Всевышний в день Его гнева! С небес послал огонь на кости мои, готово в Его руке ярмо из грехов моих, сплелись они на шее моей. По героям моим я плачу, глаз мой, глаз мой роняет влагу. Прав Всевышний, ибо я перечила устам Его. Погрузились в землю врата Сиона, уничтожены и разбиты их засовы. Как море, велико разрушение твое. Кто исцелит тебя? Всплескивают руками из-за тебя все путники на дороге…»
Согласно еврейской традиции, и впоследствии, на протяжении всей мировой истории, все погромы, изгнания и другие страшные события в жизни евреев происходили именно 9 Ава. Так, 9 Ава в 1939 году началась Вторая мировая война, а в Треблинке в 1942 году в этот день заработал «конвейер смерти».
Талмуд, в отличие от Иосифа, не только не снимает с Тита ответственности за разрушение Храма, но и объявляет его величайшим злодеем и делает главным ответчиком за это преступление, а также расцвечивает его самыми мрачными красками. Так, согласно Талмуду, Тит, войдя в Святая Святых, вопреки рассказу Иосифа, привел туда блудницу и совершил с ней соитие на расстеленном на полу свитке Торы. Затем он проткнул завесу на Ковчеге Завета, и тут произошло чудо — из него закапала кровь. Тогда Тит сорвал завесу, висевшую над входом в Святая Святых, сложил в нее всю храмовую утварь, завернул завесу в виде тюка и велел отнести к себе в качестве трофея.
Безусловно, и эту картину вряд ли можно считать достоверной. Но, думается, по самому своему духу этот рассказ куда ближе к действительности, чем свидетельство Иосифа.
* * *
Еще одна неувязка возникает у историков с точной датой начала пожара в Храме. Сам Иосиф здесь несколько путается, и однажды называет в качестве такой даты 10 Ава. На самом деле это не принципиально — Храм и вся гора, на которой он был расположен, пылала в течение нескольких дней, и в течение нескольких дней римляне продолжали грабить храмовые сокровища и расправляться как с его защитниками, так и с женщинами, детьми и стариками, укрывшимися в Храме в надежде, что в последний момент Всевышний явит Свою милость и спасет Свой Дом и тех, кто нашел в нем убежище.
Римские солдаты поистине неистовствовали, убивая всех, кто попадался им под руку, и бросали в огонь младенцев. Тит, который предстает у Иосифа образцом благородства, лично приказал убить всех священнослужителей — коэнов и левитов, моливших о милосердии. При этом он цинично заметил, что для них большая честь погибнуть вместе с их Храмом.
Лион Фейхтвангер, основываясь на преданиях Талмуда, рисует в своей «Иудейской войне» страшную и одновременно величественную картину последних часов существования Второго Храма:
«Доктор Ниттай, подобно другим священнослужителям, проводил верующих в храм и серьезно и спокойно приступил к служению. Когда прорвалось пламя, на его старом ворчливом лице показалась улыбка. Он знал: сегодня явится знамение. Когда здание храма загорелось, он не бежал, подобно другим, через дворы, — наоборот, он и восемь окружавших его священников поднялись по храмовой лестнице. Идти вверх было хорошо; они находились пока еще в здании, подвластном рукам человеческим, но сейчас они будут наверху, под небом, близко к Ягве.
И вот они очутились на кровле, на высочайшей точке храма, а под ними были пламя и римляне. К ним доносились крики умирающих, грубое пение легионов, а из Верхнего города — неистовый вой. Тогда дух сошел на них, и голод вызвал перед ними видения. Раскачиваясь в такт, стали они монотонно, нараспев, как предписано, декламировать воинственные и победные песни из Священного Писания. Вырывали золотые острия, приделанные на кровле храма для защиты от птиц, швыряли их в римлян. Они смеялись, они стояли над пламенем, а над ними был Ягве, они чувствовали его дыхание. Когда настал час давать народу благословение, они подняли руки, раздвинули пальцы, как полагалось, и прокричали сквозь треск огня слова благословения, а за ними — исповедание веры, и на сердце у них было легко и свято.
Когда они кончили, Ниттай взял тяжелые ключи от больших храмовых врат, поднял их, чтобы все стоявшие вокруг него их видели, и воскликнул:
— О Ягве, ты не нашел нас достойными управлять домом твоим! О Ягве, возьми же обратно ключи! — И он подбросил ключи вверх. И он воскликнул: — Видите, видите вы руку?
И все видели, как с неба протянулась рука и подхватила ключи.
Затем балки затрещали, крыша обрушилась, и они нашли, что умирают милостивой смертью»[55].
* * *
Последним преступлением римлян в погибающем Храме стало сожжение заживо укрывшихся в его внутренних покоях шести тысяч женщин, детей и других немощных жителей города. Но Иосиф снова винит в их гибели не римлян, а некого лжепророка, который якобы возвестил народу: «Бог велит вам взойти к храму, где вы узрите знамение вашего спасения» (ИВ, 6:5:2).
«В несчастье человек становится легковерным», отмечает Иосиф Флавий, добавляя, что таких лжепророков в Иерусалиме в последние годы его существования было немало.
Однако вслед за этим он говорит, что незадолго до начала восстания против римлян, да и потом, было немало знамений свыше, которые явно указывали на приближение гибели Иерусалима и Храма, однако люди не могли их правильно истолковать.
«Вот какие были знамения, — пишет Иосиф. — Над городом появилась звезда, имевшая вид меча и в течение целого года стояла комета. Пред самым отпадением от римлян и объявлением войны, когда народ собрался к празднику опресноков, в восьмой день месяца Ксантика, в девятом часу ночи, жертвенник и храм вдруг озарились таким сильным светом, как среди белого дня, и это яркое сияние продолжалось около получаса. Несведущим это казалось хорошим признаком; но книговеды сейчас же отгадали последствия, на которые оно указывало и которые действительно сбылись. В тот же праздник корова, подведенная первосвященником к жертвеннику, родила теленка на священном месте. Далее, восточные ворота внутреннего притвора, сделанные из меди, весившие так много, что двадцать человек и то с трудом могли запирать их по вечерам, скрепленные железными перекладинами и снабженные крюками, глубоко запущенными в порог, сделанный из цельного камня, — эти ворота однажды в шесть часов ночи внезапно сами собою раскрылись. Храмовые стражники немедленно доложили об этом своему начальнику, который прибыл