читателей, что пожар в Храме стал проявлением Божьей воли, римляне выступали лишь в роли ее «инструментов», а Тит так вообще тут ни при чем.
Из западных историков одним из первых на это обратил внимание Э. Ренан.
«В этом рассказе Иосифа много невероятного, — писал он. — Трудно поверить, чтобы римские легионы обнаружили такое неповиновение победоносному полководцу. Напротив, Дион Кассий утверждает, что Титу пришлось силой заставлять солдат войти в это святилище, внушавшее страх, так как рассказывали, будто все осквернители его всегда падали мертвыми на месте. Верно только то, что спустя несколько лет Тит был очень доволен тем, что в еврейском мире рассказывали это дело так же, как его передает Иосиф, и что пожар храма приписывали недисциплинированности его воинов или, скорее, сверхъестественному побуждению какого-нибудь бессознательного исполнителя высшей воли. „История Иудейской войны“ была написана в конце царствования Веспасиана, самое раннее в 76 году, когда Тит уже имел притязания на титул „утешения человеческого рода“ и хотел слыть образцом кротости и доброты. В предшествующие годы и в другом мире, нежели мир евреев, он, несомненно, принял бы похвалы в ином роде. Среди картин, которые несли на триумфе 71 года, была одна, изображавшая „пожар храма“, причем, очевидно, этот факт представлялся не иначе, как славным для его виновника. Около того же времени придворный поэт Валерий Флакк предлагает Домициану как лучшее употребление, какое он может сделать из своего поэтического таланта, воспеть войну в Иудее и изобразить его брата разбрасывающим всюду факелы пожара…»[54]
Итак, Ренан также приходит к выводу, что «Иудейская война» была написана в первую очередь для евреев империи с целью их примирения с Титом, а также для улучшения имиджа Тита среди симпатизирующих евреям и среди христиан, а и тех, и других в самом Риме, да и во всей империи во второй половине 70-х годов было немало — в том числе, как мы увидим, и благодаря уничтожению Титом Храма и Иерусалима.
* * *
Прорвавшись на территорию Храма, римляне мгновенно столкнулись с ожесточенным сопротивлением его защитников, и несколько часов бой шел с переменным успехом. Евреи, силы которых теперь были многократно меньше, чем у их врагов, бросались в новые атаки, заставляли противника отступать, но затем римляне отбрасывали их назад и всё больше и больше теснили к самому зданию Храма.
По словам Иосифа (а никаких других свидетельств того, что происходило в тот момент во дворе, а затем и в помещениях Храма, у нас не имеется), в какой-то момент один из солдат схватил горящую головню и (о, конечно же, по наущению свыше, ведь он был всего лишь «инструментом»!) бросил ее в золоченое окно Храма, и через минуту в его здании начался сильный пожар.
Евреи, издав страшный вопль и словно забыв о римлянах, бросились внутрь Храма тушить пожар, но тот лишь разгорался все больше и больше. Фейхтвангер выдвигает предположение, что брошенная солдатом головня попала на склад, где хранились дрова для жертвенника. И это и в самом деле было худшее, что могло случиться, — они запылали мгновенно, а затем огонь вырвался и в другие помещения.
Тит в это время отдыхал в одном из уцелевших покоев Антонии, но, услышав от гонца о вспыхнувшем пожаре, немедленно направился в Храм, где, собрав вокруг себя командиров, попытался отдать приказ потушить огонь. Но… вокруг него шел бой, звуки которого заглушали крики приказов, и солдаты, охваченные азартом схватки и ненавистью к евреям, не слышали или делали вид, что не слышат приказов своих командиров, и не обращали внимания на знаки, которые те делали руками.
Но тут в самую пору напомнить, что приказы в римской армии отдавались не голосом, а трубами, и странно, что в этот раз к ним «забыли» прибегнуть.
Тит, продолжает Иосиф, поспешил вслед за прорвавшимися солдатами внутрь Храма. Он вошел в Святая Святых и «нашел все гораздо более возвышенным, чем та слава, которой оно пользовалось у чужестранцев».
Иосиф продолжает настаивать, что Тит пытался заставить солдат начать тушить огонь, а центурион Либералий даже прибегнул для этого к палке, но… «Но гнев и ненависть к иудеям и пыл сражения превозмогли даже уважение к Цезарю и страх пред его карательной властью. Большинство кроме того прельщалось надеждой на добычу, так как они полагали, что если снаружи все сделано из золота, то внутренность храма наполнена сокровищами. И вот в то время, когда Цезарь выскочил, чтобы усмирить солдат, уже один из них проник вовнутрь и в темноте подложил огонь под дверными крюками, а когда огонь вдруг показался внутри, военачальники вместе с Титом удалились и никто уже не препятствовал стоявшим снаружи солдатам поджигать. Таким образом храм, против воли Цезаря, был предан огню» (ИВ, 6:4:7). «Против воли» — еще раз подчеркивает Иосиф, явно не замечая, что уже несколько перебарщивает с подобострастием Титу.
Таким образом, пожар, уничтоживший Второй Иерусалимский Храм, вспыхнул 10 августа 70 года, или 9 Ава, — в тот же день по еврейскому календарю, когда армией Навуходоносора был сожжен и Первый Храм (в 586 году до н. э.).
Евреи, и Иосиф в этом смысле был лишь одним из многих, увидели в этом куда большее, чем случайное совпадение.
«Как ни печальна и прискорбна гибель творения, удивительнейшего из всех ведомых миру и по объему, и по великолепию, и по роскошной отделке отдельных частей, славившегося к тому еще своей святостью, — однако утешением должна служить мысль о неизбежности судьбы для всего живущего, для всех творений рук человеческих и для всех мест земли. Замечательна в этом случае точность времени, с которой действовала судьба. Она предопределила для разрушения, как уже было сказано, даже тот же месяц и день, в который некогда храм был сожжен вавилонянами. От первоначального его сооружения царем Соломоном до пережитого нами разрушения, состоявшегося во второй год царствования Веспасиана, прошло тысяча сто тридцать лет семь месяцев и пятнадцать дней, а от вторичного его воссоздания Аггеем во второй год царствования Кира до разрушения при Веспасиане протекло шестьсот тридцать девять лет сорок пять дней», — пишет Иосиф (ИВ, 6:4:8).
День 9 Ава считается в иудаизме сакральным, и сегодня миллионы иудеев во всем мире в память о разрушении Храма проводят его в трауре, суточном посте и молитве. В современном Израиле в этот день не проводятся никакие праздничные мероприятия, закрыты многие кафе и рестораны и, само собой, не звучит веселая музыка. В синагогах всего мира в этот день читается «Плач Иеремии», который написан в память о разрушении Первого Храма в 586 году до н. э., но с той же точностью подходит и к трагедии 70 года н. э.:
«Как одиноко сидит столица
