спасти людей, отверженных Богом. Кто не знает писания древних пророков и их предсказаний об этом несчастном городе, предсказания, которые теперь именно близятся к осуществлению? Они предвещали, что тогда город падет, когда кто-нибудь начнет проливать кровь своих соплеменников. А разве город и весь храм не полны трупов вами убитых? Оттого-то сам Бог вместе с римлянами приближает очистительный огонь к храму и огнем же очищает обремененный столь ужасными злодеяниями город» (ИВ, 6:2:1).
Он был, безусловно, предельно искренен при произнесении этой речи, как искренними были и его рыдания по Храму, которыми он разразился ближе к ее окончанию. Увидев, что она не произвела на Иоанна и его ближайших сторонников должного впечатления (хотя и тронула всех остальных), Иосиф предпринял еще один, чисто психологический и пропагандистский ход: разделил пленных коэнов на небольшие группы, велел им выстроиться вдоль стены и с плачем умолять мятежников сдать город римлянам ради его спасения или, по меньшей мере, оставить Храм, поставив его тем самым вне военных действий. Когда в ответ воины Иоанна стали водружать на стены Храма катапульты, стало ясно, что и этот ход не сработал.
Тогда, по словам Иосифа, к защитникам Храма обратился сам Тит, но из дальнейшего текста «Иудейской войны» выясняется, что на самом деле это снова был Иосиф, передававший им слова Тита, и не исключено, что добавивший к ним и кое-что от себя:
«Не вы ли, безбожники, устроили эту ограду вокруг святилища? Не вы ли у нее воздвигли те столбы, на которых на эллинском и нашем языках вырезан запрет, что никто не должен переступить через нее? Не предоставляли ли мы вам права карать смертью нарушителя этого запрещения, если бы даже он был римлянином? И что же, теперь вы, нечестивцы, в тех же местах топчете ногами тела умерших, пятнаете храм кровью иноплеменников и своих! Я призываю в свидетели богов моего отечества и Того, Который некогда — но не теперь — милостиво взирал на это место, ссылаюсь также на мое войско, на иудеев в моем лагере и на вас самих, что я вас не принуждал осквернять эти места; и если вы изберете себе другое место сражения, то никто из римлян не ступит ногой в святилище и не прикоснется к нему. Храм я сохраню для вас даже против вашей воли» (ИВ, 6, 2:4).
Таким образом, Тит выступает у Иосифа яростным сторонником сохранения Храма, причем, что интересно, не в первый и не в последний раз. Но и эти слова были восприняты евреями как проявление страха и трусости римлян и, вопреки реальной картине дел, лишь укрепили их в мысли, что еще немного — и враг отступит.
Тит же после этого отдал приказ готовиться к первому штурму. Так как площадь перед Храмом не давала возможности развернуть армию в полной мере, то он решил задействовать в сражении чуть меньше ее трети, отобрав из каждой сотни по 30 самых храбрых и опытных воинов. Поначалу, видимо, Тит сам собирался повести их в атаку, но затем дал себя уговорить остаться вместе с остальной частью армии на руинах Антонии и оттуда следил за ходом сражения — тем более что с Антонии место будущей битвы просматривалось как на ладони. В результате возникало впечатление, что площадка, на которой предстояло развернуться сражению, была своего рода ареной цирка, а находившиеся на возвышенности Тит и его легионеры словно наблюдали с трибун за сражением гладиаторов.
В два часа ночи римляне двинулись вперед, но вопреки их надеждам на этот раз еврейская стража бодрствовала, защитники Храма оказались готовы к атаке, и на площади закипело сражение. Так как римляне перекликались паролями, а евреи в темноте нередко плохо опознавали друг друга, то вначале они сражались хаотично, вступая в схватку с каждым, кто оказывался впереди. Как следствие, в первые часы схватки немало из них погибли от мечей своих же товарищей. Как только рассвело, евреи стали сражаться более упорядоченно, но в любом случае все сводилось к поединкам друг против друга, причем ни одной из сторон бежать было некуда. Обе стороны напряженно наблюдали за этим жестоким боем, и каждая криками — точно всё и в самом деле происходило на арене цирка — поддерживала своих.
В результате римляне снова были вынуждены отступить, и последующие дни потратили на то, чтобы соорудить четыре осадных вала, а также значительно расширить проход от руин Антонии до Храма, и эти работы были завершены к 26-му или 27 июля.
Евреи в ответ предприняли дальнюю вылазку в римский лагерь на Елеонской (Масличной) горе, но все ее участники в итоге были окружены и перебиты.
Увидев, что враг вплотную приблизился к Храму, его защитники подожгли северо-западную галерею, соединявшую храмовый комплекс с Антонией и позволявшую с ходу ворваться на его территорию. Это было, безусловно, верное с военной точки решения, и Иосиф метко сравнивает его с отсечением пораженной болезнью части тела ради спасения всего организма. Но при этом он же отмечает, что, по сути дела, евреи первыми же и начали поджоги — пусть и не самого Храма, а прилегающих к нему строений, и, таким образом, как бы готовит почву для оправдания последующих действий римлян.
Другую такую же галерею подожгли уже сами римляне, но Иосиф добавляет, что евреи лишь наблюдали за этим со стороны и не предприняли никаких попыток потушить огонь. При этом Иосиф называет особо отличившихся римских солдат и довольно подробно рассказывает о совершенных ими воинских подвигах, так что невольно возникает ощущение, что при написании «Иудейской войны» Тит и Веспасиан потребовали особо отметить каждого из таких «героев Рима».
Из подвигов же, совершенных евреями, он подробно останавливается лишь на одном эпизоде, но зато каком! Некий еврей Йонатан, рассказывает Иосиф, человек низкого роста и простого происхождения, стал вызывать самого храброго из римских воинов на поединок «один на один». Видя ту «бешеную отвагу», которая горела в его глазах, легионеры смутились, и ни один из них не решался выйти из строя и принять вызов.
Тогда Йонатан стал осыпать легионеров насмешками и оскорблениями, делая упор на то, что они могут воевать только имея численный перевес. Наконец, не выдержав, навстречу маленькому еврею вышел некий Пудений, и тот факт, что он был кавалеристом, не оставляет сомнений, что он был намного выше ростом и сильнее своего противника, — до этого Иосиф рассказал, как во время боя один из всадников сумел на полном скаку, пригнувшись, схватить еврейского юношу за ногу, затем, выпрямившись, доставить его, держа за ногу, к Титу. Для такого трюка требовались не только немалое искусство вольтижировки, но
